Дождавшись возвращения всей честной компании, посмеявшись с Машей и подержав на руках Лелика, всегда охотно шедшему к нему, Миша сделал хозяину незаметный для остальных знак, указав одними глазами в сторону кабинета: мол, есть срочный разговор.
Оставшись с Балашинским наедине и плотно прикрыв двери, Миша выложил все начистоту в холодной неприукрашенности событий, намеренно лишенных им эмоциональных, личностных выражений.
– Вот так. Все и было. Комментарии, как говориться излишни.
– Как думаешь, что все это может значить? – Балашинский безусловно имел в виду глобальный смысл происшедшего, а вовсе не демонстрацию собственной тупости и непонятливости, нуждавшуюся в дополнительных объяснениях.
– Это заговор, Ян, – коротко ответил Миша, считая, что этим сказано все.
– И я так думаю. Жаль, Ирена была нам всем неплохим товарищем.
– Это приговор? – спросил Миша, делая единственно возможный вывод из слов хозяина.
– Можно и так сказать. Я бы назвал это скорее вынужденной необходимостью.
– А как же кодекс?.. Хотя, какой там к черту кодекс! Теперь многое понятно. Вот же гадина! Что ж, если мадам хочет войны, то мадам войну получит!
– Вряд ли Ирена собирается с нами воевать. Скорее она постарается уничтожить нас внезапно и нанеся удар в спину. Зачем ей делиться, раз уж она пошла на такой-то риск?
– Но это же невозможно, Ян! Это никак невозможно! – Миша закричал, негодующий и уверенный в своей правоте.
– Возможно-невозможно… Не знаю. Все возможно, – угрюмо и спокойно ответил Балашинский. На Мишу он не глядел.
– Но как? Ты знаешь, как? Не представляю себе! – Миша все еще кричал, пытаясь при этом поймать взгляд хозяина, устремленный в пространство мимо него.
– Как? – переспросил Ян и тут уж поглядел на Мишу: – Ты знаешь, Михаил, я лично вовсе не собираюсь выяснять, как? И тем более не собираюсь этого "как" дожидаться. Да и плевать мне. Завтра же уберу обоих и дело с концом. У меня жена, сын, вы все. Я не могу рисковать… А кодексом можете подтереться и ты, и те некоторые, кому сие не по нраву.
– Да нет, я не против. Даже наоборот. Но почему ты? То есть, понятно почему, ты. Но почему один? И как же завтра? Ведь праздник же! – быстро-быстро заговорил Миша, пребывая одновременно и в восторге, и в недоумении от категорической отповеди хозяина.
– Именно, потому что праздник. И в ином месте меня в гости ждать не будут. А это хорошо… Да, кстати, потихоньку раздобудь у Фомы два шприца с "концом света", полную дозу, но так, чтоб тот ничего не знал. А со мной идти не надо, тихо уйду, тихо вернусь. Или ты что же думаешь, я один не справлюсь? – от такого забавного предположения Балашинский даже рассмеялся.
– Справишься, конечно. Одна дамочка, один новичок. Но я думал…
– Нет, Миша. Ты останешься в доме. Это дело на одного, и этим одним уж буду я.
– С утра Ирена может заявиться в гости. Наглости у нее хватит, – напомнил Миша хозяину.
– Не может, а придет непременно. Оттого и желательно дело полностью держать в секрете. Мало ли кто из наших не удержится и ляпнет лишнее, или посмотрит не так. Ирена – она чуткая. А так: ты, да я, да мы с тобой. Уж как-нибудь переживем.
– Ну, что касается меня, – с усмешкой ответствовал "архангел", – то здесь и притворяться не стоит. И без того вечно будто кошка с собакой грыземся. Вот если я с поцелуями полезу, тут мадам не на шутку удивится.
Но Миша, уж конечно, с поцелуями назавтра не полез. А мадам, уж конечно, с утра пораньше заявилась в гости. Вся сахарно-ягодная. Машу облобызала и одарила, Лелика, невежливо упиравшегося и недовольного, на коленках покачала, с Татой на кухне чаю выпила. Не поленилась спуститься и к Фоме в подвальную лабораторию. Правда, Фомы там не оказалось – по случаю праздника он все еще дрых наверху, набирался сил. Но мадам это не слишком расстроило. Она и наверх поднялась, помогая Лере донести "апостолу" поднос с чаем и плюшками.
Миша глядел на такое нахальство и тихо бесился про себя. Ирене вместо приветствия лишь криво улыбнулся, и в душе посулил черта. Впрочем, тут же взял себя в руки, успокоился. Ведь, если сегодня все пойдет, как нужно и хорошо, то мадам встреча с чертом непременным образом гарантирована уже вечером. Мысль, что нынче он видит Ирену в последний раз, и вовсе устыдила Мишу. Он даже было хотел подойти и сказать ей что-либо нравоучительное и напутственное, но сдержался и не подошел. Мадам предстояло отбыть в мир иной без "архангельского" благословения.
А в Большом доме все шло своим чередом. Что значит, в доме с утра стояла шумная и бестолковая суета, напоминавшая экстренную эвакуацию бедлама, как впрочем, и полагалось по случаю праздника. Ян в суматохе участия не принимал, а чинно восседал в главной гостиной, как и положено хозяину, и самим своим присутствием словно бы и участвовал в хлопотах. Иногда Рита или увешанный ракетами-фейерверками Сашок, кои он намеревался расставить собственноручно снаружи по периметру дома, на ходу обращались к Яну с пустым хозяйственным вопросом. Балашинский на все отвечал утвердительно, не вникая в суть. Вопросы все равно были неважные, важные решали хозяюшки Тата и Лерочка. А им бы и в голову не пришло спрашивать у хозяина то, в чем он, как и положено мужчине, ни бельмеса не смыслил. Да и не до того ему было. Главным сейчас являлось захватывающее ожидание, а в холодильном мини-баре его кабинета уже лежали готовые и заряженные шприцы, начиненные смертоносным раствором окиси серебра, в обиходном просторечии именуемом "концом света".
За праздничный, богатый стол сели около пяти вечера. Только свои, пришлых гостей в доме не было. Солнце еще светило вовсю, окна и в холлах и в парадно украшенной гостиной были распахнуты, открывая вид на живописно перекопанный двор. В комнатах стояла умопомрачительная гамма запахов сладких французских духов, свежих сосновый иголок, цементного раствора и скипидара, что отчего-то создавало непередаваемо оживленную атмосферу вокзального терминала.
В шесть Балашинский встал из-за стола. Игриво и загадочно подмигнул присутствующим, намекнул, что должен срочно отбыть за неким сюрпризом для именинницы и трогательно поцеловал Машеньку. После чего вышел из гостиной прочь. Маша удерживать его и задавать лишние вопросы не стала, сюрприз заинтриговал ее и поверг в счастливое нетерпение. Сюрприз и в самом деле был, запасенный заранее. Ян думал вручить дорогую побрякушку – колье с Машенькиными инициалами, все в разноцветных бриллиантах, сделанное по сему случаю на заказ, – еще утром. Но раздумал. Как раз получался удобный случай оправдать свое отсутствие. Ведь заказ мог и задержаться, едва поспев к сроку.
Выбравшись за ворота усадьбы, Ян, однако, не пошел через сторожевую будку охраны поселка, избегая лишних глаз и будущих возможных подозрений. Просто стремительно перемахнул ограду, точно минуя углы камер внешнего наблюдения. Потом проселком выбрался к дороге, остановил попутку. Вышел возле "Славянской", обошел гостиницу сзади, со стороны вокзала. Ключ от квартиры Ирены у него был при себе, как и заряженное в шприцы оружие возмездия. По его расчетам и наблюдениям Миши, Ирена и полковник должны были быть еще дома. Вечернее клубное время пока не наступило, а в выходные посещать офис у мадам не входило в привычку. Стало быть, коли голубки и отлучились куда по домашним нуждам, то вскоре объявятся, опять же Ирене непременно надо парадно переодеться. А он, Балашинский, ради удовольствия от встречи с ними, ничего, подождет. Хотя ждать и не пришлось. Ирена и Курятников, наплевав на все хозяйственные дела, были дома. И даже более того – в постели, голенькие и тепленькие.
Когда Балашинский, кошмарным и тихим привидением возник на пороге их опочивальни, Ирена все враз поняла. Аполлинарий Игнатьевич тоже сообразил, что влип во что-то зловещее и нехорошее, но во что именно, вот так сразу сказать бы не смог. Да и хваленная реакция бывалого опера его подвела, куда там угнаться за мадам.
Балашинский его в расчет и вовсе не взял. Знал, что схватка с Иреной будет молниеносной, полковник не только не успеет прийти на помощь подруге, но даже не поймет за это время, что к чему. А бой, снимай его кто со стороны и прокрути после в замедленном режиме, впечатлял. Два разъяренных "вампа" в полном молчании яростно и насмерть сцепились, пытаясь уничтожить друг друга. В пылу схватки и выпущенные острые клыки пошли в ход, отчего по комнате полетели веером кровавые брызги. На стороне Яна был вековой опыт и превосходящая физическая сила, плюс умение старого воина сохранять спокойствие и рассудок в самые роковые мгновения. За Ирену стояли первобытная ярость самки, сражающейся за право жить, ненависть и жестокое отчаяние рухнувших планов, дикий, смертоносный ужас преступника, схваченного за руку и не имеющего более что терять.
Все длилось не долее каких-то пяти секунд. Пока Ян, поймав Ирену на первой же ошибке, не переломил ей позвоночник. Ирена мешком рухнула на пол. Травма для "вампа", конечно, не смертельная, но на время мадам будет обезврежена и неподвижна.
Ян повернулся к полковнику. Тот уже вскочил с постели и, как был нагишом, летел на Балашинского с могучей, бронзовой статуэткой-канделябром наперевес. Выглядел он комично и нелепо, и Яна позабавил его наивный оптимизм. Пошлость бронзового снаряда и вовсе заставила поморщиться. Балашинский не стал останавливать безумного полковника или уклоняться от встречи. Выждав, когда Курятников, несомненно воображавший себя в ту минуту восставшим гладиатором, подбежит и замахнется, он одним жестом руки перехватил взметнувшуюся над ним бронзовую Диану и, продолжая естественное падающее движение тяжеленного канделябра вниз, перебил Аполлинарию Игнатьевичу обе ноги. Курятников с воем осел на пушистый, в острых хрустальных осколках, коврик у расколоченного в драке трюмо. Балашинский на всякий случай еще наподдал Аполлинарию Игнатьевичу по беззащитным в данный момент, обнаженным гениталиям, чем и ввел Курятникова в необходимую дополнительную задумчивость.