Путешествие в прошлое намного сложнее, ведь необходимо обойти эффект причины и следствия, запустить обратно стрелки часов. Но все же, как продемонстрировала команда Торна, если продвинутая цивилизация сможет создать годную для путешествия через нее червоточину и разогнать один из входов в нее до скорости, близкой к световой, то корабль, прошедший через этот вход, через горловину и другой вход, окажется в прошлом. Схема опирается на замедление времени для первого входа сравнительно со вторым, из-за этого замедления первый уходит дальше в будущее, оставляя второй позади.
Например, предположим, что цивилизация чужаков в нашем 1938-м сконструировала червоточину и ускорила один из ее входов так, что за год по времени червоточины он «прожил» сто лет и оказался по нашему исчислению в 2038-м. Другой вход «постарел» ровно на один год, и следовательно он теперь находится в 1939-м. Представим, что оба входа расположены рядом с Землей, и космонавт-человек может до них добраться и вернуться. Следовательно, отважный путешественник в силах войти в первый «рот» в 2038-м, пройти через горловину и оказаться в 1939-м. Если он вернется там на нашу планету, то сможет посмотреть, как Фейнман знакомится с Уилером.
Если вы читали достаточное количество научной фантастики, то к этому моменту вы наверняка вспомнили о временных парадоксах. Например, что будет, если отправиться в Принстон 1939-го и устроить так, что Ричард стал ассистентом Юджина Вигнера, а не Джона Уилера? Может быть, физика частиц после этого пойдет совершенно иным путем.
Чтобы избежать разрушения истории, Торн и его группа предположили, что путешествия обратно во времени должны быть самодостаточными. Другими словами, все, что произойдет в прошлом, должно совпадать с известным нам ходом событий. Откровенно говоря, вы можете попытаться что-то изменить, но успеха не добьетесь. Ваши выходки в прошлом просто будут куском бетона в огромном здании времени.
Червоточины остаются гипотетической конструкцией, астрономы-наблюдатели куда больше интересуются известными небесными телами и событиями, чем поиском подобных объектов. И одним из самых ярких зрелищ неба является взрыв сверхновой.
Сверхновая Фейнмана
Конец жизни массивной звезды знаменуется грандиозным всплеском светимости. За короткий период времени сверхновая высвобождает колоссальный объем энергии, больше, чем целая галактика. Вспышка состоит из фотонов разных частот, нейтрино, гравитационных волн и материи, выброшенной с поверхности звезды. Фотоны нагревают межзвездный газ в окрестностях и, комбинируясь с выброшенным материалом, он создает красочные остатки сверхновой.
Подобные взрывы – явление нечастое, если мыслить масштабами одной галактики. Такие катастрофические события, произошедшие достаточно близко, чтобы увидеть их с Земли невооруженным взглядом, случаются раз в несколько столетий. Поэтому астрономы оказались воодушевлены, когда 23 февраля 1987-го они отметили вспышку в Большом Магеллановом Облаке, галактике-спутнике Млечного Пути. Через несколько часов после того, как вспышка света достигла нашей планеты, начался дождь из невидимых нейтрино. Для того чтобы улавливать последние, используются размещенные глубоко под землей специальные сооружения, и тот год стал началом эры нейтринной астрономии.
Джо Вебер, собиравший данные в университете Мэриленда, и физик Эдоардо Амальди, работавший в Риме, оценили ситуацию так, что они обнаружили доказательство существования гравитационных волн, источником которых был взрыв. Оба исследователя заявили, что отметили одинаковые сигналы в одно и то же время. Однако другие астрономы возразили, что их инструменты недостаточно чувствительны, и результаты оказались не приняты научным сообществом.
Если бы LIGO уже существовала в то время, ей нашлось бы чем заняться.
Вскоре после взрыва сверхновой, читая начальную лекцию курса физики для первокурсников в Калтехе, Фейнман сказал: «У Тихо Браге была своя сверхновая, у Кеплера – своя. Потом их не видели четыреста лет. А вот теперь у меня есть собственная»148. Вероятнее всего, он имел в виду, что чувствует себя везунчиком, что он застал такое редкое событие, да еще и находясь не так далеко от смерти.
Карьера Фейнмана была не взрывом сверхновой, он постоянно и ярко светил много десятилетий. Но в то время напряжение от возвращающегося, распространяющегося рака начало сказываться. В октябре 1986-го он перенес еще одну операцию, но прежней формы так и не вернул. Всего за несколько лет он значительно постарел, и все же сохранил оптимизм и бодрость духа, он даже не отказался от планов совместного с Лейтоном путешествия в Туву.
Последняя и самая тяжелая операция состоялась в октябре 1987-го.
После удаления значительного количества злокачественной ткани, Фейнмана отказали почки и ему потребовался диализ. После этого для него стало настоящим вызовом поддержание обычной активности, поскольку боли не прекращались, и одолевала слабость. Тем не менее он счел себя обязанным прочитать назначенный ему курс теории элементарных частиц.
Несмотря на операцию, рак вернулся через несколько месяцев и уже в неоперабельной форме. 3 февраля 1988-го Фейнмана в плохом состоянии доставили в медицинский центр Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Ричард понимал, насколько плохи его дела, поэтому он отказался от дополнительного лечения, попросил только о комфортабельном завершении жизни. Фейнман чувствовал, что уже сделал все, что мог, для мира, и более долгая жизнь не имела смысла. Только что был завершен второй том его юмористических воспоминаний – первый сразу стал бестселлером – и это сфокусировало его мысли на прошлом.
К нему в больницу пришли Жирайр Зортян с женой, и Фейнман, обычно насмешливый, чувствовал слишком сильную боль. Вернулись воспоминания о последних годах Арлайн, настолько яркие, что Ричард заплакал. Зортян только и смог, что попрощаться со старым другом, но тот сумел справиться с эмоциями и пожелать гостям «неплохо повеселиться».
Через несколько дней, 15 февраля 1988-го, Фейнман провел свои последние часы с Гвинет, сестрой Джоан и двоюродным братом Френсисом Левиным. Как стало известно, вице-президент Академии наук СССР149 только что прислал Ричарду приглашение посетить СССР и Туву, но оно пришло слишком поздно.
После визита Зортянов Фейнман то впадал в забытье, то выходил из него, и в очередной короткий период прояснения, едва имея силы говорить, он медленно прошептал: «Мне бы не понравилось умирать дважды. Это так скучно»150.
В тот день студенты Калтеха повесили большой баннер на высоком здании библиотеки Милликана: «Мы любим тебя, Дик». Он был для них легендой, героем, Гудини от науки, и, возможно, они надеялись, что он неким магическим образом разорвет путы времени и появится в кампусе здоровым, как он однажды по волшебству очутился на сцене мюзикла.
Если бы только кто-то сумел раскрыть секрет выживания вопреки всему…
Как возникает бытие?
Откуда берется существование? Как приходит смерть?
Почему время Фейнмана на земле так быстро закончилось?
В последние свои десятилетия Уилер столкнулся с отрезвляющим пониманием того факта, что он пережил большинство своих учеников. Хью Эверетт умер в 1982-м от сердечного приступа в возрасте пятидесяти одного года, но он по меньшей мере увидел, что его работа признана (благодаря Девитту). С тех пор многомировая интерпретация стала еще более популярной из-за интереса к ней медиа, вспомнить только документальный фильм ББС «Параллельные жизни, параллельные миры».
Питер Путнам, с которым у Уилера были хорошие дружеские отношения, оставил физику вскоре после защиты диплома. Некоторое время он преподавал философию в Объединенной теологической семинарии, затем переехал в Хауму (Луизиана), чтобы помогать бедным семьям в получении юридической помощи, а по ночам работал сторожем. Естественно, сам он обеднел, а в 1987 году во время прогулки на велосипеде Питера насмерть сбил пьяный водитель. За много десятилетий до этого события мать Питера, Милдред Путнам, пожертвовала Принстону изумительную коллекцию скульптур, большей частью чтобы почтить память ее другого сына (он погиб на войне), но и в благодарность за доброту Уилера. Мемориальная коллекция Джона Б. Путнама-младшего до сих пор украшает кампус.
Уилер часто думал об ушедших, а уж о Фейнмане у него было огромное количество приятных воспоминаний. Тем не менее он оставался бодрым и ценил то время, что осталось ему в этом мире, и получал удовольствие от общения с Джанет, детьми и внуками. Его активность в физическом сообществе не падала, он посещал конференции, писал статьи и встречался с молодыми исследователями.
Уилер делил время между Принстоном, где с помощью ассистента, Эмили Беннет, работал в офисе как профессор в отставке, и Хай-Айленд, Мэн, своим летним убежищем, где собиралась вся семья. Тихо и щедро он помогал тем, кто занимается историей физики, и продолжал общаться со многими из бывших студентов, особенно с Кеном Фордом. В соавторстве они написали автобиографию Джона.
Достигнув девяностолетнего возраста, Уилер решил, что нужно немножко замедлить темп и сконцентрировать усилия на более важных делах. Он сосредоточился на вопросе «Откуда возникает бытие?», осознавая, что простого ответа тут быть не может. И даже когда здоровье его начало слабеть (сердечный приступ поразил Уилера в 2001-м), он раз или два в неделю являлся в офис, чтобы прочесть письма, узнать новости из области физики и поработать самому.
Утром 13 апреля 2008 года, тихим весенним воскресеньем, Джон Арчибальд Уилер мирно умер в своем доме после воспаления легких. Некролог в «Нью-Йорк Таймс» процитировал слова Фримена Дайсона: «Поэтический Уилер подобен пророку, что стоит как Моисей на вершине горы, глядя на обетованную землю, которую его люди унаследуют в один день»151.