Храм представляет собой каменную тень, проекцию многомерного объекта со странной геометрией: черные коридоры, по которым она идет, неожиданно выходят в обширные пустоты, под самыми невероятными углами пересекаемые каменными мостиками. Но она и раньше бывала в этом лабиринте и безошибочно следует по указателям в виде металлических цветков.
В центре имеется ось, маленькая пойманная в ловушку сингулярность, парящая в цилиндрическом углублении, словно подвешенная падающая звезда. Здесь и живет богиня. Даже сейчас Миели помнит, как чувствовала себя в конце путешествия в физическом мире — в тяжелом ку-скафандре, придавленная непомерной тяжестью гравитации, с горящими от усталости руками и ногами.
— Миели, — говорит богиня. — Рада видеть тебя здесь. — Странно, но здесь она выглядит более человечной, чем в тех случаях, когда является по собственной воле. Видны очертания ее лица и шеи и уголки глаз. — Дай-ка посмотреть, где ты находишься. А, Марс. Ну конечно. Марс мне всегда нравился. Я думаю, мы где-нибудь сохраним это местечко, когда Великая Всеобщая Цель будет достигнута.
Она отводит прядь волос со лба Миели.
— Знаешь, мне нравится, когда вы приходите сюда не только для того, чтобы о чем-то попросить. Я нахожу время для каждого, кто мне служит. А почему бы и нет? Ведь я множество.
— Я допустила ошибку, — говорит Миели. — Я позволила вору ускользнуть от меня. Я была невнимательна. Это больше не повторится.
Пеллегрини приподнимает брови.
— Давай посмотрим твою память. Ага. Но ведь ты снова его отыскала? И добилась успеха? Дитя мое, тебе необязательно приходить ко мне, чтобы облегчить душу после каждой мелкой неудачи или задержки на пути. Я тебе доверяю. Ты всегда хорошо мне служила. А теперь скажи, что тебе нужно?
— Вор хочет получить средства для кражи того, что они там называют гевулотом. Он считает, что на Марсе есть агенты Соборности, и хочет установить с ними контакты.
Пеллегрини на мгновение останавливает взгляд на яркой точке оси.
— Довольно несложный запрос при нормальных обстоятельствах. Они бы беспрекословно подчинились при виде моей печати. Но я не могу иметь отношение к вашей миссии. По крайней мере, напрямую. Я могу снабдить вас информацией и координатами, но все переговоры тебе придется вести самой. Это василевы, они способны доставить немало хлопот. Такие хорошенькие мальчики, и они это знают.
— Я понимаю.
— Это несущественно. Я перешлю все, что тебе требуется, на этот твой маленький симпатичный корабль. Твои успехи меня радуют, не беспокойся о мелких неудачах.
Миели непроизвольно сглатывает, и у нее вырывается вопрос.
— Меня накажут?
— О чем ты? Нет, конечно.
— Но почему мне приходится применять к вору такие деликатные методы? На войне воины-разумы взяли бы пленных и раскопали бы в их мозгах все мельчайшие подробности. Разве вор какой-то особенный?
— Нет, — говорит Пеллегрини. — Но будет особенным.
— Я не понимаю.
— Ты и не должна понимать. Поверь, тебе поручили эту миссию после тщательного отбора. Продолжай работать, и скоро я и твоя подруга увидим тебя здесь во плоти.
После этого Миели вновь оказывается в своей пахнущей розами комнате. Она медленно поднимается и фабрикует себе еще порцию коньяка.
В отсутствие Миели «Перхонен» и я исследуем Часы. Вернее, это делает она, я только исполняю роль ее рук. Похоже, что Миели предоставила кораблю определенную степень доступа к этой функции тела. Странное возникает ощущение, когда я держу Часы в руках, а из моих пальцев в механизм тянутся тончайшие щупальца из ку-точек.
— Эти мне всегда нравились, — говорю я вслух. — Часы. Такое сложное сочетание излучателей и механики. Большие и маленькие. Красивые.
— Гм. Поднеси их ближе к своему глазу.
Пока «Перхонен» занимается анализом, я бегло просматриваю в экзопамяти сведения о дворцах памяти[24] и возникающую при этом головную боль глушу выпивкой.
— Знаешь, я наверно, из ума выжил. Дворцы памяти?
— Тщательно разработанная система хранения информации, основанная на воздействии на мозг впечатляющих мест и образов. Вымышленные координаты мест, где могут храниться символы, отображающие воспоминания. Использовались греческими ораторами, средневековыми учеными и оккультистами эпохи Возрождения.
В раздражении я дергаю Часы.
— Знаешь, я был склонен думать, что смысл что-то здесь прятать заключался в том, чтобы я впоследствии это нашел. Получается, что я как будто сам не желаю ничего отыскивать.
— Не дергайся.
— Я ничего не могу найти по Полю Сернину. Никаких сведений в экзопамяти. И не могу сказать, чтобы меня это удивляло. Остается только гадать, чем я занимался на Марсе, кроме свиданий с этой Раймондой.
— Наверно, что-то крал.
— Мне нравится это местечко, но в свете моей прошлой карьеры оно не представляет особого интереса. Здесь нечего красть. А гогол-пиратством я бы заниматься не стал.
— Ты уверен? Теперь положи Часы на стол.
— Конечно, уверен. А тебя-то что беспокоит?
Корабль вздыхает, издавая странный нереальный звук.
— Ты. Ты, может, и считаешь себя неотразимым, но мою подругу ты сильно огорчаешь. Секреты и взломы тюремных замков не по ее части. Ее даже нельзя считать воином. По крайней мере, настоящим воином.
— Так почему она этим занимается? Служит Соборности?
— А почему кто-то готов на все? Ради кого-то. Не задавай так много вопросов, я пытаюсь сосредоточиться. Ионные ловушки в этих устройствах — весьма деликатные штучки.
— Ладно. Чем быстрее мы с этим разделаемся, тем быстрее сможем заняться более крупными и приятными вещами.
Я ощупываю предмет руками. Буквы в слове «Тимберниль» слегка выступают. Ага. И внезапно появляется ассоциация. Когда я приходил в себя, видел во сне книгу о воре-цветке. И заголовок. «Шерлок Холмс приходит слишком поздно». Потайной ход, открываемый…
Я кончиком пальца трогаю букву H. После легкого нажатия она поворачивается. То же самое происходит с буквами R и L. Крышка Часов поднимается. Внутри снимок мужчины и женщины. Мужчина — это я, только молодой, черноволосый, улыбающийся. У женщины рыжевато-каштановые волосы и россыпь веснушек на носу.
— Ну привет, Раймонда, — говорю я.
7. Сыщик и его отец
Утром Исидор щурится на яркий свет Фобоса. Во рту скверный привкус, голова трещит. На мгновение он прячет лицо в волосах Пиксил, наслаждаясь ее теплом. Затем заставляет себя снова открыть глаза и осторожно высвобождает руку из-под ее плеча.
Утром зал выглядит совершенно иначе. Стены и другие поверхности пропускают внутрь рассеянный свет, и вдали ему удается разглядеть красноватую линию края кратера Эллады. Ему кажется, что он проснулся вне помещения, в каком-то странном геометрическом лесу.
Предыдущая ночь представляется беспорядочной чередой отрывочных картин, и он инстинктивно обращается к экзопамяти, чтобы все вспомнить, но здесь, конечно же, натыкается на белую стену.
Он смотрит на лицо спящей Пиксил. Губы изогнуты в полуулыбке, веки подрагивают. Камень зоку мерцает в утреннем свете на ее оливковой коже у основания шеи.
— Что же, черт побери, я делаю? Она права, это просто игра.
Поиски одежды в груде тряпья занимают некоторое время, и он едва не надевает панталоны вместо своих брюк. Пиксил все это время дышит ровно и не просыпается, даже когда он осторожно отходит.
При дневном освещении нагромождение кубов образует сложный комплекс, и трудно сказать, где расположен выход, несмотря на обостренное чувство направления, отточенное жизнью в Лабиринте. Бездействие гевулота сбивает Исидора с толку, и на обнаруженный выход он смотрит с нескрываемым облегчением. Должно быть, здесь. Серебристая арка, безупречный полукруг с филигранной чеканкой по краю. Он набирает в грудь побольше воздуха и шагает вперед. Ощущение разрыва реальности сегодня еще сильнее…
— Еще вина, мой господин?
…и он оказывается в огромном бальном зале, который не может быть не чем иным, как Королевским залом в Олимпийском Дворце. Рабыни-гоголы, мерцающие драгоценностями, немыслимым образом изгибаются на высоких шестах, демонстрируя медленный танец механической акробатики. Автоматический слуга в красной ливрее протягивает похожей на клешню рукой бокал вина. Исидор с облегчением отмечает, что на нем наряд марсианской знати — легкая накидка поверх темного камзола из ку-ткани и меч. Вокруг него повсюду люди в еще более вычурных нарядах, все залито светом Фобоса, падающего из огромного окна с видом на склоны Олимпа. Высоко над головами купол потолка напоминает золотистое небо.
Все выглядит вполне реально, и ошеломленный Исидор молча принимает предложенный бокал.
— Не желаете потанцевать?
Высокая женщина в венецианской маске, чьи пышные формы с трудом сдерживают усыпанные драгоценными камнями полоски ткани, а кожа отливает красноватым золотом, протягивает ему руку. Все еще страдающий от головокружения, Исидор позволяет увести себя на свободное пространство в центре зала, где многорукий гогол играет невероятно красивые мелодии на медных флейтах. Она легко движется, приподнявшись на цыпочки, и повинуется его руке, словно перо на бумаге, его рука уютно устроилась на плавном изгибе ее бедра.
— Я хочу заставить своего мужа ревновать, — шепчет она, обдавая его ароматом экзотического вина.
— А кто ваш муж?
— Вон он, на помосте.
При очередном развороте Исидор поднимает голову. А там, конечно же, стоит марсианский Король — смеющийся, в белом с золотом костюме, окруженный толпой почитателей и придворных. Он поворачивается к краснокожей женщине, чтобы сказать, что ему уже надо уходить, как вдруг все замирает.
— Что ты делаешь? — спрашивает Пиксил.
Она смотрит на него, сложив руки на груди, выглядит вполне проснувшейся и уже одета в повседневный простой наряд зоку.