знают, как выбирать подходящие объекты и как к ним подбираться. Они отлично знают свое дело, но мы не сомневаемся, что им кто-то помогает.
— Сейчас нам стало известно, что повреждена система экзопамяти. Есть человек или люди, которые ею манипулируют. До какой степени дошло повреждение и как они это сделали, нам неизвестно. Мы называем их криптархами. Или скрытыми правителями. Или, если принять во внимание мнение Футуриста, проклятыми ублюдками.
— Мы верим в достижения Революции. В Марс для людей. Это должно быть место, где каждый владеет своим разумом, где мы принадлежим самим себе. Но это невозможно, если где-то за занавесом кто-то дергает нас за веревочки.
Раймонда поворачивается ко мне.
— Такова наша цена. Дайте нам возможность отыскать криптархов, и мы вернем то, что принадлежит тебе.
— Правильно, — поддерживает ее Епископ. — И тогда высокое мнение Джентльмена о вас будет оправдано.
— Мистер Реверт. — Я демонстрирую свой самый зубастый оскал. — Мне потребовалось всего два дня, чтобы узнать, кто вы такие. Эти криптархи — они тоже вас знают. Более того, они, вероятно, поддерживают вас. Вы вписываетесь в созданную ими систему. Вы сохраняете стабильность. А это именно то, что им нужно.
Я допиваю вино и откидываюсь на спинку стула.
— Вы не прибегаете к грязным методам. Вы прославленные копы, а должны бы стать революционерами. Преступниками. А вот в этом я, безусловно, могу вам помочь. Вино еще осталось?
— Если говорить начистоту, — отвечает мне Футурист, — это именно то, против чего мы боремся. Против влияния чужеземцев, считающих себя лучше, чем мы. — Она обводит комнату взглядом. — Я за то, чтобы вышвырнуть их с планеты, а потом вернуться к нашим реальным делам. А Джентльмену за подобное поведение должно быть объявлено порицание.
Головы вокруг стола согласно кивают, а я проклинаю себя за то, что неправильно их понял. Несмотря на пиратскую программу, я еще не так хорошо освоил гевулот, как урожденные марсиане. Все это может закончиться очень плохо.
И тогда в переговоры вступает Миели.
— Мы не враги вам, — говорит Миели.
Она встает со своего места и обводит взглядом наставников.
— Я прилетела сюда издалека. Моя вера сильно отличается от вашей. Но поверьте моим словам: какие бы обязательства ни взял на себя вор, в случае, если соглашение будет достигнуто, я обязуюсь, что они будут выполнены. Я Миели, дочь Карху из Хилджайнен[34] кото. И я никогда не лгу.
Странно, но собрание этих людей кажется ей слегка знакомым, чего нельзя сказать обо всем остальном мире. На их закрытых масками лицах сияет мечта и нечто большее, чем они сами. Такое же выражение она помнит на лицах молодых воинов в своем кото. Вор этого никогда не поймет: он говорит на другом языке, языке игр и обманов.
— Загляните в мои мысли.
Она открывает им свой гевулот так широко, как только может. Теперь они могут прочитать все поверхностные мысли, просмотреть все воспоминания об этом мире. А самой Миели кажется, что она сбросила тяжелый плащ и ощутила необыкновенную легкость.
— Если вы обнаружите хоть намек на обман, можете прогнать нас без промедления. Вы примете нашу помощь?
На мгновение в комнате повисает полное молчание. И затем Безмолвие роняет одно только слово.
— Да, — говорит он.
Раймонда ведет нас по парку Монгольфье, мимо небольших отгороженных садиков, где стоят дома-шары. Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь разноцветные оболочки шаров, и легкое головокружение, вызванное гевулотом — нам не позволено запомнить место проведения собрания, — некоторое время удерживают меня от разговоров. Но когда мы оказываемся на широких и относительно знакомых улицах Края, а Раймонда из Джентльмена снова превращается в элегантную женщину, я понимаю, что должен высказаться.
— Спасибо, — говорю я. — Ты сильно рисковала. Я постараюсь, чтобы ты об этом не пожалела.
— Что ж, есть весьма высокая вероятность, что ты сам в результате пострадаешь, — говорит она. — Так что меня пока рано благодарить.
— Все было действительно так плохо?
— Да. Да, очень плохо. Я думала, что совершила большую ошибку, пока не заговорила твоя подруга. — Она с уважением смотрит на Миели. — Это было… очень благородно с твоей стороны, — обращается к ней Раймонда. — Я сожалею об обстоятельствах нашей первой встречи и надеюсь, что мы сможем работать вместе.
Миели молча кивает.
Я смотрю на Раймонду. Только сейчас я понимаю, что она не такая, как в моих воспоминаниях. Не такая беззащитная. Не такая молодая. Говоря по правде, я не уверен, что знаю эту новую для меня и загадочную женщину.
— Для тебя это действительно очень важно? — спрашиваю я.
— Да, — отвечает она. — Да, очень важно. Думаю, это чувство тебе незнакомо. Чувство полезности по отношению к другим людям.
— Прости, — говорю я. — Мне тоже пришлось немало пережить. Долгое время я был вынужден оставаться в весьма неприятном месте.
Раймонда окидывает меня равнодушным взглядом.
— Ты никогда не испытывал проблем с извинениями. И в данном случае тебе это не поможет. Если ты еще не понял, во всей Вселенной мало найдется людей, которые раздражают меня больше, чем ты. Так что, будь я на твоем месте, я бы отправилась на поиски, как и было сказано. В случае удачи, возможно, мое мнение изменилось бы в лучшую сторону.
Она останавливается.
— Ваш отель в той стороне. А у меня скоро начнутся занятия по музыке. — Раймонда улыбается Миели. — Мы с тобой будем поддерживать связь.
Я открываю рот, но что-то подсказывает, что в этом случае лучше промолчать.
Сегодня я занялся составлением планов.
Миели превращает наш номер в маленькую крепость — ку-точки теперь патрулируют все окна — и исправляет повреждения, полученные в потасовке с Раймондой. Поэтому я снова могу насладиться относительным одиночеством — если не считать неприятного ощущения от биотической связи. Я сажусь на балконе с пачкой газет, кофе и круассанами, надеваю темные очки и начинаю просматривать страницы, посвященные общественной жизни.
Как и во всем остальном, здесь не скупятся на подробности, и вскоре я ловлю себя на том, что с наслаждением слежу за раздутой драмой реальности. Наставники пользуются неослабевающим вниманием, тон публикаций зависит от издания; некоторые открыто ими восхищаются. Я отмечаю статью о юноше, который вместе с Джентльменом работал над случаем гогол-пиратства, и задаю себе вопрос, не тот ли это сыщик, о котором упоминала Василиск.
Но настоящую пищу для размышлений дают сообщения о прощальных вечеринках, называемых здесь Carpe Diem[35]. Их проведение, как предполагается, должно оставаться в тайне, однако журналисты не жалеют сил, чтобы выяснить все подробности.
— Ты слишком хорошо устроился, чтобы это можно было считать работой, — говорит «Перхонен».
— Но это действительно серьезное дело. Я составляю план.
— Не мог бы объяснить мне поподробнее?
— Да ну, зачем загружать такую хорошенькую головку?
Я поднимаю голову к ясному небу. Канал связи дает возможность разглядеть корабль — точку над горизонтом, недоступную невооруженному взгляду. Я посылаю ей воздушный поцелуй.
— Лесть ни к чему хорошему не приведет.
— Я никогда не рассказываю о своих планах, пока они не оформились окончательно. Это творческий процесс. Преступники все равно что артисты, а сыщики — всего лишь критики.
Как я вижу, ты сегодня в приподнятом настроении.
— Знаешь, я наконец начинаю снова чувствовать себя самим собой. Бороться против банды властителей, контролирующих разум на планетарном уровне, да еще в компании замаскированных блюстителей порядка — такая жизнь мне нравится.
— В самом деле? А как же восстановление прежней личности?
— Это частное дело.
— По словам Миели…
— Да, я знаю. Раймонда раскрыла меня слишком рано. Я не получил ничего, кроме отрывочных вспышек. Ничего, что можно было бы считать полезным.
— Ты уверен?
— О чем ты?
— Будь я более подозрительной, могла бы подумать, что ты уже знаешь, где искать то, что нам нужно. И что ты водишь нас за нос просто ради собственного удовольствия, чтобы лучше привыкнуть к колоритному образу этого легендарного вора.
— Я оскорблен. Неужели я на такое способен?
Но в словах корабля есть смысл. Я ношусь со своими воспоминаниями, как с сырым яйцом, и отчасти это происходит потому, что просто доставляет мне удовольствие.
— У меня имеется еще одно предположение. Ты изо всех сил пытаешься произвести впечатление на эту Раймонду.
— Это, друг мой, уже в прошлом. При моей профессии отвлекаться на подобные вещи слишком опасно.
— Угу.
— Как бы я ни наслаждался ее обществом, чем быстрее я вернусь к делам, в которых разбираюсь лучше всего, тем лучше. Кстати говоря, мне бы не помешало остаться в тишине. Я пытаюсь придумать, как вломиться в обитель мертвых.
Я откидываюсь на спинку кресла, опускаю веки и прикрываю лицо газетой, чтобы скрыться от солнца и корабля.
— Вот видишь? Я об этом и говорила. Ты весь день ждал, чтобы это сказать.
Миели чувствует себя усталой. Ее тело завершает процесс проверки и перезагрузки систем. У нее уже много лет не было критических дней, но смутные воспоминания о недомогании очень похожи на сегодняшние. После встречи с наставниками ей нестерпимо хочется упасть на кровать, послушать нежные оортианские песни, а потом погрузиться в глубокий сон. Но ее ждет пеллегрини. На богине темно-синее вечернее платье, волосы убраны в высокую прическу, на руках длинные черные перчатки.
— Дорогая моя! — восклицает она, запечатлевая на щеке Миели надушенный поцелуй. — Это было восхитительно! Драма. Экспрессия. И такая страстная убежденность с твоей стороны: эти люди в смешных костюмах сразу поверили, что нуждаются в твоей помощи. Специально обработанный гогол и то не смог бы лучше справиться с этой задачей. Почти сожалею, что ты уже скоро получишь свою награду.