Сука. На меня со всех сторон что-то давит. Я в ловушке. Я в сотый раз проклинаю свое прошлое за всю эту путаницу, когда сокровища можно было просто зарыть в земле. Ублюдок.
Идиот, слышится голос в моей голове. Выход всегда найдется. Ты не в тюрьме, пока сам так не считаешь.
— Подожди, — окликаю я Миели.
Ее взгляд, как и в мой первый день на борту «Перхонен», исполнен презрения.
— Позволь мне с ним поговорить. С ней.
— Что?
— Позволь мне поговорить с твоим нанимателем. Я знаю, вы поддерживаете контакт. Я хочу ясности. Если уж мы собираемся поступать так, как ты настаиваешь, я хочу услышать приказ от шарманщика, а не от обезьянки.
Ее глаза сверкают яростью.
— Ты осмеливаешься…
— Ну давай. Заткни мне рот. Зашвырни в ад. Мне все равно. Я там уже был. Я только хочу высказаться. А потом стану примерным мальчиком. — Я проглатываю остатки вонючей жидкости, пахнущей пеплом. — Обещаю.
Некоторое время мы молча смотрим друг на друга. Она не отводит своих бледно-зеленых глаз, но через несколько мгновений притрагивается к шраму.
— Отлично, — говорит она. — Ты сам об этом попросил.
Миели садится на диван и закрывает глаза. Затем поднимает веки, но это уже не она.
Ее лицо словно закрыла маска. Миели выглядит старше и сдержаннее, но это не боевая сосредоточенность воина, а спокойствие личности, привыкшей к общему вниманию и контролирующей свои чувства. А в ее улыбке сквозит что-то змеиное.
— Жан, Жан, Жан, — говорит она мелодичным и мучительно знакомым мне голосом. — Что же мне с тобой делать, мой маленький принц-цветок?
Затем она поднимается, обнимает меня за шею и целует.
Миели стала пленницей в своем собственном теле. Она хочет закрыть глаза, но не может; хочет отшатнуться от вора, но не может. Его дыхание обдает ее запахом провонявшего пеплом алкоголя. Она понимает, что будет дальше, и неожиданно для себя огорчается.
— Помоги мне, — беззвучно просит она «Перхонен». — Забери меня отсюда.
— Бедняжка. Сейчас. — Внезапно ее окутывает прохладная успокаивающая темнота. Какой бы ни была программа, переподчинившая себе ее мозг, корабль, по крайней мере, имеет к ней доступ.
— Что она делает?
— Неисповедимые пути, и все такое, — говорит корабль. — Ты в порядке?
— Нет. — Миели, лишенной тела и голоса, отчаянно хочется плакать. — Он был прав, я ошибалась. Но ведь у нас нет выбора, правда?
— Нет, не было. Как говорит богиня, так и получается, и другого пути пока быть не может. Мне очень жаль.
— И я нарушила обет. Я должна вымолить прощение у Илматар.
— Мне кажется, она все понимает, она же богиня. Я уверена, с ней тебе легче уладить дело, чем с той, другой. Не тревожься, они с вором сто́ят друг друга.
Голос корабля утешает и успокаивает.
— Правильно, — говорит Миели. — Кроме того, у нас ведь есть работа, не так ли?
— Конечно.
Через мгновение темнота вокруг Миели уже не кажется пустой. Она оказывается в огромном и сложнейшем информационном сервере, и перед ней две гигантские древовидные структуры со множеством линий и узлов, представляющие две версии зашифрованного разума Кристиана Анру.
Целовать тело Миели — это все равно что наконец целовать давнюю подругу, к которой всегда испытывал сексуальное влечение. Вот только поцелуй оказался совсем не таким, как я себе представлял: в нем чувствуются сила и жестокость, от которой захватывает дыхание. Кроме того, она значительно сильнее меня, и мне приходится повернуть голову, чтобы сделать глоток воздуха.
— Кто ты? — спрашиваю я, еле переведя дух.
Она падает спиной на подушки и смеется, словно маленькая девочка. Потом забрасывает руки на затылок и вытягивает скрещенные ноги.
— Твой благодетель. Освободитель. Твоя богиня. Твоя Мать. — При виде ужаса в моих глазах она смеется еще громче. — Я шучу, мой дорогой. Хотя ты можешь называть меня своей духовной матерью. Давным-давно я многому тебя научила. — Она хлопает по подушкам рядом с собой. — Садись сюда.
Я подчиняюсь, хотя и с некоторой опаской.
Ее пальцы скользят по моей щеке к расстегнутому вороту рубашки, и по телу пробегают холодные волны.
— Кстати, надо проверить, все ли ты помнишь.
Она целует меня в шею, сильно прикусывая кожу, и становится трудно удержать недавнюю ярость. Я напрягаюсь.
— Расслабься. Тебе нравится это тело, я знаю. И я позаботилась о том, чтобы твое тело было… восприимчивым.
Последние слова она произносит шепотом, и горячее дыхание, касаясь моей кожи, обращает ярость в нечто иное. — Когда так долго живешь, начинаешь отлично разбираться во многих вещах. Особенно в тех, которыми нечасто приходится наслаждаться. После того как все это закончится, я покажу тебе, как надо жить. Это все так неуклюже и громоздко, в губерниях мы можем делать это намного лучше. Но ведь ты доволен, не так ли?
Она сильно кусает меня за мочку уха и вздрагивает.
— Ах, эта дурацкая биотическая связь. Бедняжка Миели так подозрительна. Я собираюсь ее отключить. Ты ведь никуда не собираешься, верно?
— Нет, — задыхаясь, отвечаю я. — Но нам надо поговорить.
— Поговорить можно и потом. Ты согласен со мной?
Господи, помоги. Я согласен.
— Имей в виду, я ничего в этом не понимаю, — говорит «Перхонен». — Но зато понимают гоголы-математики. Это один из корневых узлов дерева его гевулота. Для Миели эти информационные структуры все равно что непостижимые видения, являющиеся в потустороннем мире. Ее взгляд перемещается, она видит пересечение бесчисленных линий, соединяющихся в сферу, заполненную символами и трехмерными изображениями долей мозга. Изменения произошли здесь, здесь и здесь. Отдельные фрагменты сферы меняют цвет. Миели прикасается к сфере, чтобы впитать информацию, и на мгновение задумывается.
— Это его процедурная память, — говорит она. — И в определенной ситуации она заставит его действовать определенным образом. К примеру, поддерживать Голос.
— Верно. Есть еще изменения, вот здесь и здесь, но больше ничего важного. А самое интересное заключается в том, что мы можем проследить, откуда взялись эти изменения.
Корабль выделяет одну из линий, связанную со схемой. К ней, в качестве пояснения, прикреплена сложная математическая формула. — Действие гевулота заключается в генерировании структуры пар из открытого и индивидуального ключей: новая пара появляется всякий раз, когда у пользователя появляется новое воспоминание, домен или знание, подпадающие под деятельность гевулота. Кроме того, они кодируются с вышестоящей парой согласно иерархии. Смысл заключается в том, что доступ к корневой системе имеется только у пользователя.
— Однако…
— Однако в данном случае выходит, что корневой каталог сгенерирован, исходя из посторонней пары. Первичный ключ, если хочешь. Тот, кто им владеет, имеет доступ не только к просмотру экзопамяти Ублиетта, но и к ее редактированию. Для людей, проходящих через состояние Спокойствия, это означает полное изменение разума. Вот так и появилась новая версия сознания Анру. Вероятно, у криптархов имеется автоматизированная система модификации всех, кто переходит в разряд Спокойных.
— Мать Илматар, — шепчет Миели. — Значит, возможно…
— При желании они имеют возможность просматривать и изменять воспоминания каждого, кто хоть раз был Спокойным. Одному человеку, безусловно, не по силам отслеживать такой поток информации, поэтому я предполагаю наличие какой-то механической схемы. А если учесть, что изменения в разуме Анру не слишком обширные, их ресурсы, вероятно, ограниченны.
И в итоге получается, что Ублиетт вовсе не место забвения. Не рай для любителей уединения. Это тюрьма, в центре которой стоит надзиратель.
Наши забавы продолжались немало времени. Сначала это просто жаркое мелькание кожи и плоти, столкновение губ, непрерывные объятия и укусы. Она намного сильнее меня и не боится это показать. Она пускает в ход усовершенствования в теле Миели, дразнит меня горячими наконечниками из ку-точек на пальцах и по-кошачьи усмехается.
Но к третьему разу мы обнаруживаем необычайную чувствительность ее крыльев, и тогда становится еще интереснее.
— И что же мы можем с этим сделать?
— Ну, относительно доступа к корневому каталогу мы ничего не в силах предпринять. Однако — как говорят гоголы — мы можем установить другой шифр поверх всей программы. При наличии пиратских инструментов можно создать фиктивных жителей Ублиетта. Их ключи не имеют отношения к интерфейсу генератора Ублиетта.
— И?
— Это позволило сформировать разделенные воспоминания, к которым криптархи никогда не смогут получить доступ. Любой человек, принявший эти фрагменты памяти, окажется невосприимчивым к манипуляциям криптархов, независимо от того, был он Спокойным или не был. Это вроде вируса — можно разделить воспоминания с любым количеством людей. Кроме того, создано еще одно средство, которое стирает из памяти уже произведенные изменения. Вор даже предлагал распространять эти фрагменты через газету…
— Постой. Вор предлагал?
— Да, мы уже обсудили с ним этот вопрос. Пока ты пела. По правде говоря, гоголам-математикам потребовалось не так уж много времени, чтобы во всем разобраться.
— Он уже обо всем знает? И получил эти фрагменты памяти?
— Да. — Корабль ненадолго умолкает. — Он меня провел?
Миели клянется себе, что даром ему это не пройдет.
— Да, да, он тебя разыграл. И я думаю, что собирается разыграть еще кое-кого.
Мы останавливаемся, чтобы передохнуть, перед самым рассветом. Каким-то образом к тому времени мы уже переместились в мою спальню. Я лежу на подушках и из-под полуопущенных век смотрю, как она растянулась на другом краю кровати — совершенно нагая, если не считать временных Часов, крылья еще развернуты, и на них падают первые утренние лучи.