Главным же событием дня стало то, что Ян, против сложившегося между ними обыкновения, не просто шел с ней рядом. А предложил Машеньке опереться на его руку. Маша от его предложения смутилась еще больше, но и обрадовалась и предложенную руку, конечно, приняла. А, когда уже сидя за столиком в уютном арбатском ресторанчике с пиццей, Ян, рассказывая о своих первых впечатлениях после переезда в Москву, откуда, впрочем, он не сказал, осторожно взял ее ладонь в свою, Машенька почувствовала себя на седьмом небе от счастья, хотя и натурально залилась краской. Надо ли уточнять, что послеобеденные занятия она и в этот ослепительный день прогуляла.
– Хотелось бы мне, Маша, как-нибудь пригласить Вас к себе в гости, – вдруг сказал Балашинский Маше, когда уже провожал ее домой. Сказал и осекся. Куда и кого он собрался пригласить? Увлекся девушкой и совсем обалдел? Тут же попытался исправить собственную оплошность, – однако, дом мой полон родственников, близких и дальних. Некоторые из них могут показаться Вам странными, а некоторые и излишне любопытными и даже навязчивыми.
– А почему Вы хотели бы меня пригласить? – спросила после недолгой паузы Маша. Ей, бедняжке, момент показался удобным и подходящим, чтобы прояснить немного отношение к ней Балашинского и причину его внимания. Возможно, что и услышать приятные признания. Маше и в голову не пришло, что вопрос ее мог быть истолкован Яном превратно. Если родственники являли собой помеху, то, не имелась ли в виду встреча у него дома и наедине? В таком случае слова ее были рискованы и вызывали Яна на лишние откровенности.
Но и у Балашинского вопрос вызвал некоторое замешательство. Требовалось от него некое решение, которое он не готов был принять и, значит, было бы оно преждевременным. Но он ответил Маше. И ответил так, как хотелось ему именно в это мгновение.
– Потому, Машенька, что Вы мне нравитесь. Вы, наверное, и сами это давно поняли, – и, чтобы не допустить новой неловкости, пояснил, – вот мне и захотелось, чтобы Вы узнали меня поближе. В том смысле, что и дом, и родня, и даже домашние животные многое могут рассказать о человеке. Но, всему свое время. Вы согласны?
Благо, дошли уже до угла ее дома, и Маша только коротко кивнула в ответ, сглотнула с судорогой слюну и стала спешно прощаться. Балашинский ее не удерживал. Пообещал навестить в университете на днях и только. Но лишние слова были не нужны обоим. И так уже, против воли каждый услышал и сказал больше, чем хотел. Надо было осадить в себе, передумать и воспринять события и слова случившегося вечера.
Переступив порог квартиры, Маша приготовилась к объяснению с матерью, на ходу придумала и спешное задание, потребовавшее усидчивых поисков в библиотеке, и заставившее ее позабыть о реальности времени. Но Надежда Антоновна ничего у дочери не спрашивала и валерьяновых капель не пила. Словно был поздний Машин приход уже и в порядке вещей. А, может, мама и пообвыклась с непредсказуемостью ученой, студенческой жизни, и отныне Машины опоздания не нуждались более в оправданиях.
Причина внешнего спокойствия Надежды Антоновны лежала совсем в другом измерении и ничего общего с привычкой не имела.
Утром того же дня Надежда Антоновна проснулась с тревожными воспоминаниями о вчерашних беспокойствах и сомнениях. Откладывать в долгий ящик разъяснения, касающиеся благополучия дочери, было не в ее характере. Оттого Надежда Антоновна и отпросилась у заведующего отделением на послеобеденное время. К счастью, амбулаторный прием вела она с утра, а в клинике уговорился подежурить на ее месте душка Иван Всеволодович Петухов, вдовый и сочувствующий жизненным перипетиям врача Голубицкой.
На факультете Надежда Антоновна прежде всего сверилась с расписанием, чтобы ненароком не столкнутся с дочерью и не вызвать в ней недовольства своим рвением. Потом уже собиралась заглянуть прямиком на кафедру к кураторше Аделаиде Гавриловне и разъяснить с ей компьютерный вопрос. Но в последний момент не удержалась, очень уж хотелось украдкой полюбоваться на Машу.
В Восточной аудитории читали линейную алгебру, бог знает, что за предмет такой, как раз для Машиного потока. Туда Надежда Антоновна и отправилась. Центральная дверь была приоткрыта и даже словно приглашала войти. Надежда Антоновна тихой мышкой проскользнула внутрь. Большая аудитория расходилась многорядным амфитеатром, и с высоты верхнего яруса просматривалась как на ладони. Но, как ни вглядывалась Надежда Антоновна, даже и очки одела, но Машу среди студентов, внимающих лектору, она не обнаружила.
Притаившись за колонной, Надежда Антоновна стала ждать. Вдруг дочь отлучилась по срочной туалетной надобности? Однако, отзвенел и звонок на перерыв, и начался следующий академический час, а о Маше не было ни слуху ни духу. И старшей Голубицкой стало ясно, что ожидание ее бессмысленно, и еще более бессмысленен ее поход к кураторше. Компьютерный, утешительный вариант отпадал сам собой. Надежде Антоновне оставалось только собрать нервы и волю в кулак и ехать домой. Ждать, наблюдать и, главное, сохранять спокойствие. И думать, думать, думать. О том, как спасать собственного, дорого ребенка. И прежде осторожно выяснить, от чего или от кого предстоит спасать Машу.
ГЛАВА 17. НАЖИВКА
Гимор позвонил Мише в середине недели и от имени своего босса назначил день и время представления. Выходило, что знакомство Чистоплюева с мадам должно было состояться в пятницу, после присутственных часов. Что вполне соответствовало плану задуманной операции. Субботний день – выходной, пятничный московский вечер – разгульный и тусовочный. А уж мадам постарается придержать возле себя ходока-депутата, и дай бог Чистоплюеву выбраться из ее пылких объятий к следующему утру.
Вечером, возвратясь из Большого Дома в собственный коттеджик, Миша пересказывал Ритке свои удачи за день. Хозяин деятельность помощника одобрил, Ирене же велел не зевать.
Рита слушала не очень внимательно, дурачилась, и то и дело висла на муже, зажимая ему ладошками глаза со спины. Когда Миша вернулся домой, она уже собиралась спать и теперь разгуливала в байковой пижаме с трогательными розовыми котятами.
– Все-таки, здорово, что Ирена тебя терпеть не может, – Ритка расположилась у Миши на коленях и хулиганила, дергая его за уши.
– Чего ж хорошего? Общине от этого только вред, – как ни трепала и не тормошила его Ритка, рассудительности "архангел" не утратил.
– Дурак ты, и уши у тебя холодные, – Ритка, будто в подтверждение дернула Мишу за оба уха особенно сильно, – а то бы она тебя давно увела.
– Ничего бы у нее не вышло, я – не Стас, и уж тем более, не Чистоплюев, – Миша про себя даже пришел в негодование от мысли, что Ирена может поставить его на одну доску с таким как Чистоплюев, и ради прихоти попытаться отнять и разрушить самое дорогое, что есть у него в сегодняшней жизни.
– Ты – мое сокровище. Ни у кого на свете больше такого мужа нет, – и довольная Ритка стала тормошить его с удвоенной силой, одновременно целуя в нос и щеки. Однако, с присущей ей в домашнем обиходе непоседливостью тут же перескочила на другую тему, – а правда, что у Яна в городе есть девушка?
– Господи, какая еще девушка? Зачем это ему? – удивился Миша, – С чего ты взяла?
– Мне Лерка за обедом намекала, но как-то туманно…А Тата сидела расстроенная, – с довольным видом всезнайки сообщила Ритка.
– Ну, не знаю, я ничего не слышал. Наверное, враки. Или Ирена зачем-то опять мутит воду, – Миша умолк ненадолго, словно задумался. Потом решительно сказал, – Даже если и правда, то – какая разница?
– Как, какая разница? Значит, кроме хозяина, у нас теперь и хозяйка будет? – Ритка звонко рассмеялась, – Мне, конечно, все равно, у меня ты есть. А вот Тате, положим, не все равно. А Ирена просто взбесится… Только ты прав – это наверняка очередные враки и сплетни. Хозяин ведь не может.
– Почему это – не может?! – тут уж Миша возмутился, – Ян нам разве навечно няньки поставлен? За всеми и каждым в отдельности присматривай, чуть что не сопли утирай, а для себя жить – ни-ни? Ведь так нельзя. Ты только посмотри, сколько в нашей общине вампов по-настоящему делом заняты. Не для себя или из-под палки, а для всех и от души. Я, да пожалуй, еще Макс. Ирене только бы власть над другим, а еще лучше, хозяина в личное пользование. Лерка и Тата дальше огорода ничего не видят. Стас только охотится и кайф ловит, а нос дерет не меньше, чем президент России. Ты и Сашка, вы больше о своей любви думаете, оттого и помогаете. Ты – мне, а он – Максу. Спасибо, конечно, но глобальных проблем это не решит. Про Фому я вообще не говорю. Он, как Моисей на горе. Наверху пастырь, а внизу одни овцы заблудшие. Всех учить жить еще не великая заслуга. Надо иногда и работать.
– Мишанька, ну чего ты завелся? Ну, не хотят Фома и девчонки дела делать, и не надо. Сами справимся, – миролюбиво сказала Рита, пытаясь перевести разговор в иное, безоблачное русло.
– Справимся, конечно, – согласился с ней "архангел", но и помрачнел, – но полезно иногда и понятие иметь, откуда что берется. Те же деньги, или, к примеру, наша безопасность. Ведь не на Луне же живут, а в семье. Я уж Фоме предлагал – веди хоть общинную бухгалтерию, все равно на диванах целый день валяешься. Так нет. У него голова, видишь ли, для этого не устроена. Как будто я или Макс всю жизнь мечтали дебет с кредитом сводить! А надо, и делаем. И не жалуемся, между прочим.
– Ну, хочешь, я на бухгалтера выучусь? Медицинский брошу, пойду в "Плехановку"? – ласкаясь к мужу, жалобно спросила Рита.
– Ты уж учись. Мало ли когда и зачем понадобится, – Миша улыбнулся, прижал Ритину голову к своему плечу.
– Думаешь, когда-нибудь найдется средство, чтобы нам без "сока" обходиться и никого не убивать? – тихо и грустно прозвучал Риткин голос.
– Это-то меня меньше всего беспокоит. Не нами такой порядок вещей заведен, не нам его и менять. Каждый пьет и будет пить кровь другого, в том или ином смысле, – тут Миша сделал паузу, специально для Ритки, чт