— Господа, я мог бы облегчить ваш труд. Что вы хотели бы найти?
Он говорил на прекрасном английском с оксфордским акцентом, который привила ему на индивидуальных домашних уроках настоящая профессорша. В последние годы умные «новые русские» вкладывали деньги не в яхты, люкскары и гулянки, а в образование и здоровье. Нанимали лучших учителей, принимали самые модные процедуры омолаживания и оздоровления и собирались жить если не вечно, то очень долго.
Мрачный тип с листком-ордером наклонил ухо к своему коллеге, выслушал короткое мнение и кивнул в ответ:
— О'кей! Вы хотели бы добровольно выдать нам все финансовые документы по вашим счетам и активам в Швейцарии и за рубежом?
«Неужели эти короеды пришли только за сберкнижками? — пронеслось в голове. — Странно…»
Бумаги у Кныша были в порядке, а каждый франк и сантим легализован и обоснован. Он специально выводил деньги окольными путями и подолгу отмывал их в Европе. За это брали гигантские проценты, но в том и состоял смысл — создать стопроцентно легальную историю своих капиталов.
Позади него щелкнул диктофоном один из визитеров, чтобы все ответы были записаны и стали доказательством поведения обыскиваемого. Кныш кивнул:
— Да, я хотел бы добровольно предоставить вам все эти документы. Они не являются чем-то секретным и преступным.
Он прошел к сейфу и достал ключ из кармана. Три оборота, два щелчка кодового замка и еще три щелчка. Дверка открылась. Он достал три одинаковых папки и положил их перед полицейскими. Главный, тот, что показывал листок, раскрыл первую, а затем и остальные, по очереди что-то показал своему помощнику, и тот сделал запись в протоколе. Это было неплохо: любое сомнительное действие можно будет обжаловать. Он вдруг подумал о своих правах, которые ему почему-то не зачитали.
— Один момент, господа! — привлек внимание службистов Кныш. — А почему мне не дали возможности пригласить адвоката?
— Мы не успели, сэр, вам предложить. Ведь вы добровольно стали выдавать документы, — старший команды обнажил ровные, но желтые прокуренные зубы. Видимо, это он считал дежурной улыбкой.
Кныш, поспешно скрывая истинную реакцию, сделал равнодушное выражение лица. Как ни странно, формально службист был прав.
— Ну что ж, правда. Я добровольно! Забирайте. Но я хотел бы знать, в чем меня обв… подозревают? — поправился он.
Но и на этот вопрос немедленно ответили:
— О! Правительство кантона подозревает вас в совершении нелегальных денежных операций и умышленном банкротстве, — выстрочил, словно пулемет, следователь. — Это первые обвинения, которые вам скоро будут предъявлены, но документы говорят о том, что будут и другие основания. Учитывая тяжесть этих преступлений, в соответствии с нашим национальным законодательством и в силу принятых конфедерацией на себя обязательств по международной конвенции о борьбе с отмыванием нелегальных денежных средств, региональный суд выдал приказ о вашем аресте. Вам ясно?
— Bay! — оценил уровень подготовки Кныш. — Секунду, но о каком банкротстве идет речь? Я ничего не понимаю! Я предоставил вам бумаги. Там все указано. Текущий баланс положительный. Есть небольшие кредиты под бизнес. Но есть и огромные депозиты. Посмотрите! Проверьте! Почему сразу — отмывание? Почему арест?
Заметившие, что он занервничал и повысил голос, двое копов, что вели его под руки, сразу насторожились и вновь положили ему свои лапы на плечо и локоть. Кныш дернул руками и легко от них освободился.
— Прошу не трогать меня. Я не убегаю и не сопротивляюсь! — раздраженно произнес он. — Я лишь прошу объяснить! Имею я право знать подробнее, в чем меня обвиняют?
Старший кивнул помощникам, и те убрали руки, хотя от Кныша не отошли. И тогда следователь раскрыл папку и ткнул в один из счетов:
— За этим счетом числится долг в двести тридцать пять миллионов двести восемьдесят тысяч сто швейцарских франков! — объяснил следователь.
Кныш вскипел.
— Какой еще долг? Вы что-то перепутали! Не может быть никакого долга! Там на счету больше ста миллионов… совершенно… чистых денег. То есть легальных. Понимаете? Что вы на это скажете?
Александр протянул руку и выхватил справку из папки, и двое сзади среагировали и навалились на него своими тушами.
— Прекратите! Стоп! Хватит! — закричал Кныш. — Я хочу показать доказательство! Что же вы творите? Отпустите! Прошу…
Он уже задыхался под тяжестью конвоиров.
— Успокойтесь, герр Книтч, — склонился к нему старший, — парни не причинят вам вреда, если вы не будете делать слишком резких движений. Я постараюсь объяснить вам, что к чему. Только верните мне бумагу…
Один из громил бесцеремонно вырвал документ из кулака Александра Сергеевича, и следователь махнул рукой вправо и влево, как бы отгоняя своих псов, и те послушно поднялись, снова заняв позиции по обеим сторонам бывшего сенатора. Кныш с возмущением поправил одежду, а следователь тем временем осмотрел справку и скривил постную мину.
— Ну и что? Неделю назад сальдо было действительно положительным, но сегодня утром ситуация резко изменилась. Банк официально констатировал вашу несостоятельность. То есть фактическое банкротство.
Кныш открыл рот да так и замер.
Перестройка
Более всего в этот предпраздничный день Артем хотел бы находиться в Швейцарии, в маленьком курортном городе Гштадт. Честное слово, он с удовольствием постоял бы неподалеку, чтобы видеть процесс предъявления обвинения лично. Никаких денег на такой рождественский подарок себе не жалко! Но именно на этот день в его расписании была назначена беседа с М. С. Горбачевым.
Бывший первый и последний президент Великого Союза вел очень скромный образ жизни. Вопреки небылицам о миллиардном состоянии, нажитом за активный развал социалистической империи, он с трудом содержал немногочисленных помощников и семью. Возможно, поэтому никакой дистанции между ними не возникло, а светский поначалу разговор перерос в напряженную обоюдно интересную беседу. Обменявшись всеми возможными дежурными впечатлениями, от вечно сопливой московской погоды до предстоящих парламентских выборов, они плавно перешли к мировому кризису, когда неожиданно бывший генсек сверкнул глазами:
— А ведь я предвидел это еще тогда. Двадцать лет назад.
— Простите, что? — не понял Артем.
— Мировой кризис. Это все они. Мировое правительство, — загадочно и задумчиво разъяснил политик.
— В принципе, экономический кризис, как и любое циклическое явление, рано или поздно повторяется… — попытался поддержать его Павлов.
Но собеседник сделал кислую гримасу, как будто откусил лайм. Он замахал руками:
— Нет-нет! Ты не понял! При чем здесь цикл? Основа — это люди! И жилье! Я наступил им на хвост. И теперь это же сделал новый президент, — еще более загадочно выразился бывший президент.
— Э-э-э… простите, Михаил Сергеевич, я, честно говоря, не понял, — признался Артем.
Он считал, что лучше в начале разговора искренне признаться в том, что не понимаешь, чем запутаться окончательно и выглядеть идиотом к концу беседы. Тем более что Горбачев был к тому готов. Он часто сталкивался с людьми, которые не могли с ходу поймать его витиеватые мысли. Как знать, может, поэтому и перестройка не имела того успеха, какой был гарантирован открывшимися социальными возможностями.
— Слушай! Кохгда мы начинали перестройку, какой был хглавный лозунхг? — Он мягко округлял букву «г» в свойственной ему манере.
— Ускорение, демократия… — начал быстро перечислять Артем, когда-то даже учивший все характеристики этого странного политического явления, которое даже на иностранный язык не переводилось, а так и писалось: «PERESTROIKA».
— Не, ну это все правильно. Но главный? Самый главный и нужный людям? Забыл? Эх ты! — в сердцах легонько хлопнул по столу широкой ладонью легендарный ставрополец.
— Извините, Михал Сергеич, мог и запамятовать, — смутился Артем. — Я тогда в армии служил, а там все больше лозунг «встать-лечь» практиковали.
— Ладно. Но это важная веха истории. Слушай. Главным лозунгом было жилье. Каждой семье мы обещали отдельную квартиру, — наклонившись ближе к адвокату, почти зашептал Горбачев.
— Точно! Вспомнил. Была еще такая частушка, — откликнулся Артем.
Бывший президент поднял кустистые брови:
— Какая еще частушка? Ну-ка спой. Я люблю народное творчество. Даже анекдоты про себя собирал, пока смешные были, — улыбнулся он.
— А вот как. «Каждый получит квартиру отдельную, через две тысячи лет!» — тихонько пропел Павлов.
Михаил Сергеевич нахмурился:
— Хм. Не смешно. Ну, да ладно. Это народ. Народ — всему голова. А вот про две тысячи почти правда. Мы говорили, что к двухтысячному году. На все про все брали десять-пятнадцать лет. И мы бы совладали. Точно. Все просчитано было. Лучшие специалисты спланировали целые города.
Артем недоверчиво качнул головой, и Горбачев даже рассердился:
— Вот так же было в шестидесятые с целиной! Никто не верил. В мире такого никто не видал. А мы подняли, вырастили, вырвались и перегнали! Понимаешь, Артем? Нам это было под силу!
Политик опустил голову и через большие очки посмотрел на Павлова. Глаза его были беззащитные и чистые, как, видимо, и помыслы, с которыми он не расстался до сих пор.
— Ну почему же все не случилось? Почему не сделали? — поинтересовался Павлов.
— Ха. Потому! Я же говорю, в мире это было неслыханно — дать людям квартиры, жилье. Никто и никогда этого не делал. Смотри, если у каждого человека в стране было бы свое жилье, то у нас наступила бы долговременная стабильность. А это невыгодно.
Артем задумался и все-таки не согласился:
— Уф, Михал Сергеич, вы бы пояснили, о ком говорите.
Горбачев выразительно посмотрел на часы.
— Ты же неглупый парень, Артем. Адвокат прекрасный. Симпатичный, молодой. Но в политике, извини, ты просто мальчишка. Мой тебе совет, не суйся! Меня не пощадили, и тебя сожрут. Объясню тебе один раз. Больше не спрашивай. Мировое правительство — это не утопия. Не сказки. Это реальность. Что печ