отворительное общество, но не станут его отправлять, если оно адресовано в «Общество друзей национал-социализма» или что-то вроде этого.
– По-прежнему исследует добро и зло, – заметила Кайла.
– Да, – согласился я, – но способами, которые не могут никому навредить. И даже больше времени он тратил на нечто совершенно безвредное. Милгрэм называл это «задачей тесного мира», и он стал одним из первых, кто начал изучать её всерьёз, – однако она более известна как «Шесть степеней отчуждения» или «Шесть степеней Кевина Бэкона». Милгрэм показал, что любые два человека связаны друг с другом очень короткой цепочкой из…
Виктория вдруг выпрямилась:
– Как Тревис и Росс!
– Что? – переспросил я.
– Тревис – брат Кайлы – связан с моим бывшим парнем Россом как раз таким образом. Тревис – Кайла – я – Росс; чёрт, да тут всего три степени отчуждения!
Внезапно Кайла тоже пришла в возбуждение:
– Боже, возможно, это оно!
– У тебя здесь есть компьютер с «Мэйплом»? – спросила Виктория.
Кайла кивнула.
– Да, да! В моём кабинете.
– Что происходит? – спросил я.
Кайла торопливо объяснила:
– Похоже, существует запутанность между Тревисом, Россом и Вики, и мы пытаемся разгадать эту загадку. – Я знал, что запутанность – это квантовая связь: сущности, связанные так, что независимо от расстояния между ними то, что происходит с одной, моментально влияет на другую.
Волнение Кайлы было практически осязаемо.
– В момент, когда Тревис пришёл в сознание, линия фоновой запутанности на графике Росса чуть-чуть приподнялась, и мы считаем, что с Вики произошло то же самое. Ведь не может же быть, чтобы уровень Вики повысился из-за того, что обрёл сознание какой-то случайный человек, правильно? Ну, то есть люди всё время рождаются и умирают, однако мы до сих пор не наблюдали такого рода скачков.
Виктория была уже на ногах, и Кайла тоже встала, не прекращая говорить:
– Но если повышение пропорционально степени отчуждения, то кто-то настолько близкий к Тревису в сети тесного мира – пусть даже они сами никогда друг с другом не встречались – зафиксирует его, хоть и частично, тогда как суммарное фоновое пузырение совершенно незнакомых людей, которые рождаются и умирают, слишком незначительно, чтобы его увидеть.
Женщины заторопились в кабинет Кайлы, оживлённо переговариваясь. Я повернулся к Райан:
– Пойдём загрузим посудомойку, а потом немного посмотрим телевизор.
– По «Нетфликсу» идёт «Инспектор Гаджет»!
– Как скажешь, Имбирёк.
Закончилось всё тем, что укладывать Райан спать пришлось мне; Виктория с Кайлой всё ещё увлечённо трудились в кабинете. Когда я снова спустился вниз, то включил телевизор в гостиной, чтобы посмотреть новости: шесть мёртвых рабочих-мигрантов в Техасе, мёртвая двенадцатилетняя девочка из племени кри в Манитобе, взорванная синагога в Париже, новый рейд Боко Харам. Всё хуже и хуже.
Примерно час спустя женщины вышли из кабинета – я был бы рад их видеть при любых обстоятельствах, но их восторженные лица в тот момент были особенно кстати.
– Ну? – спросил я, выключая телевизор.
– Всё сходится, – ликующим голосом объявила Виктория. – Завтра мы сделаем ещё несколько тестов, но, похоже, у нас уже есть надёжная модель.
– Слушаю очень внимательно.
– Так вот, – сказала Кайла, усаживаясь рядом со мной на диване. – Мы уже знали, что все микротрубочки в мозгу индивида квантово запутанны. Именно поэтому они все находятся в одном и том же состоянии суперпозиции. Все их тубулиновые диммеры содержат либо один электрон в суперпозиции, либо два, либо три.
– Либо ни одного, – добавил я.
– Да. Да – если индивид без сознания, то ни одного. Верно. Итак, мы не знаем, что такое сознание на самом деле, но это его физический коррелят: групповая квантовая запутанность в пределах всего мозга. Это физическое проявление одного из трёх уровней сознания, которыми способен обладать индивид: пустота эф-зэ, коварство психопатов и совесть «быстрых».
– Ладно, – сказал я.
– Но не только человеческий мозг является квантово запутанной системой – мозги всех людей также являются системой.
Я нахмурился.
– Не понял разницы.
Вмешалась Виктория:
– Совокупность сознаний всех людей – всех 7,7 миллиарда, независимо от того, в каком именно квантовом состоянии они находятся, – формирует единую квантово запутанную систему, соединённую посредством сети тесного мира. Именно коллективная квантовая инерция не даёт отдельным людям сменить своё квантовое состояние. Именно по этой причине мы не можем взять, скажем, эф-зэ и перевести его на следующий уровень: нельзя изменить квантовое состояние одного человека, не повлияв на всех остальных, и поэтому-то квантовый камертон не работает на людях, уже находящихся в сознании. Инерция всего человечества препятствует такому переходу.
– Но это не может быть правдой, – сказал я. – В больницах людям всё время дают наркоз, но он всегда действует только на самого пациента.
– Да, – ответила Виктория. – Это особый случай, потому что включает в себя декогеренцию. Когда тебе дают общий наркоз, квантовая суперпозиция прекращается, и ты выпадаешь в классическое состояние – Пенроуз и Хамерофф доказали это, – ты и по определению не можешь быть субъектом квантовой запутанности.
– И что это означает?.. – спросил я.
– Это означает, – ответила Кайла, – что ты покидаешь коллектив, когда полностью теряешь сознание.
– Ладно, – сказал я.
– Но, – продолжала Кайла, – те, кто уже состоит в коллективе – все семь миллиардов Q1, Q2 и Q3, все, кто не находится в классическом состоянии, – могут сменить квантовое состояние лишь синхронно, все разом.
– Правда?
– Правда, – подтвердила Кайла. – Один за всех, и все за одного.
– Гомо сапиенс – одна большая счастливая семья, – добавила Виктория.
Конечно, в последнее время не такая уж счастливая, но мне не хотелось разрушать этот момент триумфа. И всё же я оглянулся на телевизор. Забавно: ни один монитор, произведённый со времён моего детства, не имел никаких проблем с выгоранием люминофора, однако, глядя на чёрный прямоугольник, я видел призрачные образы жестокостей, которые он только что мне показывал.
– Профессор?
Это Вероника из третьего ряда, с волосами, заплетёнными в брейды[94].
– Да?
– Я поняла. То есть реально поняла. Поняла, как утилитаристское мышление может творить добро. Но видите ли…
– Да?
– Всё это кажется таким холодным. Таким просчитанным.
Я оглядел студентов. Вероника, похоже, была в искреннем затруднении, но лицо Бориса приобрело самодовольное выражение, и он сложил руки на груди, словно однокурсница только что взорвала под моей любимой философской доктриной ядерный заряд. Он явно был разочарован, когда я ответил:
– Ты совершенно права, Вероника.
Это, в свою очередь, удивило её:
– Права?
– Да, безусловно. Очевидно, что быть утилитаристом означает принять своего внутреннего психопата. – Я сделал паузу. – Кто-нибудь слышал о «проблеме вагонетки»?
Несколько кивков, в том числе от Бориса, но по большей части выражение непонимания.
– Хорошо, – сказал я, – представьте себе несущуюся по рельсам неуправляемую гружёную вагонетку. На рельсах развилка: на одной ветке стоят пять человек, на другой – один. Вагонетка собьёт и убьёт пятерых, если только вы не переключите стрелку и не переведёте вагонетку на другую ветку, где она собьёт и убьёт одного человека. Вы станете переключать стрелку? Борис?
– Да, конечно.
– Вы совершенно правы, товарищ. Один труп вместо пяти; чистой воды утилитаризм. Но что, если ветка только одна и стрелки нет, а вы вместе с тем самым одним человеком стоите на переходном мосту над рельсами? Вы довольно субтильного сложения, а тот парень очень крупный – достаточно крупный для того, чтобы вагонетка остановилась, если вы столкнёте его с моста так, чтобы он упал перед вагонеткой до того, как она наедет на пятерых. Вы столкнёте его? Не правда ли, то же самое утилитаристское уравнение? Умрёт один вместо пяти. Вероника, ты его столкнёшь?
– Нет.
Я улыбнулся.
– Как и большинство людей. На самом деле Бартелс и Писарро, исследовавшие этот сценарий, обнаружили, что о готовности совершить вроде бы утилитаристское деяние и столкнуть крупного парня с моста заявляют в основном психопаты; нормальные люди не могут заставить себя сделать такое.
– Вот видите, – вмешался Борис, – нужно быть психопатом, чтобы следовать утилитаризму в его чистом виде.
– Для вас, товарищ, – доктором Психопатом. – Несколько смешков. – Но нет, ты упускаешь главное. Столкнуть человека с моста – это лёгкий ответ для психопата, потому что психопату плевать на других. А это – полная противоположность утилитаризму.
В сценарии с двумя ветками нет места для дополнительных соображений: я убью одного вместо пятерых. В сценарии с надземным переходом можно задуматься о многом. Откуда я знаю, что тяжеловес достаточно тяжёл, чтобы остановить вагонетку? Да, кто-то сказал мне, что достаточно, но верю ли я ему? Уверен ли я? И есть ли уверенность, что в этом нет никакой предвзятости? В конце концов, как этот парень стал таким толстым? Стоит ли его жизнь меньше, чем жизнь другого человека? А его тучность – это результат расстройства обмена веществ или генетическая предрасположенность? И действительно ли, если перед вагонеткой выпрыгну я, этого не хватит, чтобы её остановить? Откуда я это знаю?
Если столкнуть тучного парня, а вагонетка так и не остановится и умрут шесть человек вместо пяти, то психопат лишь пожмёт плечами и скажет: «Живи и учись». Но утилитариста такой поступок приведёт в отчаяние. Иметь совесть означает мучиться из-за своих поступков, означает поступать правильно, взвесив все факторы, означает принимать всё так близко к сердцу, что оно болит. Это чувство, не знакомое ни одному психопату.