— А твой корабль! Такое мастерство в квантовой магии!
— Полагаю, я могу назвать себя полоумным умельцем, помешанным на взрывах, — говорит «Перхонен».
Я смеюсь.
— Она разбирается в поп-культуре! Я без ума от нее!
— Между прочим, в полученной информации обнаруживаются довольно интересные факты.
— Потом! Оставь их на потом. А сейчас мы слишком заняты выпивкой.
Миели бросает на меня странный взгляд. Я снова жалею, что не могу ее понять, но биотическая связь действует только в одну сторону. К моему удивлению, она принимает бокал.
— У тебя все время так бывает? — спрашивает она.
— Дорогая моя, подожди, пока мы проведем несколько месяцев за подготовкой к взлому мозга губернии. Это пустяки. Только искры. А вот тогда будет настоящий фейерверк. Но у меня пересохло в горле, словно после прогулки в пустыне. Это хорошо. — Я звякаю своим бокалом о ее бокал. — За преступление.
Ликование вора заразительно. Миели понимает, что немного опьянела. Ей и раньше приходилось прилагать немало усилий для подготовки операции — к примеру, освобождение вора из Тюрьмы, — но она никогда не испытывала того странного возбуждения, какое прямо-таки брызжет из вора. Он тоже отлично себя проявил, совсем как собрат по кото, без всякого бунтарства, и это нечто новое в его поведении.
— И все же я не понимаю, — говорит она, усаживаясь на диван и позволяя себе наслаждаться этим будоражащим ощущением. — Почему это доставляет такое удовольствие?
— Это игра. Ты когда-нибудь играла в игры у себя в Оорте?
— Мы бегали наперегонки. И состязались в пении ремесленных и колдовских песен. — Внезапно она ощущает тоску по прошлому. — Я очень любила это занятие, особенно создание предметов из коралла. Надо представить себе желаемый предмет. Найти описывающие его слова. А потом ты обращаешься с ними к vaki[38], они пробуждаются и создают его. А в итоге ты получаешь что-то свое, новую для этого мира вещь. — Она отводит взгляд. — Так я создала «Перхонен». Это было очень давно.
— Понимаешь, — говорит вор, — воровство для меня то же самое.
Неожиданно он становится очень серьезным.
— Что же ты здесь делаешь? — спрашивает он. — Почему не вернешься, чтобы творить новые вещи?
— Я делаю то, что должна сделать, — говорит Миели. — И так было всегда.
Но она не желает раскрывать эту тему.
— Но только не сегодня, — говорит вор. — Сегодня мы будем делать то, что нам хочется. Мы будем развлекаться. Чего бы ты хотела?
— Петь, — говорит Миели. — Я бы хотела спеть.
— Я как раз знаю подходящее место, — говорит вор.
Чрево: подземные улицы и переулки между перевернутыми башнями. Огоньки Спокойных внизу, дроны-газетчики, предлагающие репортажи о дневном землетрясении в городе и странном происшествии на прощальной вечеринке прошлой ночью.
Крошечный бар называется «Красный шелковый шарф». В нем имеется небольшая сцена; стены украшены подсвеченными постерами и скульптурами музыкантов, бросающими блики на полукруг столиков. Здесь проходят вечера открытого микрофона. Аудитория состоит из нескольких молодых марсиан, на лицах которых застыло выражение скуки все повидавших людей. Но вор что-то шепчет на ухо хозяину и убеждает включить ее в программу, пока Миели сидит у стойки и потягивает из маленького стаканчика какой-то странный коктейль.
Вор, не без помощи «Перхонен», убедил ее потратить немного времени на переодевание, и она выбрала темный брючный костюм, дополненный туфлями на платформе и зонтиком. Вор не удержался, заметив, что у нее такой вид, будто Миели собралась на похороны. Но, услышав, что это могут быть его похороны, он вздрогнул. Это ее рассмешило. Непривычная одежда, словно панцирь, позволяет ей чувствовать себя кем-то другим, каким-то безрассудным авантюристом. Это всего лишь невинный обман: она знает, что при первых же признаках опасности метамозг мгновенно удалит все следы опьянения и ненужных эмоций. Но подобное притворство, тем не менее, доставляет ей удовольствие.
— Как дела? — шепчет она «Перхонен». — Тебе не мешало бы к нам присоединиться. Я собираюсь петь.
На сцене девушка в огромных темных очках под стук своего сердца что-то декламирует, сопровождая стихи абстрактными творениями из недолговечной материи. Миели видит, как вор недовольно морщится.
— Извини, — отвечает корабль. — Я занята решением проблем с многомерной криптографической структурой и привлекла к этому целую тысячу гоголов-математиков. Но я рада, что вам весело.
— Я скучаю по ней.
— Я знаю. Мы ее вернем.
— Миели? Ты следующая.
Миели вздрагивает.
— Мне пора. Пора петь.
Она сглатывает.
— Не могу поверить, что ты меня на это уговорил, — говорит она.
— Ты это заслужила, — говорит вор. — Знаешь, ты единственная, кому я здесь могу доверять. Так что не беспокойся, я тебя прикрою.
Она кивает, ощущая комок в горле. Или это у него комок в горле? На слегка заплетающихся ногах она поднимается на сцену.
Песни льются из нее потоком. Песни льда. Песни долгого странствия Илматар из горящего мира, песни радости полета и песни предков в потустороннем мире. Она поет песни, создающие корабли. Она поет песни, закрывающие двери кото от Человека Тьмы. Она поет о своем доме.
Когда она заканчивает, в баре все молчат. Потом, один за другим, все слушатели начинают аплодировать.
Позже они отправляются в обратный путь. Вор держит ее за руку, но это почему-то не раздражает ее.
В отеле, когда уже пора пожелать друг другу спокойной ночи, вор не отпускает ее руку. Биотическая связь передает его возбуждение и напряжение. Миели дотрагивается до его щеки, притягивает его голову ближе.
А потом раздается смех, переливчатый, как и песни до этого, а при виде обиды на его лице она не может остановиться.
— Прости, — говорит она, согнувшись пополам и плача от смеха. — Я не могу удержаться.
— Прощаю, — говорит вор, — хотя не понимаю, что в этом смешного. — В его глазах так ярко пылает уязвленная гордость, что Миели кажется, будто она вот-вот умрет. — Ладно. Я собираюсь напиться.
Он резко разворачивается и идет к двери.
— Подожди, — говорит она, все еще вытирая слезы. — Мне очень жаль. Спасибо за идею. Просто мне… смешно. Спасибо за сегодняшний вечер.
Он слегка улыбается.
— Рад, что тебе понравилось. Видишь, иногда неплохо делать то, что хочется.
— Но не всегда, — говорит она.
— Нет, — вздыхает вор. — Не всегда. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — говорит Миели, сдерживая хихиканье и поворачиваясь, чтобы уйти.
Вдруг ее гевулот вздрагивает, и появляется ощущение присутствия кого-то постороннего.
— О Боже, — раздается чей-то голос. — Надеюсь, я вам не помешал.
На балконе, где обычно сидит вор, расположился человек с небольшой сигарой руке. Неожиданный едкий запах дыма как дурное воспоминание. Мужчина молод, его черные волосы зачесаны назад. Его пиджак лежит на полу рядом с креслом, а рукава рубашки закатаны до локтей. Он улыбается, демонстрируя острые белые зубы.
— Я думаю, нам пора поговорить, — говорит он.
14. Сыщик и архитектор
Исидор во второй раз осматривает тело Анру. Мертвый миллениар выглядит не таким умиротворенным, как прошлой ночью: его бледное лицо искажено ужасной гримасой, на лбу и висках заметны красноватые точки. Пальцы скрючены.
В зале-усыпальнице очень холодно, и дыхание Исидора мгновенно превращается в пар. Наглухо закрытый гевулот делает все вокруг нереальным и ускользающим, а молчание трех Воскресителей, пришедших вместе с ним, ничуть не помогает. Фигуры в красных одеяниях, чьи лица скрывают гевулот и сумрак, стоят неестественно тихо, не двигаются и, кажется, даже не дышат.
— Как любезно с вашей стороны разрешить мне сюда прийти, — говорит он, обращаясь к тому — ему или ей? — на чьей груди начертан золотой знак бесконечности. — Как я понимаю, это не слишком обычная просьба.
Ответа нет. Исидор почти уверен, что это тот же самый Воскреситель, с которым он недавно разговаривал в Доме Воскрешения, когда понял, что намеревался сделать вор. После толчка, потрясшего город, они привели его сюда и показали, что произошло, но до сих пор никто не произнес ни слова.
Логический вывод мог быть только один: украсть столь ничтожное количество времени понадобилось только для того, чтобы впоследствии вернуть его и совершить какое-то преступление в преисподней. Бедняга Анру. Концы с концами не сходятся, и от этого Исидору становится не по себе.
Он изучает место преступления при помощи своего увеличительного стекла. На полу имеется два различных вида консервирующего геля, и степень их коагуляции тоже различна; одно вещество покрывает тело Анру, другое — чье-то еще. Это подтверждает его догадку о способе проникновения вора — каким-то образом он притворился умершим, а потом изнутри впустил своего вооруженного соучастника. Исидор решает проверить все воспоминания агор в тех местах, где умирают нищие Временем.
Кроме того, он обнаружил следы незнакомых искусственных клеток — куда более сложных, чем любые синтбиотические вещества Ублиетта. Это он обнаружил под ногтями Анру, значит, не обошлось без борьбы. А отметины на его черепе свидетельствуют о принудительной закачке.
— Нельзя ли хоть ненадолго его восстановить? — спрашивает Исидор у Воскресителей. — Мы могли бы воспользоваться его свидетельством, чтобы точно узнать, что здесь произошло.
Молчание одетых в красное стражей преисподней его не удивляет: они не желают нарушать законы восстановления ни при каких обстоятельствах, даже ради раскрытия преступления.
Он обходит помещение и продолжает размышлять. Один из Воскресителей занимается поврежденным Спокойным, которого атаковал соучастник вора. Исидор уже исследовал пулю — крошечный осколок алмаза. Если внутри него что-то и было, все уже сплавилось в единую массу.