Тео поворачивается ко мне, лицо у него серьезное.
– Джесс. Ты не можешь вернуться туда. Обратно в логово зверя. Ты же все там разнесешь. – В его интонации нет той протяжной, язвительной нотки: в ней появилась мягкость. – Не пойми меня неправильно. Но ты производишь впечатление… немного безрассудного человека. Я знаю, ты, наверное, думаешь, что это единственный способ помочь Бену. И это действительно достойно похвалы…
Я внимательно смотрю на него.
– Похвально? Я не пытаюсь выиграть гребаный приз в школе. Он мой брат. Он все, что у меня осталось.
– Хорошо, – говорит Тео, поднимая руки вверх. – Это было явно неправильное слово. Но это слишком, слишком опасно. Почему бы тебе не пойти ко мне? У меня есть диван. Ты все еще будешь в Париже. И сможешь продолжить поиски Бена. Ты сможешь обратиться в полицию.
– Ага, в ту же полицию, которая якобы знает об этом месте и ничего не предпринимает? В ту же полицию, которая вполне может в этом быть замешана? Да, от этого было бы много пользы.
Мы вместе спускаемся по ступенькам в метро, оказываемся на платформе. Там почти пусто, только какой-то пьяный парень поет себе под нос на противоположной стороне. Я слышу грохот приближающегося поезда.
Внезапно я четко осознаю, что-то идет не так, хотя и не понимаю, что именно. Просто что-то вроде шестого чувства, я полагаю. Затем я слышу еще что-то: топот бегущих ног. Несколько пар бегущих ног.
– Тео, – говорю я, – послушай, я думаю…
Но прежде, чем успеваю произнести хоть слово, четверо здоровяков валят Тео на землю. Они в форме – полицейской форме, и один из них торжествующе держит в воздухе пакет с чем-то белым.
– Это не мое! – кричит Тео. – Ты подбросил это мне – твою мать…
Его слов уже почти не разобрать, я слышу только стон, когда один полицейский впечатывает его лицом в стену, в то время как другой надевает на него наручники. Поезд подъезжает к платформе: я вижу, как люди в ближайшем вагоне таращатся из окон.
Затем я замечаю, что по лестнице на платформу спускается еще один мужчина: постарше, в элегантном костюме под таким же элегантным серым пальто. Эти коротко подстриженные серо-стальные волосы, это лицо питбуля. Оно мне знакомо. Это тот парень, к которому Ник привел меня в полицейский участок. Комиссар Бланшо.
Теперь, оглядываясь назад, я понимаю. Та фигура, которую, как мне показалось, я узнала в зале клуба, перед тем как погас свет. Скорее всего он следил за нами всю ночь.
Двое полицейских направляются ко мне: теперь моя очередь. Я знаю, что у меня всего несколько секунд, чтобы принять решение. Двери поезда открываются. Внезапно из вагона высыпает целая толпа протестующих с плакатами и самодельным оружием.
Тео удается повернуть голову в мою сторону.
– Джесс, – зовет он, его голос невнятен. – Садись в этот гребаный поезд. – Парень, стоящий сзади, пинает его коленом в спину; Тео падает на платформу.
Я медлю. Я не могу просто оставить его здесь.
– Садись в этот гребаный поезд, Джесс. Со мной все будет в порядке. И не смей возвращаться туда.
Ближайший ко мне полицейский бросается на меня. Я быстро ухожу, проталкиваюсь сквозь толпу. И перед тем как закроются двери, запрыгиваю в вагон.
– Ну, – говорит Антуан. – Как бы мне ни нравилась наша милая беседа, я бы хотел получить сейчас свои наличные. – Он протягивает руку. – Я решил забрать их лично. Потому что уже жду два дня. В прошлые разы ты была так расторопна. Так старательна. Были смягчающие обстоятельства, я дал тебе еще день, сама понимаешь… но я не могу ждать вечно. Моему терпению есть предел.
– У меня нет денег, – признаюсь я. – Это не так просто, как ты думаешь…
– А по-моему, это чертовски просто. – Антуан жестом обводит квартиру. – Только оглянись.
Я отстегиваю часы, снимаю их и протягиваю ему.
– Прекрасно. Возьми их. Это «Картье Пантера». Я… я скажу твоему отцу, что отдала их в ремонт.
– О, mais non. – Он наигранно поднимает руку. – Я не собираюсь марать руки. В конце концов я сын своего отца, ты ведь знаешь меня, да? Я предпочитаю очередной изящный конверт кремового цвета с наличными. Такой же, как и ты, правда же? Элегантная упаковка, дешевая дрянь внутри.
– Что я такого натворила, что ты так сильно меня ненавидишь? – спрашиваю я его. – Я ничего тебе не сделала.
Антуан смеется.
– Ты хочешь сказать, что не понимаешь? – Он наклоняется чуть ближе, и я улавливаю в его дыхании пары алкоголя. – По сравнению с моей мамой, ты ничто. Она происходила из одной из лучших семей Франции. Не такой богатой, bien sûr, но по-настоящему великой французской семьи: гордой, благородной. Знаешь ли ты, что ее родные думают, что он убил ее? Лучшие врачи Парижа, и они не могли понять, почему она болеет. А когда она умерла, он заменил ее кем – тобой? Честно говоря, мне не нужны были архивы. С самой первой секунды нашей встречи я раскусил тебя. Я почувствовал этот запах в тебе.
У меня чешутся руки влепить ему очередную пощечину. Но я не позволю себе еще раз потерять контроль. Вместо этого я говорю:
– Твой отец будет так разочарован в тебе.
– Ой, больше не пытайся разыграть карту «разочарование». Со мной она больше не работает. Он разочаровался во мне с тех пор, как я вышел из chatte моей бедной матери. И он ни хрена мне не дал. Во всяком случае, ничего такого, что не было связано с чувством вины и взаимными обвинениями. Все, что он дал мне – это его любовь к деньгам и гребаный эдипов комплекс.
– Если он услышит? Как ты мне угрожаешь, он… откажется от тебя.
– Только он не услышит об этом, не так ли? Ты не скажешь ему, в этом-то и вся соль. Ты не позволишь ему узнать. Потому что я могу так много всего ему рассказать. О других вещах, которые происходили в стенах этой квартиры. – Он достает свой телефон, машет им туда-сюда перед лицом. Номер Жака прямо там, на экране.
– Ты этого не сделаешь, – говорю я. – Потому что тогда ты не получишь свои деньги.
– Но разве не в этом смысл? Курица и яйцо, ma chère belle-mère[93]. Ты платишь, я молчу. Ты же правда не хочешь, чтобы я рассказал отцу? О том, что я еще знаю.
Он косится на меня. Точно так же, как и тогда, когда однажды вечером я вышла из квартиры на третьем этаже и он вышел из тени лестничной площадки. Оглядел с ног до головы так, как ни один пасынок не должен смотреть на свою мачеху.
– Твоя помада ma chère belle-mère, – проговорил он с мерзкой улыбкой. – Она размазана. Вон там.
– Нет, – теперь говорю я Антуану. – Я больше не дам тебе ничего.
– Прошу прощения? – Он прикладывает руку к уху. – Простите, я не понимаю.
– Ты не получишь свои деньги. Я не отдам их тебе.
Он хмурится.
– Но я расскажу отцу. Я расскажу ему кое о чем.
– О нет, ты этого не сделаешь. – Я понимаю, что нахожусь на опасной территории. Но я не могу удержаться и не сказать этого. Разоблачить его блеф.
Он медленно кивает мне, будто я настолько глупа, чтобы не понять его.
– Уверяю тебя, я обязательно так и поступлю.
– Прекрасно. Напиши ему сейчас же.
Я замечаю, как по его лицу пробегает тень замешательства.
– Ты тупая сучка, – злится он. – Что с тобой не так? – Вдруг он становится неуверенным. Даже испуганным.
Я рассказала Бенджамину Дэниелсу о Софии Волковой. Это был мой самый безрассудный поступок. Даже безрассуднее того, что я делала с ним. В тот день мы вместе принимали душ. Он вымыл мне волосы. Возможно, именно это рядовое действие – в своем роде, гораздо более интимное, чем секс, – высвободило что-то во мне. Это побудило меня рассказать ему о женщине, которую, как я полагала, навсегда заперла в комнате под одной из самых богатых улиц города. При этом я внезапно почувствовала, что я та, кого контролируют. Кем бы ни был мой шантажист, у него больше не будет всех козырей. Я лично рассказываю эту историю.
– Жак выбрал меня, – призналась я. – Он мог выбрать любую из девушек, но выбрал меня.
– Разумеется, он выбрал тебя, – ответил Бен, рисуя узор на моем обнаженном плече.
Возможно, он мне льстил. Но с годами я поняла, что привлекло моего мужа. Гораздо лучше иметь вторую жену, с которой ты никогда не будешь чувствовать себя неполноценным, которая вышла откуда-то из низов, она всегда будет благодарной. Он выбрал кого-то, кого мог слепить сам. И я была так счастлива, что меня вылепили. Стать Софи Менье с ее шелковыми шарфами и маленькой собачкой. Я могла оставить все в прошлом. Я не закончила так, как некоторые другие бедные девочки. Как та девушка, родившая мою дочь.
По крайней мере, я так думала. Пока эта первая записка не обнажила мое прошлое, нависла над моей жизнью мечом, готовым в любой момент пронзить созданную мной иллюзию.
– И расскажи мне о Мими, – пробормотал Бен мне в затылок. – Она не твоя… правда? Как она связана со всем этим?
Я замерла на месте. Это была его ошибка. И это наконец вывело меня из транса. Теперь я понимала, я была не единственной, с кем он разговаривал. Теперь я осознала, какой была глупой. Глупой, одинокой и слабой. Я открылась этому человеку, этому незнакомцу – тому, кого я до сих пор не знала по-настоящему, несмотря на наши короткие встречи. Оглядываясь назад, я понимаю, возможно, даже рассказывая мне о своем детстве, он отбирал, редактировал информацию – часть его ускользала от меня, всегда непознанная. Он кормил меня маленькими лакомыми кусочками, давая ровно столько, чтобы я расслабилась и разоткровенничалась в ответ. Ради бога, он ведь был журналистом. Как я могла так глупо попасться? Почему позволила ему вести в разговоре. Я не просто рисковала своим нынешним положением, тем, что строила годами. Я рисковала будущим своей дочери.
Я знала, что должна сделать.
Я снова здесь. Снова на этой тихой улице с ее красивыми зданиями. Возникает знакомое ощущение: остальной город, весь мир кажутся такими далекими.