Игорь вернулся, когда Алиса уже час как бодрствовала. Он сразу же сунул ей в руки пакет из ресторана, где находились фруктовый салат и травяной чай с медом и лимоном.
– Прости, что я испортила нам всю поездку! – грустно извинилась она.
– Да перестань, ничего ты не испортила. Зато будет что вспомнить. Не каждый же день ты спускаешься позавтракать, а оказываешься в другом городе, где проводишь ночь с мужчиной, которого едва знаешь, да еще с тебя снимают штаны и делают болючий укол. Согласись.
– Ты теперь никогда мне не позвонишь и не позовешь завтракать? – уткнулась она носом в его плечо.
– Солнце, а я тебе и не звонил. Да и завтракать меня, кажется, ты позвала.
– Вот ты негодяй! – Алиса ткнула пальцами ему между ребер.
– Даже не буду с этим спорить! Ну что, в Москву возвращаемся или ты хочешь еще поболеть в Питере? – поинтересовался Игорь.
– Да нет, нужно возвращаться. И спасибо тебе за пятницу и за поездку! Ты будешь мне звонить?
– Конечно, буду! Ты сомневалась? – Игорь попытался поцеловать Алису, но она увернулась.
– Так не взять у меня номер телефона – это ход конем?
– Шах и мат. Я тебя сделал! – иронизировал он над ситуацией.
А потом они вернулись в Москву, Алису начала мучить совесть и хотелось к Косте. За те два дня, что она провела в путешествии из Москвы в Петербург и обратно, Костя ни разу не поинтересовался, где она, вяло отвечал на сообщения и вообще прекрасно себя чувствовал на даче у родителей. Хоть бы поревновал. Хоть бы раз взбесился, что Алиса черт знает где куролесит. Так нет, он был настолько в ней уверен, что даже на миллисекунду не допускал возможности, что она может ему изменить. Все-таки с первого курса вместе.
Алиса стала переживать, когда Костя пропал на всю следующую неделю, а под выходные написал ей странное сообщение: «Кот, мне нужно какое-то время побыть одному и прикинуть, что к чему. Ты четко видишь свое будущее, я – нет. И не хочу давать тебе каких-то обещаний, именно поэтому я решил взять тайм-аут». Встретиться и поговорить с Алисой он отказывался. Та мучилась и плакала, не зная, где искать утешения, сидела на форумах самоубийц, спрашивала совета у «Яндекса» и «Гугла» и глотала все успокоительные таблетки, которые только продавались без рецепта, пока в какой-то момент не собралась с мужеством и не отправилась к Косте домой – поджидать его у подъезда. Ей было нужно просто посмотреть ему в глаза, понять, что случилось такого страшного и ужасного, что проведенные вместе четыре года вдруг стали для него не важны, и он пошел дальше. Без нее. Возможно, с кем-то.
Алиса вошла в притихший двор. Мелкоклашки уже разбежались по своим домам, воздух от зимнего холодного заката стал оловянно-тяжелым. От мусорных баков, видимо, уже затушенных, чуть тянуло едкой гарью. Снег хрустел под косолапыми прохожими, похожими своей укутанностью и усталостью на пингвинов. Старичок с косматыми бровями предложил Алисе войти в подъезд:
– Вы чего возле подъезда топчетесь? Холод-то какой. Подождите внутри, коль так надобно.
– Да нет, я тут обожду, спасибо, – ответила Алиса, переминаясь с ноги на ногу.
– Как знаешь, если что, набирай восемьдесят первую квартиру, чаем напою.
Зажглись фонари. Как будто дедушка Морозко начал свой рейд волшебства и сейчас превратит грубого коршуна и хама обратно в ее доброго Костю. Алиса сама была как из сказки, с хрустальными глазами-льдинками, холодными пепельными волосами и фарфоровым цветом лица. Она могла бы сойти за Снежную королеву, но всегда теплое тело выдавал ее человеческую природу.
Алиса вдруг вспомнила, как на лекциях Костя рисовал в ее тетрадях шаржи – «Алиса спящая», «Алиса кашу поедающая», «Алиса сонно-гневная», и улыбнулась. Забыв про холод, достала из сумки «Финансиста» Драйзера и принялась читать под фонарем, чтобы хоть как-то скоротать время, тягучее, как смола. Алиса зачиталась и даже не заметила, как мимо нее в сторону парковки проскользнула Костина машина, а спустя минуту к подъезду подошел и сам Костя, никак не расположенный к беседе с подругой дней студенческих.
– Ну и какими судьбами ты тут?
От Костиной грубости Алисе вдруг стало очень страшно.
– Костя, ты можешь просто объяснить мне, почему? Назвать причину. Ты понимаешь, как это больно, когда вот так… без объявления войны, отложенные встречи, неотвеченные сообщения, невзятые трубки?
– Ну, Алис, не хотел я ни с кем общаться, бывают такие периоды. Неужели так сложно войти в положение и понять?
– А сказать? Просто сказать нельзя? Обязательно игнорировать? Плевать, что я волновалась? – Алиса взяла его за воротник куртки, а потом принялась застегивать молнию. Она все время переживала, что Костя может простудиться. Однако почему-то всегда простужалась сама.
– Ты прекрасно знаешь: случись что, тебе доложат первой.
– Кость… ну не ври ты мне спустя столько лет… Скажи, что не так. Только честно. Я же не уйду, пока ты мне не объяснишь.
– Ты слишком честная и слишком верная. И с тобой неинтересно. Это на ваших бабских тренингах, куда вы вечно с телками ходите, рассказывают, что женщина должна быть верной, надежной, служить мужчине. Дышать маткой или чем там у вас еще принято? – кипятился Костя, ощущая себя прижатым к стенке. – Да ни хрена подобного, Алис, мы в других влюбляемся… У нас башню сносит от взбалмошных и ненадежных, мы им прощаем измены и давимся слезами.
– Ты меня никогда не любил? – испуганно спросила Алиса.
– Кот, я тебя любил и сейчас где-то люблю. Но больше как друга, наверное. И да, я влюбился.
– Лжец! Так сложно было сказать мне правду? Что встретил кого-то?
– Да блин, Алис, я не уверен. Понимаешь, до сих пор не уверен. – Костя виновато отводил взгляд.
– В ней или в том, что я тебе нужна?
– В ней и в том, что ты мне нужна, тоже, – сознался Костя.
Так отхлебнула и Алиса своего девичьего горя. Спустя час после беседы с Костей сердобольный консьерж протянул Алисе носовой платок. Она, в светло-кофейном платье, сидела у входной двери прямо на грязном полу. И у консьержа еще долго звучали в ушах крики исполосованного сердца: «Костя! Я тебя никуда не пущу!», совсем истошное «Не уходи!» и его нелепое и жалостливое: «Кот, ну прости меня…»
Это «Не уходи!» будет звучать эхом в ее голове еще много лет.
Зарываться лицом в его волосы, орошать родинки слезами. Целовать запястья, пахнущие кем-то чужим. Задувать свечи, представляя, что она ветер. Загадать желание, чтобы звезды падали бесконечно. Добавить трагизма в и без того мутный сериал едким комментарием. Читать кому-то мораль, как можно не читать «Двенадцать стульев». Не читав. И не считав, правда ли их было двенадцать в кабинете английского. Решить выучить иврит и не сдвинуться дальше фалафеля и любовников-евреев. Попросить у Деда Мороза глобус. Вспомнить, что его не существует… и попросить кого-то другого… А потом случится странное и местами даже страшное: Алисе перестанет быть больно. Уйдет это ощущение – что кто-то водит солонкой над открытой раной и царапает болячки опасной бритвой. Выздоровеет, вылечится, очнется. Глаза только потускнеют. Но это поправимо – линзы и пара бокалов белого вина. Пока же ее раздирало от боли.
Самым сложным было истребить в своих мечтах маленьких Кость и Алис – они-то вроде ничем не виноваты, кроме того, что Алиса их так ярко и подробно прорисовала у себя в голове. Бернского зенненхунда, что она в мыслях поселила вместе с ними в трехэтажном доме, можно усыпить или отдать соседям, недвижимость продать, но вот Костики и Алисочки – с ними-то расставаться больнее всего.
Он не оправдал ее ожиданий. Хотел ли он этим сломать Алисе жизнь? Нет, он об этом не думал и плохого не желал. И в свое время искренне рассматривал вариант появления Костиков и Алисочек. Просто в жизни так иногда бывает, что предновогодняя поездка в «Атриум» заканчивается знакомством. И рушатся все планы. И гибнут маленькие карапузы в светлых и наивных девичьих мечтах.
А потом приходят сребролюбие и корысть. Сребролюбие – не жажда денег и безопасности, а тяга к ощущению своей ценности. Алисе страшно хотелось, чтобы Костя увидел ее в роскоши. Это бы доказало ему, что она любима. Любима кем-то еще – сильнее, чем мог позволить себе Костя.
А корысть – это когда просчитываешь шаги, чтобы не угодить в пропасть. Ведь одной ногой Алиса там уже была. Когда наелась снотворного, после того как Костя ее бросил, но почему-то не умерла. Проснулась через двадцать часов живая, бледная, с больным животом и пониманием, что Кости больше нет. А от нее осталось полчеловека.
«Ты берешься за молнию вместо ответа – значит, ты не прав».
Не прошло и месяца, как Алиса увидела Костю с другой. Она была тучная, мутная, дерзкая, курила и хамовато одергивала Костю, если тот начинал дурачиться. Алиса стояла возле входа в первый гуманитарный корпус МГУ в ожидании научного руководителя и заметила, что Костя, кого-то обнимая, направляется к своей машине. Алиса мигом выскочила под снег с дождем и бросилась вслед за ними. Ей страшно хотелось посмотреть на свою соперницу. Брюнетка с аккуратным каре, одетая по-пацански, что Костя вообще в ней нашел?
Так странно. Он открывает для нее дверь машины, в то время как Алиса всегда забиралась сама. Наверное, ее он теперь называет «котом»… Несколько минут Алиса стояла не шевелясь, иногда смахивая мокрый снег с ресниц, и разглядывала, как Костя со своей девицей целуются, пока прогревается машина. Чем она лучше? Вот чем?
Алиса была страшно рассержена на Костю.
Она вбежала в квартиру мокрая, взъерошенная. И принялась метаться из угла в угол – скидывая с себя вещи и пиная их, стряхивая с руки браслет, который никак не поддавался ее желанию расстегнуть, пока наконец не забралась в пушистый банный халат мятно-фисташкового цвета и не свернулась крохотным комочком в кресле. С темными, будто чернильными, пятнами под глазами от размазавшейся туши, с опухшими от слез губами и чуть дрожащими пальцами… Алисе стало жаль, что она никогда не курила. Наверное, это помогло бы.