– Нет. Я не думаю, что он что-то сказал. Говорил только Бен. – Какого черта? – Он был напуган. Я никогда не видела его таким. Мы же тоже должны об этом рассказать полиции, правда? Дадим им послушать.
– Да. Разумеется.
Мы идем в тишине еще пару минут, Ник задает темп. А потом внезапно он останавливается перед зданием: большим, современным и поразительно уродливым на фоне роскошных многоквартирных домов вокруг.
– Хорошо. Вот мы и пришли.
Я смотрю на здание перед нами. Над входом большими черными буквами написано «КОМИССАРИАТ ПОЛИЦИИ».
Я сглатываю, затем иду за Ником внутрь. Жду прямо за входной дверью, пока Ник не заговорит на беглом французском языке с парнем за стойкой регистрации.
Я пытаюсь представить, каково это – быть уверенным в себе, как Ник, каково это чувствовать, что у тебя есть право быть здесь. Слева от меня три человека в грязной одежде, в наручниках, лица измазаны чем-то похожим на сажу. Они кричат и дерутся с полицейским, который их держит. Протестующие? Мне кажется у меня с ними гораздо больше общего, чем с милым богатым мальчиком, который привел меня сюда. Я отшатываюсь, когда девять или десять парней в экипировке проносятся мимо, высыпают на улицу и набиваются в ожидающий фургон.
Парень за стойкой кивает Нику. Я вижу, как он хватается за телефон.
– Я попросил поговорить с кем-то посерьезнее, – сообщает Ник, подходя ко мне. – Так нас обязательно выслушают. Он как раз сейчас звонит.
– О, здорово, – радуюсь я. Хвала богу за Ника, за его беглый французский и за его уверенность мажора. Знаю, что если бы я пришла сюда, от меня бы снова отмахнулись – или, что хуже, арестовали бы до того, как я открыла рот.
Человек за стойкой встает и приглашает пройти в кабинет. Я стараюсь унять тревогу, меня пугает, что будет дальше. Он ведет нас по коридору в небольшой кабинет с табличкой на двери «Комиссар Бланшо», за столом сидит мужчина – на вид ему около пятидесяти лет. Он поднимает глаза. Короткие седые волосы, маленькие темные глаза. Он встает и пожимает Нику руку, затем поворачивается ко мне, окидывает взглядом и указывает рукой на два стула перед его столом.
– Asseyez vous[48].
Этот парень и впрямь важная птица. Очевидно, Ник подсуетился. Хотя во внешности этого человека есть что-то неприятное. Не могу понять, что именно. Может, это его лицо, как у питбуля, а может, то, как он только что на меня посмотрел. Но это неважно, одергиваю я себя. Он и не должен мне нравиться. Все, что мне нужно от него, чтобы он хорошо выполнял свою работу и нашел моего брата. И я не настолько слепа, чтобы не понимать, что мой прошлый опыт наложил на меня отпечаток.
Ник начинает беседовать с Бланшо по-французски. У меня едва получается разобрать слова. Кажется, я уловила имя Бена, и несколько раз они бросают взгляды в мою сторону.
– Извини, – Ник поворачивается ко мне. – Я понимаю, что мы говорили довольно быстро. Я хотел рассказать все как можно обстоятельнее. Ты что-то поняла? Боюсь, он не очень хорошо говорит по-английски.
Я мотаю головой.
– Если бы ты говорил медленнее, ничего бы особо не изменилось.
– Не переживай, я все объясню. Описал ему всю ситуацию. И, по сути, мы сталкиваемся с тем, о чем я тебе говорил до этого: «правом на исчезновение». Но я пытаюсь убедить его, что это нечто посерьезнее. Что мы действительно тревожимся за Бена.
– Ты рассказал ему о записной книжке? – спрашиваю я. – А про то, что случилось прошлой ночью?
Ник кивает.
– Да, я обо всем упомянул.
– А что насчет голосового сообщения? – Я беру свой телефон. – Оно здесь, я могу его включить.
– Отличная идея. – Ник что-то говорит комиссару Бланшо, затем поворачивается ко мне и кивает. – Он говорит, что хотел бы это послушать.
Я передаю ему телефон. Мне не нравится, как этот парень выхватывает его у меня из рук. Он просто выполняет свою работу. Джесс. Держи себя в руках. Он проигрывает сообщение через какой-то динамик, и я снова слышу голос моего брата. «Какого черта?» А потом этот звук. Этот странный стон.
Я смотрю на Ника. Он побледнел. Похоже, у нас схожая реакция: это говорит о том, что мое чутье меня не подвело.
Бланшо выключает его и кивает Нику. Из-за того, что я не говорю по-французски, или потому что я женщина, или из-за того и другого, мне кажется, что я для него почти не существую.
Я толкаю Ника.
– Он обязан что-то сейчас предпринять, да?
Ник сглатывает, а затем, кажется, берет себя в руки. Он задает мужчине вопрос, потом поворачивается ко мне.
– Да. Это помогло. Это дает нам веские основания для расследования.
Краем глаза я вижу, что Бланшо наблюдает за нами обоими с непроницаемым выражением лица.
А потом внезапно все заканчивается, и они снова пожимают друг другу руки, и Ник произносит: merci, Commissaire Blanchot, и я тоже говорю merci, и я улыбаюсь, пытаясь не замечать беспокойства, которое, как я понимаю, связано не конкретно с этим человеком, а с тем, что он представляет. Затем нас выводят обратно в коридор, и дверь Бланшо закрывается.
– Как, по-твоему, все прошло? – спрашиваю я Ника, когда мы выходим из парадной двери. – Он воспринял нас серьезно?
– В итоге да. На мой взгляд, повлияло голосовое сообщение. И не волнуйся – я буду контактным лицом, не ты. Но как только появится информация, я тебе сообщу.
Оказавшись на улице, Ник резко останавливается и стоит как вкопанный. Я наблюдаю, как он прикрывает глаза рукой и долго, прерывисто вдыхает. Он все еще выглядит бледным и подавленным, из-за того, что услышал в голосовом сообщении. И я думаю: хоть еще кто-то, кто печется о Бене. Может быть, я и не так одинока, как мне кажется.
Я готовлю квартиру для вечернего коктейля. В последнее воскресенье каждого месяца мы с Жаком принимаем гостей в нашем пентхаусе. Мы открываем одни из лучших марочных вин из нашего подвала. Но сегодня вечером все будет по-другому. Нам нужно многое обсудить.
Я наливаю вино в декантер, расставляю бокалы. Мы могли бы нанять для этого прислугу. Но Жак всегда был против посторонних в квартире, боялся, что они будут совать нос в наши личные дела. Меня это вполне устраивало. Хотя, полагаю, будь у нас персонал, я не чувствовала бы себя одинокой на протяжении стольких лет. Когда я ставлю декантер на столик в гостиной, я почти вижу его там, напротив меня, в кресле: Бенджамин Дэниелс, точно так же, как и месяц назад, на коктейльной вечеринке. Бокал вина болтался в одной руке. Все так непринужденно.
Я наблюдала за ним. Видела, как он оценивал это место, его богатство. Или, может, он надеялся найти изъян в мебели, выбранной мной так же тщательно, как и собственная одежда: кресло «Флоренс Нолл» в стиле мид-сенчури, под ногами шелковый ковер Гома. Чтобы подчеркнуть класс, хороший вкус, породу, которую невозможно купить.
Он повернулся и поймал мой взгляд. Усмехнулся. Это его улыбка: лиса, входящая в курятник. Я улыбнулась в ответ, довольно прохладно. Я не стану язвить. Буду идеальной хозяйкой.
Он спросил Жака о его коллекции старинных ружей.
– Я тебе покажу. – Жак взял одно из них – редкая вещь. – Чувствуешь этот штык? Им можно пронзить человека насквозь.
Бен говорил правильные вещи. Обратил внимание на состояние ружья, на детали на латунной отделке. Мой муж: его не так-то легко очаровать. Но у Бена получилось. Я сама видела.
– Чем ты занимаешься, Бен? – спросил он, наливая ему бокал красного. Поздняя, жаркая летняя ночь: белое подошло бы лучше. Но Жаку хотелось блеснуть винтажным вином.
– Я писатель, – ответил Бен.
– Он журналист, – сказал Ник в тот же момент.
Я внимательно наблюдала за лицом Жака.
– Что за журналист? – непринужденно уточнил он.
Бен пожал плечами.
– В основном делаю обзоры ресторанов, новых выставок, и все в таком роде.
– А, – произнес Жак. Он откинулся на спинку стула. Как король ситуации. – Что ж, буду рад порекомендовать тебе пару ресторанов для статей.
Бен улыбнулся той безмятежной, располагающей улыбкой.
– Это было бы кстати. Спасибо.
– Ты мне нравишься, Бен, – указал на него пальцем Жак. – Ты напоминаешь мне меня самого в твоем возрасте. Кипучая энергия. Жажда жизни. У меня он тоже был, этот драйв. В наши дни не все молодые люди такие.
Затем прибыли Антуан и его жена Доминик из квартиры на первом этаже. На рубашке Антуана не хватало пуговицы: она была расстегнута, сквозь нее просвечивало его мягкое, бесформенное тело. Доминик, напротив, постаралась. На ней было платье из такого тонкого трикотажа, оно облегало каждый зрелый изгиб ее тела. Mon Dieu, даже соски просвечивали. В ней было что-то от Брижит Бардо: угрюмый изгиб рта, те же темные, коровьи глаза. Я поймала себя на мысли, что все эти округлости увянут, превратятся в жир – только посмотрите на Бардо, бедная корова – кошмар большинства мужчин-французов. Жир в этой стране считается признаком слабости, даже глупости. Эта порочная мысль доставила мне удовольствие.
Я заметила, как она посмотрела на Бена. Оглядела его с ног до головы, всего его. Полагаю, она считала себя стройной; для меня она выглядела как дешевая шлюха, настойчиво предлагающая себя клиенту. Я видела, как он оглянулся. Два привлекательных человека заметили друг друга. Этот frisson[49]. Она снова повернулась к Антуану. Я видела, как ее губы изогнулись в улыбке, пока она разговаривала с ним. Но ее улыбка предназначалась не мужу. Она была для Бена. Тщательно рассчитанная игра.
Антуан слишком много пил. Он осушил свой стакан и потянулся за новой порцией. Его дыхание, даже с расстояния в полметра, отдавало кислятиной. Он ставил себя в неловкое положение.
– Никто не курит? – спросил Бен. – Я собираюсь пойти покурить. Дурацкая привычка, знаю. Могу ли я воспользоваться террасой на крыше?