Как выяснилось, починка моей машины займёт ещё два дня, а мне уже нужно было возвращаться в Виннипег. Хотя я бы предпочёл иметь в своём распоряжении транспортёр из «Стартрека», капитан Кирк всё-таки сумел мне помочь: мне удалось в последнюю минуту приобрести билет на самолёт на Priceline.com, и теперь я сидел в Дифенбейкере в ожидании своего рейса.
Путешествуя по Канаде, я часто встречаю знакомых в аэропортах; в Канаде не так много больших городов, а профессура часто ездит на конференции. Поэтому я не слишком удивился, увидев Джону Брэтта у своего выхода на посадку. Мой рейс после остановки в Виннипеге летел дальше в Оттаву, а Джона преподаёт психологию в Карлтоне[95] – не слишком успешно, если верить сайту RateMyProfessors.com[96].
– Привет, Джона, – сказал я, вставая, чтобы пожать ему руку. Он высокий и худой, как палка, с рябой кожей и седеющими волосами.
– Марчук, – сказал он. Пожатие его руки было практически неощутимо. – Что ты тут делаешь?
– Был в гостях. А ты?
– Приезжал на коллоквиум по Юнгу в Саскачеванском.
– А, – сказал я.
Сектор выхода на посадку здесь совсем маленький, так что он уселся неподалёку, в одном свободном кресле от меня: то ли соблюдая дистанцию в соответствии с правилами стайного поведения, то ли чтобы другим было неудобно его занять, когда зал ожидания заполнится, – этого я определить не мог.
Он вытащил планшет и принялся читать что-то, по виду похожее на журнальную статью. Моё внимание привлек свисающий с потолка телеэкран, показывающий новостной канал «Си-ти-ви».
– Новые ужасные сообщения из Корпус-Кристи, Техас, – говорил ведущий Дэн Матесон. Камера показала что-то похожее на естественный провал в земле, и в нём были тела людей, по большей части одетых в джинсы и футболки, сваленные, как соломенные чучела.
Диктор:
– Продолжаются работы на массовом захоронении, обнаруженном вчера здесь, примерно в трехстах пятидесяти километрах к югу от Хьюстона. Полиция извлекает тела; к настоящему моменту четыре из них были опознаны родственниками: Мигель дос Сантос, двадцати четырёх лет, его брат Хосе дос Сантос, девятнадцати; Карлос Лобос, двадцати девяти лет, и Хуан Рамирес, двадцати двух. Наш корреспондент Бен Прайс с подробностями. Бен?
На экране появился человек с микрофоном, стоящий у кромки провала; техасские национальные гвардейцы суетились по другую его сторону.
– Дэн, на это открытое захоронение наткнулась пара туристов вчера рано утром. Как вы можете видеть, оно находится вдали от проторённых троп. Четыре опознанных тела принадлежат сезонным сельскохозяйственным рабочим, по-видимому, пребывавшим в стране нелегально, и, как мне сказали в разговоре без камеры, остальные пятнадцать тел – десять мужчин и пять женщин – на вид также латиноамериканцы. Причина смерти, в большинстве случаев, – единственный выстрел в голову; я слышал, как один из полицейских называет это «стилем казни».
Картинка снова сменилась; теперь экран показывал большую деревянную доску, на которой были написаны размашистыми мазками малярной кисти два слова.
– Дэн, изображение этого знака, который, как мне сказали, был найден лежащим поверх тел, уже распространилось по сетям, словно вирус. Как вы видите, он гласит: «Как просили».
– Будто в Германии при нацистах, – сказал я, качая головой.
Брэтт поднял взгляд:
– Проиграл.
– Что?
– Ты проиграл. Закон Годвина.
На самом деле он имел в виду следствие закона Годвина, подразумевающее, что спор необратимо теряет смысл, когда кто-нибудь прибегает к сравнению с нацизмом или Гитлером.
– Потому что Холокост – что? – сказал я. – Sui generis? Нечто, что не может случиться снова? – Я махнул рукой в сторону телевизора: – Это происходит прямо сейчас.
– Просто случайный выброс.
– Только всё это ускоряется – и будет становиться хуже и хуже. Гитлеру по крайней мере пришлось задействовать огромную правительственную инфраструктуру для совершения тех убийств. Грёбаный же Макчарльз творит свой геноцид руками энтузиастов.
– Нет никаких свидетельств того…
Я указал на экран:
– Вот они, свидетельства! Почему…
Однако нас прервал служащий «Эйр-Канада», объявивший посадку на рейс. По-видимому, статус Брэтта в программе лояльности давал ему право на посадку вне очереди, так что он немедленно поднялся с кресла и, не попрощавшись, поковылял к посадочному туннелю.
На следующий день после окончания занятий я отправился на встречу с доктором Намбутири, который наконец нашёл для меня время. Я ехал на автобусе, так что имел все возможности наблюдать ущерб, нанесённый городу во время беспорядков. Во многих местах окна были заколочены досками, заборы всё ещё повалены, а на асфальте видны чёрные отметины там, где горели машины.
Намбутири удалось вытащить ещё несколько детских воспоминаний, весьма интересных и при иных обстоятельствах оправдавших бы затраты на визит. Но это были лишь пириты; мы же искали золотые самородки.
И довольно скоро мы их нашли: одна из лекций Менно; затем, после того как Намбутири сместил щупы, лекция профессора Дженкинса – к сожалению, не та, на которой я пошутил про орангутана; новое смещение принесло воспоминание о том, что мне действительно удалили опухоль в Калгари; ещё одно – и мы с Кайлой играем в «Тривиал персьют» на раздевание, когда вместо начисления очков каждый раз, как вы отвечаете правильно, соперник снимает с себя шесть предметов одежды, а потом…
Ох.
Ох.
Так вот что я сделал Дэвиду Суинсону.
В то лето я остался в Виннипеге, найдя работу по заколачиванию данных в регистрационном бюро, в расчете на то, что мои отношения с Кайлой продолжатся. Дэвид, который в предыдущем учебном году занимал соседнюю с моей комнату, однажды съел без разрешения то, что оставалось в моей коробке из «KFC». И поэтому в конце июня 2001-го я зашёл в регистрационную базу и исключил его из всех курсов, которые он выбрал на следующий сентябрь, и вдобавок сфабриковал отказ от комнаты в общежитии. Вернувшись в Виннипег с летних каникул, он обнаружил, что не зарегистрирован на учёбу и ему негде жить. Каким-то образом – возможно, мы ещё найдём воспоминания об этом, – он догадался, что всё это подстроил я.
Я содрогнулся, ужаснувшись тому, что мог совершить такие ужасные вещи, и почувствовал благодарность, когда Намбутири двинулся дальше.
Следующие воспоминания были вполне безобидными: несколько эпизодов раннего детства; поход в кино на полнометражную версию «Джози и кошечки»[97] – вероятно, про это лучше было бы забыть навсегда; Хизер в гостях на выходных, и…
– Двигайте сраные щупы!
Намбутири ослабил нажим, и образы растворились в моём сознании, однако я тяжело дышал, а пульс бешено частил.
– С вами всё в порядке? – спросил он. – Мы можем закончить на сегодня, если вы…
Я поднял руку:
– Нет. Нет, всё в порядке. Просто… – Моя рука тряслась; я опустил её. – Дайте мне пару минут. – Новое воспоминание всплыло в памяти, но не из-за того, что доктор его извлёк. Оно было из моего вербального индекса, и сравнительно недавнее: Менно Уоркентин разговаривает со мной в своём офисе, пытаясь отговорить меня от копания в прошлом. «Иногда лучше не трогать спящую собаку», – сказал он. Но я ответил: «Нет, я так не могу».
И я не мог.
Я должен был двигаться вперёд.
Я крепко сжал подлокотники кресла, отчего костяшки пальцев побелели, сделал глубокий вдох и сказал:
– О’кей. Я готов.
– Как скажете, – ответил Намбутири, возвращая щупы в прежнее положение.
Пятница, 29 июня 2001-го, после полудня. Коридор перед офисом Доминика Адлера. Стук в дверь, и слова:
– Дом, это я, Джим. У вас есть минутка?
Дверь открылась; за ней – Доминик в бурых слаксах и серой рубашке с коротким рукавом.
– Привет, Джим. Заходи. Что стряслось? – Он указал на стул и повернулся, чтобы вернуться за стол.
Тело Джима набросилось сзади, руки Джима обхватили шею старика с обеих сторон. Тишину разорвал треск, когда голова Доминика резко повернулась на девяносто градусов влево. Его тело рухнуло на пол.
Носок башмака Джима врезался ему в область почек, а рот Джима снова исторг звуки:
– Как тебе это, ублюдок?
Не спрашивая разрешения, Намбутири снова убрал щупы.
– Вы в порядке?
Учащённо дыша и внезапно взмокший от пота, я поднял руку, чтобы вытереть лоб, – и рука снова дрожала.
– Джим? – сказал Намбутири. Я зажмурил глаза, но ужасные образы не покидали меня. – Джим? Что вы видели?
Я попытался взять себя в руки и повернулся вместе с креслом к нему лицом.
– Вы ведь психиатр, верно?
Он кивнул.
– То есть доктор. Врач.
– Да. Что не так?
– То есть наши разговоры конфиденциальны, правильно? Хоть я и пришёл к вам без направления, я всё равно ваш пациент, не так ли?
– Джим, ради бога, что вы увидели?
– Скажите это, – резко произнёс я. – Скажите вслух, что я – ваш пациент. Скажите, что наши разговоры конфиденциальны.
– Да, да, конечно. Вы мой пациент. Меня нельзя заставить раскрыть содержание наших разговоров.
Я выдохнул, помедлил ещё пару секунд, затем сказал:
– Тогда, в 2001-м… – я покачал головой: слова было почти так же невозможно произнести, как подумать стоящую за ними мысль, – я убил человека.
– Ох… О господи. Нет, нет.
– Сломал ему шею. Нарочно.
На лице Намбутири отразилась целая гамма возможных ответов, но в конце концов он спросил:
– Кто это был?
– Доминик Адлер. Партнёр-исследователь Менно Уоркентина.
– Это была… это была самооборона?
О, как бы мне хотелос