– Сочувствую.
– Спасибо. В плане детей у меня только Райан – никого ближе не будет.
– Она такая куколка.
– Да, – с печальным видом согласилась Вики. – Да, так и есть.
– Мне очень жаль, что у вас с Россом так получилось.
Она вскинула свои тёмные брови:
– Похоже, они и правда везде. Начинаешь удивляться, как может функционировать такое общество.
– Росс преподаёт в старших классах, верно?
– Да. Английский.
– Ну, – сказал я, разводя руками, – есть программа, утверждённая Министерством образования, правильно? Он должен рассмотреть на уроках такие-то книги в таком-то порядке за такое-то время и подготовить учеников к сдаче таких-то утверждённых на уровне провинции экзаменов. Это может делать масса народу – собственно, масса народу это и делает: в Саскачеване должны быть тысячи учителей английского.
– Хороший учитель делает это лучше.
– Безусловно. Но в системе также много плохих или безразличных учителей. Я не говорю, что быть университетским профессором лучше – хотя за это больше платят, – однако требование выполнить оригинальное исследование для получения докторской степени может означать, что на этом уровне меньше эф-зэ, хотя я в своей жизни видел массу банальных, трафаретных диссертаций. Вы знаете, как про них говорят: «диссертация-канализация».
– Согласна. Просто… просто он мне на самом деле нравился. И я думала, что тоже нравлюсь ему. Но он… он робот.
Подошёл официант. Я заказал «Ред Страйп», импортное ямайское пиво; Вики попросила принести «Пепси-некст».
– И всё равно я не понимаю, как может функционировать общество, члены которого не являются подлинно мыслящими существами.
– Ну-у-у, – сказал я, – большинство учеников Росса наверняка тоже эф-зэ. А любая работа по большей части состоит из повторяющейся рутины. Меняется лишь продолжительность цикла: несколько секунд – если ты работаешь на конвейере, несколько часов – если водишь автобус, день – если управляешь рестораном, год – если преподаёшь. Каждый сентябрь я читаю те же самые вводные лекции, которые читал год назад.
– Да уж. – Она вздохнула. – Просто не могу поверить, что он смог меня обмануть.
Я покачал головой:
– Это психопаты обманывают людей. Они делают это намеренно; они этим живут. Но эф-зэ? Они просто пребывают. Росс не пытался обидеть вас; он вообще ничего не пытался делать.
– Да. Полагаю, вы правы, – сказала она. Официант принёс наши напитки – мне в бутылке, Вики в банке – и кукурузную лепёшку в качестве закуски. – Просто это очень тяжело, – продолжила она, – не знать, кто… кто настоящий.
– Это да.
Какое-то время мы сидели в молчании, потом я сказал:
– Кстати, Виктория, я хотел с вами кое о чём поговорить.
– Давайте.
– Я сказал, что Тревис был психопатом – но сейчас он не психопат. До комы он почти наверняка был Q2, но кома выбила его из суперпозиции – или, вернее, он оказался выбит из суперпозиции в классическое состояние и поэтому утратил сознание и впал в кому, верно?
– Да, таков процесс, – подтвердила Вики.
– Но когда он вышел из комы, то оказался Q3, – насчёт этого я готов биться об заклад. В нём впервые проснулась совесть, и он был этим буквально ошарашен.
– Интересно.
– Да, но вот чего я не могу понять. Признаю, что я не разбираюсь во всех этих квантовых штуках, так что, возможно, у вас получится мне растолковать. Тревис начал как Q2, выпал в классическое состояние и вернулся как Q3 – уровнем выше, чем изначально был.
– Так.
– Но я начал как Q3 – с полным сознанием и совестью, – выпал в классическое состояние и вернулся на нижний уровень, очнувшись от своего обморока как Q1 – эф-зэ. Почему?
Уголки тонких губ Виктории опустились.
– Это очень хороший вопрос.
– Он помнит о том, что с ним случилось, не больше меня, однако нас обоих наверняка отключил один и тот же прибор, хотя мы, предположительно, вернулись к жизни разными способами. И всё же он поднялся, а я опустился.
– Ну, если я правильно понимаю, что сказала мне Кайла, вы вернулись – в той мере, в какой вы вернулись в первый раз, – почти сразу же; Тревис же провёл в коме девятнадцать лет.
– Верно. И, полагаю, это может быть совершенно случайный процесс.
Виктория кивнула:
– Если так, то, исходя из отношения численности когорт 4:2:1, возможно, у вас было четыре шанса из семи вернуться как эф-зэ, что вы и сделали, и один шанс из семи, чтобы вернуться «быстрым разумом», как Тревис. Но мне всегда подозрительна кажущаяся случайность.
Я отхлебнул пива.
– Мне тоже.
Когда я вернулся в больницу, чтобы забрать Кайлу, её мать, Ребекка, как раз уходила – и я тактично отвёл её в сторонку, к паре стоящих в вестибюле кресел.
– Вам понравилось в Саскатуне? – спросила она.
– Очень. Здесь красиво. Такие солнечные дни. И комаров нет. Мне даже не хочется возвращаться в Виннипег.
Ребекка была красивой женщиной с живыми глазами.
– И не говорите. Я пережила там сорок одно лето.
Это было как раз такое начало разговора, на какое я рассчитывал.
– Кстати, о Пеге[80].
– Да?
– Ваши дети выросли там, верно?
– Да.
– А Тревис увлекался спортом, когда был маленьким?
– О, ещё как. Чем труднее, тем лучше. В отличие от Кайлы: она больше любила учиться. – Наши обтянутые оранжевой тканью кресла стояли лицом друг к другу, и она заговорщически наклонилась ко мне: – Детям я никогда не говорила, но мой отец – их дедушка – за глаза называл их «качок» и «ботанка». – Она улыбнулась. – Он делал это любя, но в целом был прав – они были разные, как день и ночь.
– Гмм, – сказал я. – В общем, понимаете, меня интересуют проблемы «наследственность против воспитания», и всё такое. Иногда спорт – это замещённая агрессия. Тревис был, скажем так, драчливым ребёнком?
– Ну, соображалка у него тогда была плохая, – сказала Ребекка, – но да, если честно, то он был задирой. Мы с мужем этого тогда не осознавали в полной мере, но для других детей он, вероятно, был не самой приятной компанией. Но все родители просто души в нём не чаяли. Язык у него был подвешен что надо; не знаю, в кого он в этом пошёл.
Я кивнул. Гладкоречивость и внешний шарм – классические психопатические черты, так же как задиристость и бессмысленная жестокость. Но мне хотелось чего-то определённого. В конце концов, идея о том, что люди меняют квантовое состояние, приходя в себя после полной потери сознания, была слишком велика, и я не мог полагаться лишь на субъективные ощущения Тревиса, пересказанные им самим.
– На вашей улице многие держали домашних животных? Собак? Кошек?
– О да. Очень многие.
Я часто представлял студентам гипотетические ситуации, и они всегда догадывались, что это именно оно. Мне не хотелось делать такое с Ребеккой, но я сказал, хотя в моём квартале ничего подобного никогда не было:
– На улице, где вырос я, кошки с собаками тоже были в каждом доме. – Я состроил озадаченное лицо. – Но многие из них пропадали. Мы не знали, что и думать. Потом оказалось, что пацан, который жил через несколько домов от нашего, ловил их и убивал.
– Боже, – сказала Ребекка. – У нас тоже такое было. Какой-то урод развешивал мёртвых кошек на деревьях – включая двух наших котят. А одну кошку нашли разрезанной на части. Это было ужасно… – Она покачала головой. – И я вам говорю, Джим, мне не нравилось, что мой Тревис бьёт других детей, но я бы не возражала, если бы он поколотил того, кто творит такое.
С Кайлой дела обстояли совсем по-другому; крепких отношений не построишь, если будешь что-то скрывать.
– Я сегодня днём долго разговаривал с твоим братом, – сказал я ей, когда мы лежали вечером в постели.
– Он мне сказал. Ты ему нравишься. – Она улыбнулась. – Печать одобрения от старшего брата.
– Он хороший парень, – сказал я. – Сейчас.
– Что ты имеешь в виду – «сейчас»?
– Какой он был ребёнком? Подростком?
– Ты к чему-то клонишь, – сказала Кайла. – К чему?
Я сделал глубокий вдох, потом выдохнул.
– Он изменился, – сказал я. – До комы он был психопатом.
– Ты же сказал, что не помнишь Тревиса по студенческим временам.
– Не помню. Но он описал мне свой тогдашний внутренний мир: сознание, но не совесть. Он был Q2, но по какой-то причине очнулся как Q3.
Она была потрясена.
– Нет. Правда? Господи, ты… ты уверен?
– Практически на сто процентов.
– Господи. А я тогда кто? Дебра «бля» Морган? Слишком любящая сестра, чтобы видеть, кто её брат на самом деле?
– Я не… никто его не судит. Я просто подумал, что ты должна знать. – Она промолчала, и я продолжил: – По крайней мере сейчас он не психопат. Он искренне тебя любит.
– Сейчас, – с горечью в голосе произнесла Кайла.
– И будем надеяться, что таким он и останется. Но послушай, ты ведь знаешь опросник Хейра не хуже меня. К примеру, у него было много женщин?
– Ты его увидел впервые после того, как он пролежал трупом двадцать лет, – сказала она, кивая. – Я его сестра, но даже я видела, насколько он сексуален.
– Промискуитет, – тихо подтвердил я. – Цепь бессмысленных связей. И ты говорила, что он занимался экстремальным спортом: это требуется для стимуляции. Ты также говорила, что он был как камень, когда ваш отец умирал от рака; готов спорить, что он оставался таким даже на похоронах.
– Хочешь сказать, это признак неспособности к глубоким эмоциям?
Лёжа я не мог пожать плечами, но я приподнял брови:
– Классическая черта.
– Я… – Но она не стала говорить, что собиралась.
– Мне очень жаль, дорогая. Но помни – сейчас он в порядке.
Она перевернулась на бок, лицом ко мне; я испугался было, что она разозлилась, но она лишь сказала:
– Обними меня.
Я так и сделал, нежно поглаживая изгиб её спины. Я не знал, что сказать, и поэтому просто прижимал её к себе, и так мы лежали, ожидая, когда нас поглотит сон.