У основания башни их ждут подъемники. Воскресители снабжают каждого путевым светлячком и строгим наказом вернуть его к полудню. Один из них помогает Исидору облачиться в скафандр, изготовленный в Ублиетте из современного программируемого материала, но с множеством дизайнерских деталей из бронзы и кожи, что придает ему сходство с древним водолазным костюмом. Перчатки настолько неуклюжие, что ему с трудом удается держать принесенный с собой букет цветов. Через воздушный шлюз они грузятся в подъемник — обычная платформа, подвешенная на нановолокнистых нитях, — и спускаются сквозь пелену оранжевого тумана, раскачиваясь из стороны в сторону в такт движениям города. Наконец они оказываются на поверхности — медленно движущиеся фигуры в похожих на колокола шлемах, следующие каждый за своим светлячком.
Невероятная громада города маячит наверху подобно второму, более тяжелому небу, пересекаемому трещинами и прорехами в местах соединения платформ. Отдельные части медленно двигаются и поворачиваются, словно гигантский часовой механизм. Городские ноги — целый лес многосуставчатых опор — кажутся отсюда слишком хрупкими для такой тяжести. Мысль о падающем городе заставляет Исидора невольно поежиться, и он решает полностью сосредоточить внимание на светлячке.
Песок под ногами уплотнился под опорами и гусеницами Спокойных. Здесь они видны повсюду — совсем крошечные, разбегающиеся из-под его ног, как будто он сам — это гигантский город, пересекающий их путь. Есть терраформирующие Спокойные: они выше нормального человека, перемещаются группами и работают с окаменевшими водорослями и реголитом. Атлас-Спокойный проходит мимо, заставляя почву вздрагивать под ногами. Это гусеничная машина с шестью манипуляторами, огромная, как небоскреб, следит за балансом городских ног и безопасностью площадки при следующем шаге. Вдали можно разглядеть фабрику воздуха, которая и сама словно небольшой город, установленный на гусеницы, и вокруг рой летающих Спокойных. Но светлячок не позволяет ему задерживаться. Он заставляет Исидора быстрым шагом пересекать тень города и направляет прямо к отцу, помогающему строить укрепления для защиты от фобоев.
Рост отца теперь около десяти метров, и у него длинное, как у насекомого, туловище. Он со скрежетом вгрызается в марсианский реголит, пропускает раздробленный камень через химический процессор, где порода смешивается с синтбиобактериями, и получает строительный материал для стены. Дюжина конечностей — тонких и проворных — направляет поток материала из похожего на клюв рта и слой за слоем выкладывают стену. Его панцирь поблескивает металлом, но в оранжевом свете кажется покрытым ржавчиной. На боку видны прореха и торчащий из нее зачаток конечности — память о недавней стычке с фобоями.
Он работает бок о бок с сотней других Спокойных; время от времени они карабкаются друг на друга, чтобы увеличить высоту стены. Но участок стены его отца отличается от других. Он покрыт рисунками и барельефами. Бо́льшую часть сразу же уничтожают Спокойные-механики, устанавливающие на стене оружие. Но отцу Исидора, похоже, все равно.
— Отец, — окликает его Исидор.
Спокойный прерывает свою работу и медленно поворачивается к Исидору.
Металлический панцирь, остывая, издает звонкие щелчки и стоны. Исидора охватывает привычный страх, сознание того, что в один из дней ему самому предстоит оказаться внутри такого же тела. Отец нависает над ним в оранжевой пыли, словно подрубленное дерево, механизмы его рук постепенно затихают.
— Я принес тебе цветы, — говорит Исидор.
Букет состоит из любимых отцом высоких аргирских лилий. Исидор бережно кладет его на землю. Отец с огромной осторожностью поднимает букет. Его челюсти на мгновение снова приходят в движение, тонкие конечности исполняют стремительный танец, и Спокойный ставит перед Исидором крошечную статуэтку из темного строительного материала: улыбающийся человек отвешивает поклон.
— Пожалуйста, — отвечает Исидор.
Некоторое время они стоят молча. Исидор переводит взгляд на осыпающийся рельеф стены, разглядывает лица и фигуры, созданные его отцом. Среди них с любовью выращенное из камня дерево, на ветвях которого множество большеглазых сов.
Возможно, Элоди права, думает он. Это несправедливо.
— Я должен тебе что-то сказать, — говорит он.
Чувство вины, мокрое и холодное, расползлось по его спине, плечам и животу скользким прилипалой. В его объятиях даже трудно разговаривать.
— Я совершил глупость, — признается он. — Я разговаривал с журналистом. Я был пьян.
Он чувствует слабость и садится на песок, не выпуская из рук статуэтку отца.
— Это непростительно. Мне очень жаль. У меня уже возникли трудности, возможно, у тебя они тоже возникнут.
На этот раз появляются сразу две фигурки: рука более высокого человека лежит на спине второго.
— Я знаю, что ты мне доверяешь, — говорит Исидор. — Я только хотел тебе все рассказать.
Он поднимается и разглядывает рельеф стены: бегущие кони, абстрактные фигуры, лица, Спокойные, Достойные. Скафандр пропускает внутрь дымный запах только что обработанного камня.
— Репортер спрашивал, зачем я пытаюсь разгадывать загадки. Я сказал ему какую-то глупость.
Затем он надолго умолкает.
— Ты помнишь, как она выглядела? Она оставила тебе это?
Спокойный, весь угловатый и поблескивающий металлом, выпрямляется. Его формирующие конечности проходят вдоль ряда незавершенных женских лиц. Каждое лицо немного отличается от остальных, свидетельствуя о попытках вернуть утраченное.
Исидор помнит тот день, когда он не смог вспомнить лицо матери, когда закрылся ее гевулот. У него возникло странное ощущение пустоты. Прежде он все время чувствовал некоторую защищенность, был кто-то, кто знал, где он находится и о чем думает.
Спокойный создает еще одну композицию из песка — женщина без лица держит зонтик над двумя другими людьми.
— Я понимаю, ты думаешь, что она старалась нас защитить. Я не верю в это.
Он ударяет ногой по скульптуре. Фигурки рассыпаются. И мгновенно возникает сожаление.
— Я не хотел этого делать. Прости.
Он снова смотрит на стену, на бесконечную работу отца.
Они все ломают, а он снова строит. Его работу видят только фобои.
Он неожиданно чувствует себя глупцом.
— Давай больше не будем о ней разговаривать.
Спокойный качается, словно дерево на ветру. Затем создает две фигурки с узнаваемыми лицами, держащиеся за руки.
— Пиксил в порядке, — говорит Исидор. — Я… Я не знаю, чем все это кончится, но когда мы это поймем, я снова приведу ее повидаться с тобой.
Он снова садится и прислоняется спиной к стене.
— Почему ты мне не говорил, что задумал?
По возвращении в город, при ярком дневном свете Исидору снова становится легче, и дело не только в том, что он освободился от скафандра. Он несет в кармане первую из статуэток, и ее тяжесть действует на него успокаивающе.
Он позволяет себе пообедать в роскошном итало-китайском ресторане на Устойчивом проспекте. «Вестник Ареса» все еще транслирует его интервью, но на этот раз Исидор заставляет себя сосредоточиться на еде.
— Не расстраивайтесь, мистер Ботреле, — слышится чей-то голос. — Любая популярность полезна.
Исидор изумленно поднимает глаза. У противоположного края стола сидит женщина. Его гевулот даже не дрогнул. У нее высокое, молодое изготовленное на заказ тело, а лицо отличается необычной красотой: коротко стриженные волосы, крупный нос, полные губы и изогнутые брови. Белая одежда состоит из ксантийского жакета поверх дорогой имитации революционной формы. С мочек ушей ему подмигивают два крохотных бриллианта.
Она складывает тонкие руки поверх газеты, и длинные пальцы сгибаются, словно кошачья спина.
— Как вам нравится слава, мистер Ботреле?
— Простите, я не имел удовольствия…
Он снова посылает гевулот-запрос, чтобы узнать хотя бы ее имя, он даже не уверен, что ей известно, как его зовут и что она видит его лицо. Но вокруг женщины словно воздвигнута стена уединения, как одностороннее зеркало.
Она небрежно взмахивает рукой.
— Это не дружеская встреча, мистер Ботреле. Просто ответьте на мой вопрос.
Исидор смотрит на ее руки, сложенные поверх черно-белого снимка. Между ее пальцами он видит свои собственные сонные глаза.
— Почему это вас интересует?
— Не хотели бы вы расследовать дело, которое принесет вам настоящую славу? — В ее улыбке проскальзывает что-то ребяческое. — Мой наниматель уже некоторое время наблюдает за вами. Он никогда не пропустит талант.
Исидор уже достаточно владеет собой, чтобы размышлять и обращаться к экзопамяти. Женщина отлично чувствует себя в своем теле, а это означает, что она довольно давно стала Достойной, возможно, слишком давно, чтобы выглядеть так молодо. В ее речи слышится акцент уроженца медленногорода, впрочем, тщательно скрываемый. Или, возможно, скрываемый ровно настолько, чтобы он его заметил.
— Кто вы?
Она складывает газету вдвое.
— Вы узнаете это, если примете наше предложение. — Она отдает ему газету, а вместе с ней короткое разделенное воспоминание. — Хорошего дня, мистер Ботреле.
Затем она встает, сверкает своей улыбкой и уходит, превратившись в серое пятно гевулота в толпе прохожих.
Исидор открывает послание, и в его сознании мелькает смутная ассоциация. Указано место, время. И имя. Жан ле Фламбер.
Интерлюдия. Одержимость
Идея вломиться в синагогу принадлежит Исааку. Но возможность проникнуть внутрь обеспечивает, конечно, Поль. Это он нашептывает что-то в оформленный в виде раковины белый гевулот здания, пока тот не показывает ему одну из дверей под высокой аркой с затейливо разрисованной штукатуркой.
— После вас, рабби, — говорит Поль, едва не споткнувшись в процессе насмешливого поклона.
— Нет, после вас, — настаивает Исаак. — Или какая разница, войдем вместе.
Он забрасывает руку на плечи молодого человека, и они бок о бок шагают в святилище.