Мирон явно не исключал, что напьется, и устроился за столиком напротив двери. Надо думать, планировал выбираться по прямой и точно упасть на руки своего шофера. Хотя возле заведения не было ни одного автомобиля, в нужный момент профессионал возникнет из ниоткуда, чтобы не дать сволочи хозяину рухнуть на землю, то есть на мраморную плитку. И отволочет в переулок, где припарковался. Катя почему-то была уверена в этом.
Парень дожидался горячего в нескучной компании графина с водкой и закусок. Красивее он не стал, но лицо как-то посолиднело и обрело законченность. А может, просто беднело мимикой, когда пил. Она приблизилась и тихо сказала:
– Добрый вечер, Мирон. Давно не виделись. Я тут с приятельницей была. Решила подойти. Можно присесть?
Голос у Кати не дрожал, как ни удивительно. Все-таки операционные медсестры тоже бывшими не бывают. У Мирона чуть приподнялись густые темные брови, как будто он услышал смутно знакомую мелодию. Но голову не поднял. Равнодушно бросил:
– Привет, куколка. Садись.
И только когда она опустилась на стул напротив, посмотрел без любопытства, скорее с досадой. Узнал сразу. И побледнел, выявив глубокие нездоровые тени под глазами и едва заметные, но уже жесткие морщины, стремящиеся от крыльев носа к гладкому подбородку. И это в двадцать восемь лет. Рано.
– Что ты с собой делаешь, милый? Зачем? – вырвалось у Трифоновой, действительно не изо рта, а из души.
Она сама вздрогнула от своего горестного тона и от никуда не девшегося за три года «милый». «Что это такое, я, оказывается, всех, с кем спала, так называла, называю и всегда буду называть, – мелькнуло в голове. – А думала, что только Ивана».
Мирон же просто подскочил, когда ее услышал. И заговорил:
– Ага, явилась… Злодейка. Сломала мне жизнь и как ни в чем не бывало: «Добрый вечер, Мирон. Давно не виделись». С тех пор, как бросила, и не виделись. – Он вдруг повернулся всем корпусом и зло рыкнул: – Пошел вон. Мы разговариваем. – Катя мельком увидела побагровевшего официанта. Стомахин снова уставился на нее: – А я предрекал твое возвращение. Куда податься бедной медсестре без богатого любовника? Правда, я женат на твоей подруге, и ты наверняка в курсе. Но кого это останавливало, правда? Говорил, говорил, что пожалеешь, что никуда не денешься. Ничем не отличаешься от других, как выяснилось. Сообразила, что нужно было любить не меня, а мои деньги? Не на то направляла усилия? Я надеялся, хоть ты не алчная тупая шлюха. Думаешь, я побегу за тобой снова? Буду ждать, когда ты соизволишь влюбиться? Когда тебе померещится, что уже… а потом, что еще не…
Катя никогда не слышала в человеческом голосе жалкого торжества и ласковой ненависти одновременно. Но эта двойственность не искажала смысла. Пришлось велеть крепко выпившей скотине:
– Заткнись, Мирон. И объясни, с чего ты взял, будто я вернулась к тебе, да еще за деньгами? Кстати, даже если бы пыталась, то после этой тирады обязательно передумала бы.
– Ну, конечно! Не смеши, – он говорил очень тихо, но внятно. – Ты хотя бы потрудилась вспомнить, как мы расставались? Я сделал тебе предложение. Ты отказала: «Не могу, не люблю». Я смиренно ползал на коленях и молил принять кольцо. Чем заклинал? Тем, что мы обручены навсегда. Что ты придешь ко мне в этом кольце в любое время, куда угодно, и можешь не произносить ни слова. Я взгляну на твой безымянный палец, молча поднимусь и уйду с тобой. Не упрекну, не припомню ничего. И вот случилось. Кольцо есть, я его вижу, я готов идти с тобой. Но мне противно до невыносимости. Тошно. Понимаешь?
– Извини, я действительно забыла, – покаялась Катя. – Только, если мне не изменяет память, ты надел мне его на палец обманом. Попросил закрыть глаза и.. А кольцо мне очень нравится. Такое красивое. Я его постоянно ношу, даже на работу. Никому в голову не приходит, что рубин и бриллианты настоящие. Принимают за качественную бижутерию. Только главный врач на него напряженно смотрит. Не иначе, разбирается в камнях, но не может поверить, что такое есть у медсестры, пусть даже у главной. Мирон, возьми, – Катя легко сняла платиновый обруч. – Чтобы больше не сомневался: я никогда к тебе не вернусь. У меня в мыслях не было, правда. Вот, смотри, я его топлю в том пойле, в котором ты топишь самого себя и будущее своих родных.
Она опустила драгоценность в полную рюмку. Мирон был не в состоянии перевести взгляд с темно-красного овала на что-нибудь или кого-нибудь. Катя встала. И тут увидела… Кирилла. Или как там подонка на самом деле звали? Он был одет в роскошный костюм, модный галстук и шел к выходу, цепко держа за локоть перезревшую девицу в сплошном «Диоре». Если бы Стомахин не назвал Катю алчной тупой шлюхой, если бы весь разговор с ним не вверг ее в полуобморочное состояние, она уселась бы на место и закрылась салфеткой. Но теперь ей было все равно. Единственное опасение ничем никогда в ней не заглушалось: только бы случайно не предать Ивана, воспользовавшегося кладом. Только бы не проболтаться о настоящей записной книжке Андрея Валерьяновича Голубева. Но если она, еле живая, об этом подумала, значит, не выдаст. И Трифонова преградила дорогу отужинавшей паре:
– Здравствуйте, девушка. Я считаю своим долгом сказать, что вы встречаетесь с законченным негодяем. Он врет как дышит. Патологически ревнив. И, главное, ни с того ни с сего может попытаться вас задушить. Со мной этот тип обошелся именно так. Однажды в моей же квартире психанул, неизвестно с чего, и вцепился мне в горло. Он не пугал и не шутил. Он убивал. Еле вырвалась.
– Она ненормальная. Или пьяная. Или обкурилась. Я ее никогда не видел! – воскликнул Кирилл, но глазенки у него забегали и ручонки затряслись. Кате этого было достаточно.
– Я предупредила, – равнодушно сказала она и отвернулась.
Кирилл шагнул вперед, таща за собой опешившую спутницу. Но неожиданно что-то щелкнуло в голове протрезвевшего Стомахина. Он вскочил и схватил парня левой рукой за лацкан пиджака. А правой кое-как накинул мокрое кольцо на верхний сустав Катиного указательного пальца, бормоча:
– Прости меня. Не отказывайся от него. Я люблю тебя, люблю. И всегда буду любить. Но после сегодняшнего ни на что больше не надеюсь.
Мирон был ниже и щуплее Кирилла, но жилистый и сильный. Поэтому, присоединив правый кулак к левому на груди соперника, дернул его хорошенько и зарычал:
– Так это из-за тебя она не смогла ответить мне взаимностью? Не сумела довериться? Ты ее душил, ничтожество, выродок? Ну, после такого я ее понимаю…
Кирилл наконец отцепился от своей девицы и, грязно матерясь, повалил Стомахина на пол. К ним подбежали официанты и охранники. Катя переместила рубин на безымянный палец, на миг закрыла глаза и опрометью выскочила из ресторана.
Она в смятении двинулась куда-то. И вдруг (сегодня по-другому ничего не происходило) перед ней возник мужчина лет сорока с небольшим. Он был выше Трифоновой сантиметров на пять. И обладал пышной седой шевелюрой. Этих двух особенностей мужской внешности раньше хватало, чтобы расположить к себе Катю. Но не сейчас.
– Вы очень расстроены, лучше не ходить ночью. Вас подвезти? – спросил незнакомец приятным баритоном.
– Владеете автопарком? Сколько же «КамАЗов» нужно, чтобы развезти по домам всех расстроенных москвичек? – от усиленного приглушенного общения у Трифоновой сел голос. Она тяжело сглотнула и отмахнулась, мол, идите, доброхот, идите.
Но он пристроился рядом, объясняя на ходу:
– Мне все москвички неинтересны. А из-за вас два респектабельных джентльмена били друг другу лица и катались по полу во вполне приличном кабаке. Такую девушку не каждый день, месяц, год, десятилетие встретишь. Если не настроены ехать, я провожу вас пешком.
Катя остановилась и быстро сориентировалась на местности. Она шла в нужную сторону. Разворачиваться на сто восемьдесят градусов не придется. Зануду можно послать.
– Для вас сцена в ресторане была забавной, а для меня отвратительной. Я устала и хочу побыть одна. Поверьте, два упомянутых респектабельных джентльмена надолго лишили меня желания говорить с мужчинами. Отстаньте, пожалуйста.
– Может, созвонимся, когда вы отдохнете?
– Нет. Меня смущает ваш исследовательский раж.
– Как вас зовут, чаровница? Хоть это скажите.
– Екатерина.
– А меня Станислав.
– Прощайте, Станислав.
– Сразу «прощайте»? До свидания, Екатерина.
Пожав плечами, женщина быстро и твердо направилась своей дорогой. Она даже высокие каблуки перестала замечать. Мужчина внимательно посмотрел на ее ноги и тихо загадал: «До скорого свидания». Выждал несколько минут и пошел следом.
По мере удаления от ресторана Трифоновой становилось все хуже. Тело ломило, голова не соображала, как при запущенном гриппе. Ступни вообще отваливались. Да еще от кольца и пальцев разило водкой. Обида ярилась в ней, билась изнутри, грозя порвать в клочья. Ведь объясняла Александрине, что не нужна Мирону. Но верила ли сама? Вообразить не могла, что от него услышит. Понимала, что идти к нему нельзя. Тогда зачем пошла? Когда она рассталась с ним, а подруга начала встречаться, девушки однажды сравнивали свои впечатления. «Он чистый, доверчивый, открытый», – делилась Катя. «Нет, циничный, скрытный и жестокий», – возражала Александрина. «Он способен любить по-настоящему». – «Способен, но только себя…» Сегодня Катя неожиданно познакомилась с Мироном Александрины. Ее передернуло. Действительно, просто наглый мажор, не ставящий женщин ни в грош.
Здорово получилось! Он растолковал ей, какая она дрянь. Сама бросила, осквернила его светлое чувство, а через три долгих года притащилась. Наверняка оказалась никому не нужной, вот и вспомнила, что есть на свете небедный дурак, который ее боготворил. А ему противно, видите ли. Сама же она в ответ показала ему Кирилла и объяснила, почему не могла влюбиться после нападения. Теперь Стомахин может успокоиться – причина не в нем, а в лощеном типе, с которым они жрут в одном ресторане. «Все, ты свободна. Можешь забыть Мирона. А то раскудахталась: “Милый, милый”. Идиотка», – все-таки удалось подумать Трифоновой перед калиткой во двор. Она достала из сумки ключ, брезгливо принюхиваясь к руке, и открыла защиту от вандалов. Прошла и, как обычно, услышала за спиной щелчок – железяка вернулась на место и захлопнулась. Катя не обернулась. А между прочим, следом за ней, придержав калитку всего на пару секунд, во дворе оказался ловкий Станислав. Он увидел, в каком подъезде скрылась девушка. На этаже было всего две квартиры, поэтому выяснить, куда она поднимется, труда не составляло. Задери голову и смотри в окна на лестницу. Вот, третий этаж, повернула направо, на четвертом не появилась. Все ясно.