— Я не знаю. Правда, не знаю.
Раймонда садится рядом со мной.
— Несмотря ни на что, я тебе верю. — Она смотрит на воздушные шары, удерживающие в воздухе домики. — После того как ты исчез, это было особенно трудно. На какое-то время я нашла тебе замену. Это не помогло. Потом раньше срока ушла в Спокойные. Это помогло, но лишь отчасти. А когда я вернулась, я все еще злилась на тебя. Безмолвие показало мне, что злость может быть направлена на что-то полезное.
Она подносит пальцы к губам и прикрывает глаза.
— Мне все равно, что хочет с твоей помощью украсть эта оортианка, — говорит она. — Самое худшее ты уже сделал. Ты похитил то, что могло быть. Похитил у меня и у себя. И никогда не сможешь этого вернуть.
— Ты не говорила мне, что произошло… — начинаю я.
— Нет, — прерывает она. — Не надо.
Некоторое время мы оба молчим и разглядываем домики под воздушными шарами. В голову приходит безумная мысль обрезать крепления и пустить их в свободное плавание по бледному марсианскому небу. Но в небе жить невозможно.
— Твой ключ у меня, — говорит Раймонда. — Ты все еще хочешь его получить?
Я смеюсь.
— Не могу поверить, что когда-то держал его в руках. — Я закрываю глаза. — Не знаю. Он мне нужен. Я должен вернуть долг.
В глубине души я хочу его больше всего на свете. Но цена? Жизни полузабытых незнакомцев. Какое мне до них дело?
— Когда ты мне его дал, ты попросил, чтобы я направила тебя к Исааку.
— Спасибо. — Я встаю со скамейки. — Я так и сделаю.
— Хорошо. Я намерена поговорить с Безмолвием и остальными наставниками. Дай мне знать, когда решишь, как поступить. Если ты все еще хочешь получить ключ, тебе стоит только сказать об этом.
— Когда все закончится, тебе, возможно, придется переписать оперу, — говорю я.
Она целует меня в щеку.
— Скоро увидимся.
Исаак живет в маленькой квартирке одной из башен Лабиринта. Я посылаю анонимный фрагмент памяти о приходе гостя и в ответ узнаю о том, что он дома. Он открывает дверь и хмурится, но, стоит мне приоткрыть гевулот, как его бородатое лицо проясняется.
— Поль! — Он заключает меня в медвежьи объятия, потом хватает за лацканы пиджака и основательно встряхивает. — Где ты пропадал? — ревет он так, что я ощущаю вибрацию его широченной грудной клетки.
Он бесцеремонно втаскивает меня внутрь и, словно крысу, швыряет на диван.
— Что ты, черт побери, здесь делаешь? Я думал, ты стал Спокойным, или тебя сожрала Соборность!
Он закатывает рукава фланелевой рубашки, демонстрируя мускулистые, покрытые густыми волосами руки. На одном широком запястье я вижу массивные медные Часы и вздрагиваю, хотя и не могу еще прочитать гравировку.
— Если ты снова собираешься трепать нервы Раймонде… — ворчит он.
Я поднимаю руки.
— Невиновен. Я здесь… по делам. И хотел увидеться с тобой.
— Грмф. — Он подозрительно смотрит на меня из-под кустистых бровей. Затем на лице появляется неторопливая усмешка. — Ладно. Давай выпьем.
Он марширует по комнате, отбрасывая ногами все, что попадается по пути — книги, одежду, блокноты из недолговечной бумаги, — и направляется в маленькую кухню. Оттуда раздается журчание фабрикатора. Я окидываю взглядом комнату. Гитара на стене, обои, разукрашенные персонажами из детских мультфильмов, высокие книжные полки, стол, словно нетающим снегом заваленный обрывками распечаток.
— А здесь ничего не изменилось, — говорю я.
Исаак возвращается с водкой в недолговечной бутылке.
— Ты шутишь? Прошло только двадцать лет. А генеральная уборка проводится раз в каждое сорокалетие. — Он делает глоток из бутылки, потом наливает на два пальца водки в два стакана. — И за это время я только дважды был женат. — Он поднимает стакан. — За женщин. И не говори мне про дела. Тебя привели сюда женщины.
Я не возражаю и прикасаюсь своим стаканом к его. Мы пьем. Я не могу удержаться от кашля. Он оглушительно хохочет.
— Ну как, мне придется надрать твою задницу или это уже сделала Раймонда? — спрашивает он.
— В последние несколько дней таких, как ты, набралась целая очередь.
— Иначе и быть не может. — Он льет водку в стаканы обильной струей, но не проливает ни капли мимо. — Так или иначе, я должен был догадаться о твоем появлении, когда снова начались эти сны.
— Сны?
— Кот в сапогах. Замки. Я всегда подозревал, что ты имеешь к ним какое-то отношение. — Он складывает руки перед собой. — Ладно, это не имеет значения. Ты вернулся, чтобы обрести истинное счастье со своей истинной любовью?
— Нет.
— Что ж, это уже хорошо, потому что для этого слишком поздно. Идиот. Я знал, что так и будет. Я должен был предупредить. Ты всегда был неугомонным. Никогда не довольствовался тем, что имеешь. Даже с Раймондой. — Он смотрит на меня исподлобья. — Ты не собираешься рассказывать, где пропадал?
— Нет.
— Неважно. Я рад тебя видеть. Без тебя в этом мире скучновато.
Наши стаканы снова звякают.
— Исаак…
— Собираешься произнести какую-то банальность?
— Нет.
Я не могу удержаться от смеха. Я как будто никуда и не уезжал. Я так и вижу, как целый день льется водка, а мы сидим и пьем, пока Исаак не начинает читать свои стихи, разглагольствовать о теологии и вести бесконечные разговоры о женщинах, не давая мне вставить ни слова. Не могу даже представить, чтобы я сумел его прервать.
И это, конечно, тоже включено в цену.
— Извини, — говорю я и ставлю свой стакан. — Но мне действительно пора уходить.
Он пристально смотрит на меня.
— Все в порядке? У тебя какой-то странный взгляд.
— Все отлично. Спасибо за выпивку. Я бы остался, но…
— Пф. Значит, это все-таки женщина. Ничего. К твоему следующему приходу я здесь приберусь.
— Извини, — повторяю я.
— За что? Не мое дело тебя судить. Вокруг и без того хватает желающих бросить камень. — Он хлопает меня по плечу. — Вперед. В следующий раз приведи мне подружку из другого мира. Зеленая кожа меня устроит. Мне нравится зеленый цвет.
— А что на этот счет говорится в Торе? — спрашиваю я.
— Я рискну, — говорит Исаак. — Шалом.
Отыскивая дорогу к квартире Раймонды, я чувствую себя немного пьяным.
— Я не ждала тебя так рано, — говорит она, открывая дверь.
Я протискиваюсь мимо синтбиотических дронов, наводящих порядок. Повсюду, словно тенета, висят покрывала из недолговечной материи.
— Извини за беспорядок, — говорит Раймонда. — Но ты сам виноват.
— Я знаю.
Она внимательно смотрит мне в глаза.
— Итак?
— Дай мне на него посмотреть.
Я сажусь на недавно сфабрикованный, довольно хрупкий на вид стул и жду. Раймонда возвращается и протягивает мне завернутый в ткань предмет.
— Ты никогда не говорил мне, как он работает, — говорит она. — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
Я беру револьвер и рассматриваю его. Он кажется мне более тяжелым, чем в прошлый раз, когда я держал его в руке, и уродливым из-за короткого дула и объемного барабана с девятью пулями, девятью достоинствами Бога. Я кладу револьвер в карман.
— Я должен идти, надо еще кое-что сделать, — говорю я Раймонде. — И если мы больше не увидимся, спасибо тебе.
Она не отвечает и отводит взгляд.
Я закрываю за собой дверь и на лифте возвращаюсь на уровень улицы. Мой гевулот как-то странно подергивается, и внезапно рядом со мной на проспекте появляется молодой темноволосый парень. Он шагает в ногу со мной. У него мое лицо, но чужая непринужденная улыбка. Я жестом предлагаю ему показывать дорогу, а сам шагаю следом.
Интерлюдия. Добродетель
Джилбертине опять снится кот в сапогах. Это полосатый кот на двух лапах, в широкополой шляпе и тяжелых ботфортах. Он ведет ее по мраморно-золотым коридорам дворца, вдоль которых с обеих сторон тянутся ряды дверей. Одна дверь открыта.
— Что там? — спрашивает она кота.
Он оглядывается, и его глаза странно мерцают.
— Ты все узнаешь, — отвечает он пронзительным вибрирующим голосом, — когда вернется господин.
Она просыпается в своей квартире в парке Монгольфье, рядом с теплым и посапывающим очередным любовником, чье имя уже тускнеет в памяти. Ее гевулот-контракты всегда составлены очень тщательно, чтобы никому не доставлять лишних хлопот, и от встреч остаются только милые воспоминания о плотских наслаждениях, сопровождаемые вспышками эмоций, связанных с приятными ароматами и местами.
В последнее время сны стали повторяться довольно часто. И ее собственные воспоминания кажутся зыбкими и неуютными. Возможно, она стареет, хотя и не в обычном, древнем смысле этого слова. Недуг бессмертных, о котором столько твердит Батильда, вызван тем, что ее сознание много раз стиралось и переписывалось заново.
Фрагмент памяти приходит в тот момент, когда она принимает душ вместе со своим любовником и его безымянные руки намыливают ей спину. Послание говорит о срочности и внезапном беспокойстве. Раймонда.
Она исчезает из его объятий под покровом своего гевулота. В любом случае так и было задумано с самого начала. Перед уходом она задерживается лишь для того, чтобы забрать с тумбочки свои Часы: Джилбертина ненавидит носить их, занимаясь любовью. Слово Virtus, выгравированное на крышке, всегда казалось ей дурной шуткой.
Раймонда ждет ее в Чреве, в своей квартирке. Она побледнела и осунулась, так что веснушки на ее коже выступили еще ярче.
— Что случилось? — спрашивает Джилбертина.
— Поль. Он пропал.
— Как?
— Он ушел. Я не знаю, где он. И не знаю, что мне делать.
Джилбертина обнимает подругу, ощущая поднимающийся в груди гнев.
— Ш-ш-ш. Не беспокойся. Все будет хорошо.
— Будет хорошо? — У Раймонды вздрагивают плечи. — Как может быть все хорошо?
Батильда решает отыскать его и заставить заплатить за слезы подруги.
Ее гевулот-контракты, даже очень старые, всегда составлены тщательно. И в них имеются пункты на все случаи жизни.