– Если бы ты ждал – я бы не приехала. – Вера присела и помотала шеей в разные стороны, чтобы размяться. – Если чего-то очень сильно ждешь – оно не приходит. Нужно отпустить желаемое.
И вдруг Вера меня обняла.
– Зачем все это? – задался я вопросом, не понимая, как реагировать на происходящее.
– Зачем что? Зачем я приехала? Зачем я тебя обнимаю? – все так же прижималась она щекой к моей шее.
– Все это.
– Я не знаю. А ты? – Она расцепила руки, поднялась с гамака и запрокинула голову, изучая звездное полотно неба.
– И я. – Я положил подбородок ей на плечо.
Вера уткнулась мне в подмышку.
– У тебя есть вино или виски? – решила она воскресить себя двадцатилетнюю.
– Есть. Тебе что? – направился я в дом.
– А ты сам что будешь?
– Виски, – сказал я с ехидной улыбкой.
– Тогда и мне.
– Хотя, – замер я в дверях, – погоди, я обещал Степке, что в шесть утра пойдем с ним на рыбалку. После вискаря я так рано не встану.
– Не волнуйся, – зевнула Вера, – он по выходным раньше одиннадцати не просыпается.
Мы молча выпили по несколько бокалов, внимая оглушающей тишине. Иногда касались друг друга предплечьями. Ловили взгляды. Понимающие.
– Можно я буду спать с тобой? Не люблю спать одна в незнакомых домах, – вдруг сделала она странный заход.
– Легко.
– Мы такие родные и такие чужие, – склонила она голову к моему плечу.
– Мы и те, и другие. Мы просто никак выбрать не можем, – озвучил я версию, что мы много лет стоим на перепутье, но так и не сдвинулись с мертвой точки.
– У меня прекрасный брак, сын, работа. Почему я здесь? И почему я здесь счастлива? – разбавила она колой очередной бокал.
– Помнится мне, когда мы были вместе, ты все время кричала, какая ты несчастная, – не мог я не подцепить Веру.
– Было дело. Я действительно такой себя и чувствовала. А теперь я ей, кажется, стала по-настоящему, – вдруг открылась мне она.
– Ты можешь ответить только на один вопрос. Ты здесь, потому что я – это я или потому что я – отец твоего ребенка? Или потому что любишь меня? – решил я, что терять уже нечего.
– Ты просил ответить на один вопрос, – увиливала Вера.
– Ответь хотя бы на один! – настаивал я.
– Какой тебе важнее?
– Второй.
– Ты же знаешь, что я никогда не переставала тебя любить, – озвучила она то, во что я практически перестал верить.
От внезапной искренности я разнервничался и закурил. Но стоило мне это сделать, Вера разом, вытянув указательный и средний пальцы, увела сигарету у меня изо рта. Она всегда так делала в молодости, и я вытаскивал по две штуки разом, чтобы прикурить.
– А как же Выхухоль? – выпустил я кольцо дыма, похожее на питерскую пышку.
– Перестань его так называть. У него есть имя, – одернула она меня.
– Имена не имеют никакого значения. Ты назвала нашего сына Степаном. Я же смирился, – снова отшучивался я.
– Его я тоже по-своему, но люблю, – ударила мне под дых словами Вера. – Она выросла из благодарности, уважения. Не сразу вызрела, но тем не менее…
– А меня ты как любишь?
– Как ни странно, – процитировала она мем из Сети, запрокинув голову и высчитывая, где располагаются созвездия Андромеды и Гончих Псов. – Пойдем спать. – Вера снова начала зевать.
В спальню прокрался лунный свет под руку с прохладой. Шторы танцевали школьный медляк. Поскольку Вера приехала в том, в чем ездила на встречу, зацепив по дороге лишь купальник и шлепанцы, она надела мои трусы и футболку как пижаму и забралась под простыню (одеяла я так и не нашел, хоть и рыскал по всему дому). Мы смотрели друг на друга с соседних подушек, как делали это в прошлой жизни.
– Мы так и не стали циниками, хотя планировали! – Я укрыл ее плечо, осторожно убрав шаловливую прядь волос с лица и заправив ее за ухо.
– Хотя иногда казалось, что так оно все и вышло, – придвинула она свою подушку ближе ко мне и вдруг произнесла: – Сплю на новом месте, приснись жених невесте!
– Вера, твою мать, у тебя и так два мужика и молодой любовник еще в придачу! Не много?
– Да не мешай ты, – рявкнула она и в считаные секунды провалилась в сон.
Когда я проснулся, Вера со Степой готовили завтрак. Степа раскладывал столовые приборы и чашки, а Вера стояла у плиты, но, увидев меня, вдруг смутилась. И еще плотнее прикрыла крышкой сковородку.
– Ну и что там мама такое делает? – спросил я довольного Степу.
– Мое любимое.
– Что именно?
– Яичницу с сулугуни. – Я потрепал Степку по голове, вспомнив коронное блюдо Юси.
– А на меня найдется порция?
– Хочешь, будем есть из одной тарелки? – поинтересовался Степа.
– Мы можем все вместе есть из сковородки. Хотите? – предложила похулиганить Вера и поставила яичницу в центр стола.
После позднего завтрака мы запрыгнули в машину и отправились вдоль побережья к мысу Фиолент на яшмовый пляж.
Вера отошла переодеться в купальник, а Степа, предусмотрительно натянув плавки еще дома, уже прыгал по пене косматых волн. Ему не шло это имя, да и мне никогда не нравилось. Но Степа – единственный, кого я не боюсь любить всем сердцем. И это нелепое имя идет бок о бок с моей любовью. Он вырастет. Перестанет понимать. Начнет упрекать. Скорее меня, чем Веру. Ей, если мне удастся его правильно воспитать, он будет благодарен. А я боюсь, что так и буду идти по кромке его жизни: ни там, ни сям. Но это будет после. Потом. Когда-то.
– Ты чего там выискиваешь? – крикнул я с берега, не понимая, чего он топчется на мелководье.
– Золотых рыбок ищу! Хочу аквариум из Юсиной вазы сделать. Не волнуйся, я потом их обратно в море выпущу.
– Да тут такие не водятся. Давай лучше зимой на твои каникулы поедем куда-нибудь на Мальдивы, закажем лодку с прозрачным дном и будем изучать скатов?
Степка подбежал ко мне с грудой камней. Он вечно вынимал их из воды и сравнивал с лежащими на пляже. Сколько бы я ни объяснял, ему было невдомек, почему мокрые камни другого цвета.
– Давай лучше весной. – Он виновато посмотрел на меня. – Зимой я с мамой и с тем, кого ты не любишь и просишь не называть по имени, в Швейцарию кататься еду. На лыжах, – тоскливо дополнил он сказанное. – А я так хочу на доске… А они все лыжи да лыжи…
Солнце уже метило за горизонт, но пока дислоцировалось строго за макушкой Степы. Он морщился, ожидая услышать от меня едкую ремарку.
– Давай весной. А доску я тебе на Новый год подарю. Не волнуйся. Какую ты хочешь?
Вера спустилась к воде босиком, неся сланцы в руках. Как будто сошла с итальянской киноленты 1960-х годов на крымскую гальку. И только обгоревшие плечи выдавали отсутствие грима. Время замирало. Секунды вместе с отливом уходили в невесомость. Вера присела рядом. Степка положил ей в ноги очередную порцию камешков и побежал собирать новые.
– Хорошо, – сказала она как по слогам.
– Да.
– Мы же всегда будем рядом? – Вера убрала из моей руки камень, что я теребил, и вложила свою руку.
– Рядом-то будем, – вспоминал я наши дома напротив, – но не вместе…
– А сейчас мы вместе или рядом? – лезла она прямо в душу.
– Я вообще понятия не имею, что сейчас происходит. – С одной стороны, я вроде как и не хотел ясности, ибо «сейчас» меня полностью устраивало, но с другой стороны – от жизни в невесомости я порядком устал, меня в космонавты не готовили. – Вер, – набрался я смелости, – вернись, а? Пусть все будет как раньше: я, ты, Степка. Заведем двух мохнатых собак, я справлюсь и с аллергией, ты только вернись.
Вера разразилась хохотом. Не гомерическим. Не злым. Просто хохотала, завалившись на спину и болтая ногами, как майский жук.
– Вер, – растерялся я, – что в этом такого смешного?
– Когда ушла к Славе, я же ждала, что ты меня возвращать будешь. Тот твой приход, когда я вещи переносила, не в счет. Что изменишься, хоть морду Выхухолю набьешь, – соскочила она на мой сленг, – но ты не боролся. А сейчас ты ждешь, что после одного «вернись» я сломаю все, что строила годами? Чтобы ты снова положил на меня с прибором?
– Нет. Теперь будет все иначе!
Степа выбежал из воды и поставил на паузу наш разговор. Мокрый и холодный. Весь в мурашках. Он набросился на нас с влажными объятиями, и мы втроем катались по колючей гальке, а потом он потянул меня в воду прямо в одежде, разрешив оставить на берегу телефон и мелкие деньги. Дорогие бумажки уносило ветром и разбрасывало по гальке. Они действительно не имели никакого значения.
А чуть позже началась гроза. Южная. Абсолютная.
– Я у кого-то вычитала, что гром – это сердцебиение бога, – шепнула Вера, глядя на сизые облака.
– Ну, ничего – пульс у него в порядке. Жить будет. А откуда такие резкие приступы романтизма?
– Не знаю. – Вера выстукивала пальцами какой-то до боли знакомый мотив. Но я так и не смог вспомнить, что это было.
– Я правда хочу, чтобы ты вернулась. Мне потребовался один день, чтобы вас потерять, и шесть лет, чтобы мы вот так сидели рядом у моря… Слишком дорогая экономика, чтобы терять дважды.
– Вот именно поэтому я никогда к тебе не вернусь… Стоит мне вернуться, я навсегда тебя потеряю… – И Вера меня поцеловала.
А потом, когда гроза ушла куда-то на северо-восток, мы, мокрые, легли на теплую гальку, оставив в прохладной июньской воде только ноги, и пятки качались в такт волнам.
Надя
Пересечение параллельных судеб
На этом книга обрывалась…
Странной природы ощущение причастности к истории Веры и Ильи давило на грудь и не покидало Надю с момента переезда в квартиру № 41 и нахождения рукописи. Как будто Вселенная отправила ей задачу, которую непременно надо решить. Пазл, что нужно собрать в единую картину: она, Игорь, Алиса, Вера, рукопись, загадочный автор текста. Все мистическим образом пересекались в этой квартире.
Надя понимала, что пора действовать. Но как? Каждое утро она просыпалась и принималась за поиски героев книги, но все концы сводились к темным, плотно зашторенным окнам напротив и выключенному телефону Веры. Все остальные зацепки, которые поначалу казались чем-то значимым, протаптывали знакомую дорожку обратно в квартиру № 41. Когда же? Когда хоть одна зацепка приблизит ее хоть на толику к источнику этого конверта?