– повсюду красные, зелёные и жёлтые трубы, а туалеты – причудливые автономные модули, похожие на внесённое внутрь здания деревенское отхожее место. Офис Салли располагался в коридоре, раскрашенном от пола до потолка, включая двери, в ярко-жёлтый цвет; я шёл по нему, и казалось, что я попал в тюбик с французской горчицей.
Вообще в университете масса преподавателей, с которыми я незнаком, но с Салли мы пересекались несколько раз в её роли казначея Преподавательской ассоциации. Ей за шестьдесят, и волосы у неё очень подходящего цвета грозовой тучи.
– Здравствуйте, – сказал я, входя. – Спасибо, что нашли для меня время.
К стене её офиса был привинчен металлический стеллаж, на котором она устроила выставку винтажного метеорологического оборудования; я испытал внутреннюю гордость от знания того, что вот этот пропеллер с чашечками – анемометр.
– Да без проблем, – ответила Салли, вставая с кресла – и почти не став при этом выше. – Чем могу помочь?
– Я ищу кое-какие старые данные о погоде.
– Насколько старые?
– За 2001 год.
В её голосе прозвучало явное облегчение.
– На прошлой неделе ко мне приходил студент с исторического за отчётом о погоде во время ключевой битвы Войны 1812 года. Пришлось объяснить бедолаге, что архивы канадского Министерства окружающей среды ведутся не настолько давно. – Она уселась перед компьютером и начала быстро печатать двумя шишковатыми пальцами. – Место?
– Калгари.
– Аэропорт или центр?
– Думаю, центр.
– Дата?
– Первое января, после полуночи, где-то два часа ночи.
Она с минуту работала молча. Над столом висела политическая карикатура с тремя растерянными стариками в мешковатых штанах для гольфа на островке нескольких футов в диаметре посреди бескрайнего моря. Подпись: «Отрицатели глобального потепления на пенсии во Флориде».
– Готово, – сказала она, разворачивая монитор ко мне.
На экране было так много данных – метеорологи, по-видимому, измеряют целую кучу того, что обычным людям не нужно, – что мне понадобилось какое-то время, чтобы разобраться. Но в конце концов я нашёл, что искал: «Снегопад».
– Вот это странно, – сказал я, тыча пальцем в экран. – Вы уверены, что это та самая дата?
Она показала мне на экране дату; время также было правильное.
– Вы можете показать мне предыдущий час и последующий?
Она кивнула. В отчёте за час ночи тоже стояло «Снегопад». В три часа ночи – «Обильный снегопад».
– Но небо было кристально чистое, – сказал я. – Я ведь помню.
– Я на своём веку видела много удивительных погодных явлений, – мягко сказала Салли. – Торнадо, тройное солнце, град размером с грейпфрут. Но я никогда не видела, чтобы снег падал с безоблачного неба. Вы уверены, что правильно помните дату?
– Да.
– И год тоже? Я только в феврале отучилась писать «2019».
– Да, – сказал я, – насчёт даты я уверен. – Я так ясно помнил звёзды в ту ночь, Орион низко над горизонтом на юго-западе. Я знал звёздное небо буквально как свою ладонь; зимой Орион виден в Калгари именно в это время ночи. По крайней мере когда небо ясное.
Мне пришлось ухватиться за край Саллиного стола, чтобы не упасть.
Двадцать лет назад
Менно Уоркентин был дружен с Домиником Адлером, уроженцем Торонто, который возглавлял в университете кафедру аудиологии имени Бев Геддес. Они играли в ракетбол раз в неделю; Доминик, несомненно, играл лучше.
– Равновесие, мальчик мой! – восклицал он, беря отскок, ошеломивший Менно. – А всё равновесие во внутреннем ухе!
Менно недавно купил ракетку из углеродного волокна в напрасной надежде, что качественный инвентарь компенсирует его недостаток координации. Он подал, и жилистый Доминик с силой вернул мяч. Менно предсказуемо промазал. Идя за мячом, он сказал:
– Я сегодня проходил мимо твоей лаборатории. Видел, как тебе привезли целую тележку нового оборудования. – Он рассеянно бросил мяч в направлении Доминика.
Доминик подал, и Менно удалось вернуть мяч трижды, прежде чем промахнуться. Когда Менно вновь отправился за мячом, Доминик сказал:
– Да, мы получили большой исследовательский грант.
– От кого?
Доминик опустил ракетку и жестом подозвал Менно поближе.
– От МО.
В спорте Менно, может быть, и не блистал, но в играх на знание всякой всячины типа «Своей игры» был просто богом.
– В Канаде это называется МНО. Министерство Национальной Обороны.
– Да, это так, – согласился Доминик. – Но я говорю не про канадское министерство. Я говорю про американское – про Пентагон.
– Ка-чинг[26], – сказал Менно.
Доминик улыбнулся.
– Он был государственным казначеем при династии Мин?
– Ха-ха. И чего хотят американцы?
– Жизни, свободы и стремления к счастью, – ответил Доминик. – Но с этим у них пока не выходит, так что они решили ограничиться боевой аудиосистемой, которая позволит солдатам слышать, невзирая на взрывы и миномётный огонь. Мой отдел собирается её для них разработать.
– А ты не можешь сделать то же самое, что делают те новомодные звукоподавляющие наушники?
– Да, конечно, – сказал Доминик, – это самая лёгкая часть. Трудная – это микрофон. Последнее, что нужно солдату, – это орать в микрофон, пытаясь перекричать взрывы. Неприятель может услышать.
– «Неприятель», – усмехнулся Менно.
– Ну да, с кем поведёшься… – Доминик подбросил мяч в воздух и послал его ракеткой в стену, испещрённую следами прошлых ударов.
– И как продвигается проект? – спросил Менно, отбив мяч.
Доминик даже не попытался перехватить; просто позволил мячу пронестись мимо.
– Да никак. Практически невозможно расслышать шёпот, когда вокруг рвутся бомбы.
Менно взглянул на висящие за защитной решёткой стрелочные часы. Их время почти закончилось.
– Ну, это неправильный подход к проблеме.
Доминик подобрал мяч и двинулся к двери в боковой стене.
– Что ты имеешь в виду?
– Проблема в том, что ты пытаешься уловить звук. Не нужно этого делать.
– Нам нужно слышать, что они говорят.
– Вовсе нет, – возразил Менно. – Вместо этого перехвати фонемы в момент, когда они формируются в мозгу. Распознай их специальным сканером. Таким образом, говорящему вообще не потребуется что-либо говорить – стало быть, нечего подслушивать. Он просто имитирует слова. Произносит он их или нет – для участка мозга, где это происходит, никакой разницы; они всё равно должны следовать в нужном порядке. Вытащи их оттуда, а потом на принимающей стороне синтезатор голоса снова превратит их в звуки.
Брови Доминика поднялись до самых залысин.
– И это будет работать?
Менно улыбнулся.
– Кто ж знает? На самом деле само существование такого участка мозга – чистое предположение. Но когда я говорю тебе телефонный номер и ты пытаешься не забыть его до тех пор, пока не запишешь, ты повторяешь и повторяешь его в голове, верно? Где-то есть буфер, содержащий данные, которые ты повторяешь. Просканируй этот буфер и достань оттуда звуки, которые не были произнесены вслух. – Менно улыбнулся. – По крайней мере должна получиться неплохая статья.
– Только опубликовать её будет нельзя. Все работы ведутся под соглашением о неразглашении.
– Ха. А насколько большой грант?
– Двести пятьдесят тысяч долларов. Американских. Хочешь поучаствовать?
Менно больше привык к грантам Канадского совета по социальным наукам и гуманитарным исследованиям, которые ограничивались пятью цифрами, а то и четырьмя. Но Министерство обороны! Менно был меннонитом[27]. Идея работы на армию была ему отвратительна, и если его собратья по церкви узнают, то последствия будут весьма тяжёлыми. Однако публикаций не будет, и в самом деле это ведь не разработка оружия, нет же. Просто интересное психологическое исследование – с гигантским бюджетом.
– О’кей, – ответил наконец Менно. – Я в игре.
– Не понимаю, – сказал Доминик несколько месяцев спустя. – Всё работало отлично с первыми двумя подопытными. Почему не работает с этим парнем?
Менно считал, что «отлично» было существенным преувеличением. Они действительно научились доставать из мозга непроизнесённые фонемы, но всё ещё имели большие проблемы с тем, чтобы отличить их друг от друга. Отличить «та» от «да», похоже, было вообще невозможно, хотя Менно полагал, что они могли бы написать программу, которая делала бы правильный выбор на основе предшествующих и последующих фонем. Но прежде чем отличать фонемы друг от друга, их сначала следовало обнаружить, что превратилось в сущий кошмар в случае с этим добровольцем-второкурсником с курса экспериментальной психологии, который вёл Менно.
Доминик и Менно находились по другую сторону стеклянной стены от подопытного, рыхловатого паренька-украинца по имени Джим Марчук. Менно нажал кнопку интеркома.
– Джим, попробуй снова. Какую фразу ты только что думал? Произнеси её вслух.
– «Пройти по жизни в нынешнем мире – значит отдать всё, что есть»[28].
– Так, всё верно. Теперь снова – но про себя, хорошо? Снова и снова.
Менно знал, что гарнитура большая и неудобная и слишком громоздкая для применения в бою. Она состояла из модифицированного футбольного шлема с десятком прикреплённых к нему электронных устройств, каждое размером с колоду карт, и толстого пучка проводов, соединяющих их с аппаратурой, установленной на столе позади кресла, в котором сидел Джим. Но, если они сумеют заставить прототип работать, миниатюризация и подгонка будет уже задачей инженеров Минобороны.
Менно и Доминик пялились в дисплей осциллоскопа, показывающий реконструкцию сигналов, переданных гарнитурой. График выглядел как толстая полоса, занимающая почти всю высоту экрана; это было больше похоже на белый шум, чем на что-то осмысленное.