– Ладно, – согласилась Натка. Костина логика всегда ее успокаивала. – Просто так хочется сделать квартиру уютной и удобной, сил нет. Я даже никогда и не мечтала, что у меня может быть такая прекрасная квартира.
– И ничего она не прекрасная, – в кухню вошел Сенька, которого до этого долгое время было не видно и не слышно. Подсобив с перетаскиванием вещей и быстро поев, мальчишка укрылся в своей комнате. Натка думала, что он устал. – Зря мы сюда переехали. Я обратно хочу.
– В нашу старую квартиру? – удивилась Натка. – У тебя ж там комната намного меньше была. И вообще мы в последнее время друг у друга на головах сидели.
– Да не в квартиру, а в район, – с досадой заявил Сенька. – Там же все свое, привычное. И школа, и бассейн, и друзья. А тут… Вы когда квартиру выбирали, думали, как я буду туда ездить?
– Во-первых, через несколько дней учебный год закончится, и ездить станет не надо, – сказала Натка рассудительно. – Летом ты вообще в деревню отправишься или в лагерь, как и хотел. А с 1 сентября мы тебя в новую школу переведем. Тут недалеко есть хорошая школа, я узнавала. А бассейн на территории комплекса свой, можно хоть каждый вечер плавать. И спортивная площадка отличная.
– Мам, какая разница, какой тут бассейн? Для меня главное – мой тренер, с которым мы прекрасно ладим. Я же не купаться хожу, а серьезно спортом занимаюсь. Ты что, разницы не понимаешь? Да и в никакую новую школу я не хочу. Меня старая вполне устраивала. У меня же там друзья. Разве можно ими так легко бросаться?
В том, что говорил сын, разумеется, была логика. Натка, признаться, тоже слегка тревожилась, как воспримет перемены ее чувствительный Сенька. Но, как пелось в какой-то дурацкой песне ее молодости, «жизнь – не только майский день, где все танцуют и поют»[4].
Она хотела сказать сыну что-то резкое на тему, что иногда нужно поступаться своими интересами ради удобства и выгоды для всей семьи, но вовремя сообразила промолчать. Мальчик и так расстроен, не надо подливать масло в огонь. Пройдет несколько дней, Сенька обживется в новой квартире, привыкнет к своей комнате, погуляет по окрестностям, действительно сходит в бассейн. Глядишь, еще новых друзей во дворе найдет. И поймет, что все не так уж и плохо. А за лето, глядишь, и вообще проблема рассосется.
– Сеня, иногда перемены на пользу, – вмешался тем временем Таганцев. – Вот я, к примеру, работу поменял. Все привычное на старом месте оставил. И дела, и коллег, и кабинет, в котором с закрытыми глазами мог все нужное достать. И квартира у меня, как и у тебя, новая. И на работу новым маршрутом ездить. Но я к этому отношусь с позитивом, потому что новая обстановка всегда дает новые возможности, и главная из них, знаешь, какая?
– Какая? – все еще уныло, но заинтересованно спросил Сенька.
– Не закисать в рутине. Научиться чему-то новому. Тому, чего ты раньше не умел. А со всем остальным разберемся. Я тебе обещаю. Захочешь остаться в старой школе, будем придумывать, что с этим делать. Договорились?
– Договорились, – с облегчением сказал Сенька, знавший, что Таганцев никогда не нарушает данного однажды обещания. – Ладно, я пойду в Сети поиграю. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – хором ответили Таганцев и Натка и отправились в свою новую спальню, чтобы воспользоваться отсутствием дома Насти и провести первый вечер в новой квартире не без приятности.
Признаться, вот уже две недели я находилась в состоянии некоторой нервозности, причину которой никак не могла определить. Казалось бы, все хорошо, точнее, практически идеально. Собрав вещи, я перебралась в свою новую квартиру, которая оказалась именно такой, какой выглядела в день нашего первого с ней «знакомства» – идеально комфортной.
Мне прекрасно спалось в своей новой спальне, с открытого балкона которой можно было увидеть расстилающийся неподалеку Ботанический сад со всем его почти летним разноцветьем и разнотравьем. На кухне, просторной и удобной, я неспешно варила себе по утрам кофе и делала простенькие горячие бутерброды, которые съедала, глядя через панорамное окно на просыпающийся микрорайон.
Здесь было много детей, которых родители по утрам вели в садик, а еще местные жители очень любили собак, а потому через окно я видела небывалое многообразие видов: модных и дорогих породистых, а также простеньких и даже совсем беспородных. Времени на дорогу до работы у меня уходило в среднем примерно столько же, сколько и от старой нашей с Санькой квартиры, где дочь хозяйничала теперь сама.
Она переехала в мою спальню, Фома Горохов перевез к нам свои вещи, и Сашка уже несколько раз выговаривала мне, что я никак не вывезу свои оставшиеся коробки, сваленные в гостиной. Там были упакованы предметы не первой необходимости, например зимняя одежда и обувь, а я пока перевезла и развесила по шкафам только самое нужное.
Самой себе я объясняла это желанием не загромождать ненужным хламом новое пространство, полное воздуха и света. Мол, выяснится, без чего точно не обойтись, тогда я это и заберу, а все, что в хозяйстве не является остро важным, можно будет раздать или выбросить. Однако где-то в глубине души все равно шевелился червячок сомнения, поскольку пока я так и не ощущала эту прекрасную квартиру своей.
Мне все казалось, что я чья-то гостья, которую пустили пожить здесь из милости. Ощущение временного присутствия не проходило, даже когда я держала в руках свидетельство о собственности, в которое вписали мое имя. Моя подруга Машка сказала, что это странное чувство вызвано тем обстоятельством, что я не привыкла от кого-то зависеть.
С того давнего времени, когда меня, беременную, бросил Сашкин отец, а вскоре после этого не стало родителей, я привыкла отвечать за себя сама, и чувство зависимости от других людей и обстоятельств, в данном случае от подаренной мне квартиры, заставляло меня ощущать себя неуютно. Возможно, Машка и права, кто знает.
Еще одним поводом для нервозности являлось то обстоятельство, что Виталий не оставлял своих намеков о том, что хочет, чтобы я родила ему сына. Да что там намеков, он уже несколько раз говорил об этом открыто и недвусмысленно. И в частную клинику на комплексный чекап здоровья записал нас обоих.
Я пыталась отнекиваться, потому что сдавать анализы и проходить обследования было совершенно некогда. При моей сумасшедшей работе я занималась еще и переездом, привыкая к новому месту жительства, да еще оказалась в соседнем подъезде с Наткой, которая теперь чаще, чем раньше, посягала на мои вечера и свободное время.
Да и чтобы с Сашкой пообщаться, теперь нужно было планировать свои действия. Раньше мы, пусть и поздно, просто встречались вечером на одной кухне, а теперь нам приходилось, как говорится, согласовывать графики, чтобы встретиться либо у нее, либо у меня дома. Медицинский чекап в это расписание не укладывался, но мои робкие возражения категорически отвергались.
Не знаю, как Миронов это сделал, но составленный перечень процедур оказался максимально удобным. На все медицинские манипуляции я успевала заезжать либо по дороге на работу, либо по дороге с работы, либо в выходные дни. В этом случае Виталий давал мне выспаться, потом заезжал за мной, и я уже не садилась за руль, а когда все процедуры оказывались позади, вез в ресторан или в магазин, или в театр, или на прогулку в парк, после чего мы отправлялись к нему домой, где и оставались до утра.
В моей новой квартире он не оставался на ночь ни разу, хотя теперь за стеной не наблюдалось Сашки, которой он мог бы стесняться.
– Почему мы всегда остаемся у тебя? – спросила я однажды, не выдержав, – эта мысль не давала мне покоя. – Разве ты подарил мне квартиру в том числе не для того, чтобы иметь возможность бывать у меня в любое время?
– Я подарил тебе квартиру, чтобы у тебя хотя бы к сорока годам появилось собственное жилье, – ответил он, потягиваясь в постели. Было воскресное утро, и, проснувшись, мы долго неторопливо и с удовольствием занимались любовью, потому что с вечера с бокалами вина смотрели в постели какой-то красивый французский фильм. – Моя квартира больше, мне тут удобнее, да и тебе лучше к ней привыкнуть заранее.
– Заранее?
– Когда ты родишь мне сына, мы же будем жить здесь, а не в твоей двушке, – он самодовольно усмехнулся.
Мысль о том, что у нас может появиться ребенок, по-прежнему меня пугала. Никогда до этого я не ощущала себя старой, считая возраст досадным, но ни на что не влияющим обстоятельством. Сейчас же то и дело возвращалась к мысли о том, что мой поезд уже ушел, что рожать после сорока могут только не думающие головой женщины. Моя же голова не могла не считать, что когда мне исполнится шестьдесят, потенциальному ребенку будет только двадцать. Слишком мало, чтобы взваливать на его плечи мать-пенсионерку с непонятным здоровьем и скромной пенсией.
– Что ты ерунду городишь? – возмутилась Машка, с которой я поделилась своими мыслями. – Во-первых, твоя судейская пенсия будет вполне приличной. Уж кормить тебя твоим детям точно не придется. Во-вторых, Миронов наверняка обеспечит и тебя, и ребенка так, что думать о своей зарплате и пенсии тебе вообще никогда в жизни больше не придется. И даже если ты с ним не уживешься, что, прости, при твоем характере вполне можно себе представить, ребенка, которого он у тебя выпрашивает, он точно не бросит. А в‐третьих, посмотри на свою Сашку. Ей еще нет двадцати, а она зарабатывает сумму, сопоставимую с твоей зарплатой, и по большому счету вполне самостоятельна. Так почему со вторым ребенком должно быть иначе?
Во всех этих аргументах, конечно, прослеживалась логика, и все-таки нарушение привычного уклада жизни, неизбежное при рождении малыша, меня пугало. Забегая свободными вечерами к Таганцевым, я невольно смотрела на Натку, отмечая ее усталый вид и при этом совершенно счастливые глаза. За минувший год сестра изменила свою жизнь так круто, что даже у меня дух захватывало.