Я приближаюсь к группе, где находится Анру — позаимствованный гевулот теперь позволяет их увидеть, — и имитирую неторопливую, расслабленную походку сыщика. Мой объект разговаривает с высокой женщиной в снежно-белом наряде и выглядит слегка навеселе.
— Мистер Ботреле! — кричит он, завидев меня. — Как идет охота на преступника?
— Их слишком много, чтобы выбрать кого-то одного, — говорю я.
Анру разражается хохотом, но женщина поглядывает на меня с любопытством. Лучше проделать все это быстро.
— Я вижу, что вы развеселились, — говорит Анру. — Отлично! Вечеринка для этого и задумана.
Он осушает свой бокал.
Я беру еще один бокал с подноса проходящего мимо Спокойного и подаю Анру. Пока он принимает выпивку, я быстро инструктирую ку-паука. Паук пробегает по моей руке, перепрыгивает на его ладонь и скрывается в рукаве костюма, изображающего газового гиганта. Затем отправляется на поиски его Часов.
Чтобы вырастить паука, мне потребовалось три дня и еще один длительный спор с Миели по поводу функций одолженного Соборностью тела. Схему мы составили вместе с «Перхонен», и устройство росло на сгибе моего локтя — это маленькая многоножка, внутри которой имеется оборудование, которое мы с Миели используем для обеспечения работы сверхплотного канала связи с кораблем. Я улыбаюсь Анру и мысленно направляю прибор.
— Здесь нетрудно развеселиться, — говорю я. — Тем более что скоро начнется фейерверк.
Вот оно. Паук устраивается на его Часах и запускает ку-нити в ионные контуры, где хранятся персональные, исключающие возможность подделки единицы Времени, квантовые сигналы, посылаемые в систему восстановления, отсчитывающие срок его жизни в качестве человека. Затем сигнал посылается на «Перхонен». Одна, две, три, десять, шестьдесят секунд телепортировано, преобразовано в квантовую энергию и сохранено в крыльях «Перхонен». Есть.
Анру хмурится.
— Я приберег фейерверк для самого значительного момента этого вечера, — говорит он.
Я улыбаюсь.
— Разве не должен быть значительным каждый момент?
Анру снова смеется.
— Мистер Ботреле, не знаю, где вы отыскали свое остроумие — на дне бокала или на губах хорошенькой девушки, но я рад, что это случилось!
— Мистер ле Фламбер, как я полагаю?
Передо мной стоит сыщик, а по бокам замерли два Спокойных-воина, два гладких черных существа, олицетворяющих мощь и жестокость. Я приподнимаю брови. Быстрее, чем я предполагал, намного быстрее. Он заслуживает поклона, и я кланяюсь.
— К вашим услугам. — Я позволяю себе восстановить свой истинный облик. — Ваше гостеприимство выше всяких похвал, но, боюсь, мне уже пора.
— Мистер ле Фламбер, я прошу вас не двигаться.
Я бросаю в воздух свой цветок и мысленно нажимаю большую красную кнопку.
В то же мгновение начинается фейерверк. Небо расцветает разноцветными двойными и тройными спиралями, вспыхнувшие звезды с громким треском рассыпаются серебристым дождем. Затем следует фонтан ярко-пурпурного конфетти, а напоследок две голубые ракеты чертят знак бесконечности. В воздухе появляется запах пороха.
Вокруг меня все замирает. Спокойные превращаются в статуи. Музыка умолкает. Анру роняет свой стакан, но остается на ногах с остекленевшим взглядом. Раздается несколько глухих ударов, но в целом все участники вечеринки просто застывают, устремив взгляд вдаль, хотя уже не видят угасающего фейерверка.
Это еще один трюк из арсенала гогол-пиратов: оптогенетический вирус, вызывающий гиперчувствительность клеток мозга к определенным световым волнам. Нетрудно было приспособить его не к закачке сознания, а для создания периода бездействия. Инфекция от моего цветка распространяется даже быстрее, чем я думал. В Движущемся Городе не так уж много производителей фейерверков; подкупить их, убедив, что готовится невинный сюрприз для мистера Анру, не составило большого труда.
Я закрываюсь своим гевулотом и прохожу сквозь неподвижную, молчаливую и бездумную толпу. Раймонда, тоже скрытая пеленой уединения, ждет меня у выхода из парка.
— Ты уверена, что не хочешь остаться еще на один танец? — спрашиваю я ее.
Я зажмуриваюсь в ожидании пощечины. Но ничего подобного. Когда я снова открываю глаза, вижу перед собой ее непроницаемое лицо.
— Верни. Его гевулот. Сейчас же.
Я выполняю свое обещание и возвращаю все права на воспоминания сыщика, извлекая их из своего сознания и снова становясь просто Жаном ле Фламбером.
Она облегченно вздыхает.
— Так-то лучше. Спасибо.
— Как я понял, твои соратники подчистят там наши следы?
— Не беспокойся, — говорит она. — Можешь уходить и заниматься своим делом.
— Чтобы доставить тебе удовольствие, — говорю я, — должен сообщить, что на следующем этапе предусмотрена моя смерть.
Мы уже вышли в общественный парк. Раймонда превращается в Джентльмена и взмывает в воздух. Угасающие огни фейерверка отражаются в ее серебряной маске.
— Я никогда не желала твоей смерти, — говорит она. — Я предпочитала нечто другое.
— Что именно? Месть?
— Дай мне знать, когда это выяснишь, — говорит она и исчезает.
Как ни удивительно, но после окончания периода украденного времени вечеринка возобновляется. Прошло десять минут. Оркестр продолжает мелодию, и снова звучат разговоры. И конечно, тема у всех только одна.
У Исидора в висках пульсирует боль. Вместе со Спокойными и Одеттой он снова и снова исследует экзопамять парка. Но никаких следов Жана ле Фламбера нет. Чувство неудачи и разочарования давят на его желудок свинцовым грузом. С приближением полуночи он снова присоединяется к участникам приема.
Анру открыл свой гевулот для всех присутствующих. Он в центре внимания и наслаждается этим, упивается комплиментами своей храбрости при встрече с вором. Но в конце концов он машет рукой.
— Друзья мои, пришло время вас покинуть, — произносит он. — Благодарю вас за то терпение, с которым вы отнеслись к незапланированному пункту нашей программы. — Смех. — Но, по крайней мере, вор — и в этом немалая заслуга бдительного мистера Ботреле — ушел с пустыми руками.
— Я намеревался сделать это в постели, в обществе прекрасных женщин, — говорит он, обнимая двух куртизанок с улицы Змеи, — или, возможно, под ногами слона. — Он поднимает бокал в направлении огромного животного, возвышающегося над толпой. — Но решил, что лучше сделать это здесь, среди друзей. Время имеет те свойства, которыми мы его наделяем: абсолютное или относительное, ограниченное или бесконечное. Я предпочитаю, чтобы этот момент длился вечно, и когда я буду чистить ваши нужники, защищать вас от фобоев или нести ваш город на своей спине, я смогу вспоминать о своих друзьях.
— Итак, с вином и поцелуем, — Анру целует обеих девушек, — или двумя, — он снова смеется, — я умираю. Увидимся в…
Он роняет свой бокал и падает на землю. Удивленно моргая, застыв над неподвижным телом миллениара, Исидор смотрит на Часы. Они показывают, что до полуночи осталась еще одна минута. Но как же так? Он все тщательно спланировал, все, до последнего слова. Однако его размышления прерываются веселыми криками и хлопками открываемого шампанского.
Когда Воскресители приходят за телом и начинается поминовение, Исидор садится с бокалом вина и предается дедукции.
Интерлюдия. Истина
В ночь Вспышки Марсель и Совенок летают на глайдере над Лабиринтом Ночи.
Идея, конечно же, принадлежит Совенку. Всем известно, что в каньонах лабиринта полно фобоев и предательских термальных течений. Кроме того, у Марселя недостаточно Времени, чтобы позволять себе прогулки на глайдере, но спорить с возлюбленным он не может.
— Ты становишься стариком, — говорит он. — Ты никогда не станешь настоящим художником, если время от времени не будешь играть со смертью.
Намек на концепцию, над которой он так долго работал и которая была воплощена другим, все еще причиняет боль, и он не может с этим смириться. В итоге он оказывается в небе, между темными ущельями и звездами, и, несмотря ни на что, испытывает от этого радость.
Над каньоном Иус Совенок внезапно направляет глайдер вниз, пока они едва не задевают верхушки растущих там псевдодеревьев, а затем резко поднимает машину вверх. Они проносятся вплотную к краю каньона, и у Марселя душа уходит в пятки. Совенок, заметив выражение его лица, разражается хохотом.
— Ты сумасшедший, — говорит ему Марсель и целует его.
— Я думал, ты никогда на это не решишься, — с улыбкой говорит Совенок.
— Это было здорово, — говорит Марсель. — Но нельзя ли на некоторое время подняться повыше и полюбоваться звездами?
— Все что угодно, любовь моя. У нас в запасе вся ночь.
Марсель игнорирует его подмигиванье, отводит назад спинку кресла и смотрит в небо. Время от времени он прищуривается, чтобы получить картины отдельных созвездий и планет.
— Я уже подумывал уехать, — говорит Марсель.
— Уехать? — переспрашивает Совенок. — И куда бы ты направился?
Марсель пожимает плечами.
— Не знаю. Куда-нибудь. — Он прижимает ладонь к гладкой, прозрачной стенке глайдера. Яркий Юпитер просвечивает между пальцами. — Тебе не кажется, что глупо придерживаться здешнего цикла? Здесь все какое-то нереальное.
— Разве не в этом заключается твоя работа? Ощущать нереальное?
В его голосе звенит гнев. Совенок — студент-конструктор, и они никогда бы не сошлись, если бы не физическое влечение, но и теперь он порой говорит такие вещи, от которых сердце Марселя сжимается. За те два года, что длится их связь, Марсель не раз подумывал оставить приятеля. Но такие моменты, как сегодня, заставляют его остаться.
— Нет, — говорит Марсель. — Я делаю нереальные вещи реальными или реальные вещи более реальными. И там это было бы легче сделать. У зоку имеются устройства, обращающие идеи в предметы. Соборность утверждает, что они намерены сохранять все когда-либо возникающие мысли. А здесь…
Юпитер под его пальцами взрывается. Ладонь на мгновение вырисовывается красным силуэтом на фоне ослепительной белизны. Он зажмуривается, глайдер трясется, его крылья изгибаются под невероятными углами, словно горящая бумага. Он чувствует в своей руке похолодевшие пальцы Совенка. Потом его возлюбленный начинает издавать бессмысленные крики, его гортань взрывается потоком нечленораздельных звуков. И потом они падают.