А за такими лакомствами, как глубокое отчаяние, смертельный ужас или невыносимое страдание, являются более серьезные и развитые товарищи. При этом гибель человека почти никогда не входит в их планы: кто же убивает дойную корову!
Все эти существа играют позитивную роль, поедая избыточные потоки энергии, хотя, конечно, могут доставлять своему «кормильцу» определенный дискомфорт. Но и это может идти на благо, вынуждая человека что-то менять в своей жизни. Наши чувства вообще являются важным источником энергии на тонких планах существования, и мы часто напоминаем баранов, которых разводят, чтобы иметь достаточно шерсти.
Если мы будем искать бесов вокруг себя, то так и останемся баранами. Бесы существуют только благодаря нам, это просто тень, которую мы отбрасываем, это неосознанная часть нас самих. Ищите бесов в себе, заметьте, в какие моменты они подменяют вас, увидьте, за какие значимости они цепляют. Это всегда очень простые вещи: страх, гордыня, чувство собственной важности или жалости к себе. Это моменты непонятности или неприятия, от которых ваш ум всячески стремится избавиться.
Увидев же свою несвободу, исследуйте ее во всех деталях, разглядите структуру переживания: из чего оно состоит, как начинается, как проходит, какими действиями заканчивается. Этого достаточно для освобождения, ведь теперь вы оказываетесь вне переживания и можете направить его энергию в другое русло. Только не подменяйте осознание своих обусловленностей рассуждениями о них, иначе проход к свободе так и останется вашей мечтой. И отдавайте энергию своего внимания не страстям и желаниям, а Высшему, ощущаемому как гармония, блаженство, ясность.
На этом мы завершаем экскурсию в завораживающий мир квантовой физики и переходим к вопросам Сознания и пути человека. Всё, что мы узнали, изучая квантовую физику, нам очень там пригодится!
Для ознакомления с проявлениями тонких планов в мире биологии предлагаю вашему вниманию отрывок из замечательной книги Мачея Кучиньского «Жизнь — это мысль»[97].
Инстинктивное поведение животных, до сих пор не объясненное биологами, — ключ (возможно, не единственный) к тому нематериальному пространству, в котором берут начало все явления природы. Мы убедимся в этом, проследив за пауками и птицами, связанными одинаковой страстью к ткачеству.
Птица ткач — африканская разновидность зяблика; от Восточного Конго до южноафриканских саванн встречаются поселения этих пернатых. Словно экзотические плоды, висят на деревьях десятки шарообразных гнезд, сплетенных из травы и других гибких волокон. Гнездо, занятое парой взрослых птиц и несколькими подрастающими птенцами, уже имеет приличный вес. К тому же оно набухает от дождей и раскачивается ветрами. Чтобы постройка в конце концов не рухнула, ткачи дополнительно прикрепляют ее к ветке крепким волосом животных, чаще всего взятым из хвоста зебры или антилопы гну. При этом птица клювом завязывает волос особым, всегда одинаковым узлом.
Известный любитель-природовед Эжен Марэ, живший в начале века в Трансваале и обладавший невероятным даром мгновенной наблюдательности, заметил, что пары юных ткачей, строя новые гнёзда, не берут пример со своих старших товарищей по колонии. Тогда он задал себе вопрос: кто и как их обучает? Ведь при строительстве гнезд птицы всегда придерживаются одного и того же плана.
Начал месье Эжен с того, что исключил фактор обучения. Для этого он вынул из гнезда несколько яичек ткачей и подложил их на высиживание канарейкам, жившим в его просторном бунгало. Когда ткачики проклюнулись и выросли, он не выпустил их на свободу, а перенес из канареечных клеток в «персональные», где они соединились в пары и, не имея доступа к каким-либо материалам, пригодным для плетения гнезда, снесли яйца прямо на пол клетки. Яйца у них отобрали и опять передали на высиживание канарейкам и так далее. Таким образом, четыре поколения ткачей были лишены не только контакта со старшим поколением и природной средой, но и даже вскормлены искусственной пищей.
Марэ решил, что если четвертое поколение ткачей ухитрится построить такие же гнёзда, как и неведомые им пращуры, это будет доказательством того, что такие способности обретены ими иным путем, а не наблюдением, примером и обучением.
Он подбросил в клетки горсточки травы, тонкие веточки, волокна и увидел, что ткачи тут же взялись за работу. Вскоре птицы сплели висячие гнёзда, ничем не отличающиеся от гнезд, построенных в буше их вольными предками. При этом они не хуже пра-пра-прадедов знали, зачем нужен оказавшийся в клетке конский волос. Они отнюдь не вплели его в стенку гнезда! Оставленный на потом, он был использован для прикрепления постройки к верхнему пруту клетки и завязан «фирменным» узлом!
Из своего эксперимента Марэ сделал вывод, что умение строить гнёзда должно быть наследственным. В те времена идея генов только зарождалась, а относительно механизма наследственности практически ничего не было известно. Ясно было одно: наследуемая информация должна пройти через фильтр яйца. В опыте Марэ это произошло трижды. Что же является носителем информации в яйцеклетке или сперматозоиде?
Сегодня мы точно знаем, что единственный носитель информации, передаваемой новому поколению, — нить ДНК с «зашифрованной» генетической «записью».
Однако попытка представить себе механизм «записи-зашифровки» формы гнезда, а затем прочтения «шифра» в соответствии с движением клюва птицы наталкивается на такие трудности биологического и информационного характера, что они делают такой способ передачи невозможным.
Работа автоматического станка с числовым управлением, вырезающего совершенно одинаковые металлические профили всегда одним и тем же способом, — вершина простоты по сравнению с задачей, стоящей перед ткачиком. Всякий раз иные — и дерево, и ветка, и материал для строительства гнезда; работа то и дело прерывается; многочисленные повреждения исправляются на ходу…
Не вдаваясь в дальнейшие подробности, скажу: передачу «инструкции» построения гнезда генетическим путем приходится полностью исключить.
Что же остается? Что управляет молодой птицей, чтобы она могла вести себя в точности так же, как это делали поколения ее предшественниц? Биолог скажет — инстинкт. Хорошо, пусть инстинкт. Но кто знает, что скрывается под этим «инстинктом»?
И тут мы вступаем в «ненаучное» пространство, не поддающееся исследованию физико-химическими методами. Нам наверняка не удастся объяснить, что такое инстинкт, до тех пор, пока мы не примем гипотезы существования субтильных (тонких, идеальных) образцов форм и поведения, всюду присутствующих в пространстве и вступающих в своеобразный резонанс с живыми существами.
Амёбы — это одноклеточные существа, едва различимые невооруженным глазом; самые большие из них не превышают 0,6 мм в диаметре. Эти капельки цитоплазмы, заключенной в клеточную пленку, перемещаются, медленно ползая по дну водоемов и влажной лесной почве. Поглощают бактерии и каждые 3–4 часа делятся. Такова жизнь вида Dictyostelium discodeum. Невозможно даже представить, что амеба в состоянии совершить нечто большее. И вообще что-либо из того, что человеку удалось лишь после миллиардов лет медленного развития многоклеточного организма и 4 миллионов лет столь же упорного создания мозга Homo Sapiens. Тем не менее, это так.
Если на каком-то участке возникает нехватка пищи, голодающие амебы, до того свободно разбросанные по всей его площади, начинают выделять химический сигнал, который доходит до остальных особей и заставляет их собираться в центральной точке. Спустя некоторое время 46 тысяч одноклеточных создают общее тело, именуемое грексом. Подобно голой улитке, уже как единый организм, этот грекс продолжает перемещаться со скоростью 1 мм в час.
И тут-то начинаются вещи невероятные. Отдельные амебы «запоминают» очередность своего прибытия на сборный пункт, хотя у них нет органов памяти. Те, что первыми оказались в «голове» и ведут общество, «знают» о своей роли проводников. Если их переместить в хвост, они за короткое время вновь возвращаются во главу колонны.
Ежели переход грекса в поисках питательных бактерий не дает результатов, амебы изменяют поведение. Явно не обладая ни зрением, ни речью, ни способностью мыслить, сознавать собственное существование и положение в пространстве, они тем не менее начинают вести себя так, словно всё это у них есть.
Ради достижения столь далекой и абстрактной цели, как выживание хотя бы одной особи, простейшие приступают к созданию непростой инженерной конструкции в виде шаровой капсулы на высокой башне. Такая конструкция в принципе природе известна; нечто похожее представляет собою, например, головка зрелого мака на длинном стебле.
Строительство требует от амеб четкого разграничения задач и специализации клеток. Однако не видно, чтобы кто-нибудь отдавал им распоряжения. Те амебы, которые последними прибыли на место сбора, образуют из своих тел дискообразное основание. Из его середины вырастает стебель, создаваемый теми, что прибыли первыми. По ним взбираются следующие в очереди, и именно они формируют из себя шарообразную капсулу.
Часть амеб размещается в получившейся камере наподобие пассажиров в необычном экипаже. Здесь они преображаются, превращаясь в споры. Сжимаются, обезвоживаются, окружают себя плотной кожурой, затормаживают метаболизм и наконец становятся семенами, вроде маковых зернышек
Амёбы, образовавшие «конструкцию», сами обрекли себя на вымирание. Лишённые пищи, они вскоре погибнут. Спустя некоторое время капсула распадется, споры рассыплются, и, если поможет ветер, у них появится шанс попасть на влажную почву. Тогда они оживут, снова станут амебами, начнут питаться и делиться. Популяция восстановится.
А теперь, чтобы лучше понять, в чём суть того, что совершили амебы, взглянем на них с нашей, человеческой, колокольни. Представим себе, что в некой далекой стране в день рождения Обожаемого Вождя 10 тысяч его верноподданных бегают по стадиону, держа в руках разноцветные шапочки. Неожиданно они останавливаются, надевают шапочки на головы, и пред очами восторженных зрителей расцветает точный портрет вождя, сложенный из разноцветных пятнышек.