Я тоже один из винтиков этой машины, который попал в мясорубку для калечения людей и вряд ли в ближайшие десять-пятнадцать лет мне удастся выйти на свободу. И у меня выхода нет, но, возможно, что у меня появятся рычаги для того, чтобы сделать страну цивилизованным государством, где права человека это не картонная корочка, разрешающая управление транспортным средством и не корочка в сафьяне, делающая человека неприкасаемым.
— Хорошо, я согласен, — сказал я адвокату.
— Вот и чудненько, — сказал Алексей Васильевич, доставая из кожаной папки лист гербовой бумаги желтоватого цвета, сразу же начавшей сворачиваться в свиток — прочитайте и распишитесь, — он передал мне толстую массивную авторучку с характерной стрелкой фирмы «Паркер».
Я взял бумагу и стал читать:
«Контракт. Мы, нижеподписавшиеся: Люций Фер с одной стороны и Люций Ал с другой стороны, именуемые договаривающиеся стороны, заключили настоящий контракт о том, что одна сторона продает свою душу, а другая сторона покупает эту душу за исполнение всех желаний продающей стороны».
Подписи сторон. Завитушка Люций Фера и свободное место для моей подписи.
— И исполнится все, что я захочу? — переспросил я.
— Исполнится, если вы будете делать то, что захотите, — усмехнулся адвокат, — не ждите, что все будет по щучьему велению и по вашему хотенью. Как это вы все время говорите, что без труда не вытащишь и рыбку из пруда. И без труда ни одно ваше желанье не исполнится. Даже для подписи нужен труд. Подписывайте и не тяните, мы и так уже много времени затратили на минутное дело.
— Что, слишком много таких дел, как у меня? — спросил я несколько язвительно.
— Да уж без работы сидеть не приходится, — спокойно сказал Люций Фер.
— И люди те, не чета мне? — продолжал задавать вопросы.
— Да вы все поначалу одинаковы, — сказал Алексей Алексеевич, — это вы потом становитесь личностями, к которым на кривой козе не подъедешь.
— Это доктор Фауст — личность? — улыбнулся я. — Он как был доктором, так им и остался. Если бы не Пушкин, о нем бы вообще никто не знал.
— У нас, как в разведке, тайна личности сохраняется, — сказал адвокат, — но для вас я сделаю исключение. Великий инквизитор Фома Торквемада был студиозусом, а испанская королева Изабелла Католичка была простой принцессой, которой ничего особенного не светило. А сейчас орден ее имени есть высшая награда Испании, несмотря на то, что она вместе с Торквемадой чуть не уничтожила всю Испанию на кострах. А ваш Сталин был семинаристом Джугашвили, зато потом приобрел непререкаемый авторитет на массовых репрессиях. И чем он хуже делает, тем больше его авторитет. Этого достаточно?
Я утвердительно кивнул головой, взял ручку и открыл колпачок, обнажив золотое перо. Такой ручкой хочется писать. Писать что угодно. Каракули, прямые черточки, волнистые линии, крестики, нолики, стихи. Я твердо взял ручку и стал подписывать контракт, но перо скользило по бумаге, не оставляя следа.
— Извините, Люций Ал, — засмеялся адвокат, — ручка не заправлена, но не волнуйтесь, я ее сейчас заправлю.
Он открутил верхнюю часть, взял ручку и резким движением воткнул ее мне в руку. Я вскрикнул, наблюдая за тем, как моя кровь стала заполнять резервуар авторучки.
— Вот и все, — сказал Люций Фер, — традиции нужно соблюдать.
Я подписал документ и протянул ручку адвокату.
— Не надо, — отвел мою руку Люций Фер, — это подарок фирмы.
Он собрал документы, и мы вышли из комнаты для свиданий. Никто нас не задерживал. Милиционеры тепло попрощались с адвокатом, и мы пошли к выходу. Я вышел на улицу первым и остановился, поджидая моего нового знакомца, желая прояснить некоторые детали нашего контракта.
Я честно отстоял пять минут у входа в отделение милиции, но оттуда выходили какие-то люди, милиционеры, а Люций Фер так и не появился.
— Что с него взять? — подумал я. — Хватанул невинную душу и был таков, а что с этой душой будет, это его не беспокоит.
Глава 5
Выходил из дома с букетом цветов, коробкой конфет и бутылкой вина, а возвращаюсь поздно вечером с побитой мордой и порванным костюмом, а завтра нужно идти на работу учить оболтусов английскому языку. Им этот язык совершенно не нужен, а приходится из сил выбиваться, чтобы втолкать в их головы байсикл или рэллвэй.
Вечером внимательно разглядывал себя и ощупывал голову: не началось ли отрастание рогов, ороговение подошв и активизация роста атавизмов. Вроде бы ничего не происходит и запаха серы в доме не чувствуется, и хвост не растет, и копыт нет. Все можно было бы принять за кошмарный сон, если бы не фингал под глазом.
Утром надел парадный костюм с белой рубашкой, на глаза темные очки-хамелеоны и пакет с порванным костюмом в руке.
В школе все понимающе кивали мне. Некоторые дамы смотрели на меня с повышенным интересом: надо же, незаметный человечек, оказывается, имеет еще одну жизнь, более захватывающую, чем жизнь человека в школьном футляре.
— Что, Алексей Алексеевич, — загадочно и вопросительно сказала мне завуч, — в тихом омуте черти водятся? Still water run deep.
Ответа на данный вопрос не требовалось, и я не стал останавливаться около нее с объяснениями, что и почему. Не их это дело. Я на работе? На работе. В нормальном состоянии? В нормальном. А до моей души вам не должно быть дела. Действительно, какое вам дело до моей души? У меня и души-то нет. Продал ее за свободу. Свобода — это самое главное в жизни. Даже зэки, когда клянутся, говорят — век свободы не видать. Но душа-то у меня осталась. Без души человек не может жить.
Я до сих пор с душой воспринимаю заботы моих коллег. Вот, например, ботаничка Танечка. Не замужем. Умница, но по ее словам — всех хороших мужиков разобрали, а осталась одна шваль. И вдруг я почувствовал, что знаю, что творится в душе у Танечки. Она хочет найти себе богатого и преуспевающего мужа, чтобы бросить эту преподавательскую работу за гроши, поселиться в шикарном двух или трехэтажном особняке… А почему тебе не выйти замуж за простого учителя или другого человека? Почему не подтянуть своего мужа до своего культурного уровня, помочь ему с учебой, пройти все ступени семейной жизни?
Я вдруг понял, что моя встреча с Люцием Фером действительно состоялась и я сейчас не Алексей Алексеевич, а Люций Ал, который видит каждого человека насквозь. Не в смысле, что видит, что там под одеждой, хотя потом можно будет попробовать и посмотреть, а видит человеческое нутро.
Я посмотрел на завуча и вдруг явственно услышал ее голос:
— Боже, какой мужик пропадает без дела. Все равно я доберусь до тебя и выучу так, что лучшего мужика-любовника никому и никогда не найти.
Я отвел взгляд в сторону. Голос завуча пропал, но зато послышался голос математички Любови Петровны:
— Эх, молодость, молодость, а что мы — не люди, что ли? Правильно, Лешенька, мужчина мужает в сражениях и не должен стыдиться своих ран и шрамов.
Я опустил глаза, и наступила тишина. Что, я должен все время ходить с пущенной головой? Черта с два. Тихо. Не произноси имя благодетеля своего всуе. Хрен вам всем. Не буду опускать голову, а буду смотреть сквозь вас, словно вы все дети стекольщиков.
Я поднял голову и стал смотреть так, как хотелось смотреть всегда. Вроде бы стало получаться, но все равно обрывки каких-то разговоров слышались в моем сознании. Так бывает на сельских линиях связи после дождя, когда влажность начинает едва-едва замыкать телефонные пары и в проводах создаются наведенные токи, несущие с собой обрывки чужих телефонных разговоров.
Взяв классный журнал, я пошел на урок в десятый «б». Вообще, классы «б» укомплектованы самыми лучшими учениками, которые не хватают звезд с неба, но имеют твердые знания и свои суждения по всем вопросам. Как раз из «букашек» и получаются выдающиеся люди, как из серых утят вырастают белоснежные лебеди.
Глава 6
— Алексей Алексеевич, — поднялся с задней парты Никифоров Саша, здоровенный детина, в которого всегда была влюблена соседка по парте Шурочка, в этом году пересевшая к нему за парту и как бы во всеуслышание заявив на него свои права, — а можно поговорить не на школьные темы?
— Конечно, можно, Саша, — сказал я, — но только по-английски. На любые темы.
Класс замер. Разговор на любые темы не предлагался никем из учителей. Ученики недоумевали, что это, провокация учителя или новая методика преподавания? Я уже знал, о чем будет вопрос. Все-таки интересно разговаривать со школьниками. Они говорят о том, о чем думают. У них пока не выработалась двойственность личности, присущая взрослым.
— Считайте, ребята, что это новая методика преподавания, — про себя думал я, втайне надеясь, что мои мысли дойдут до них. — Для чего мы учим иностранный язык? Для общения на любые темы. Так почему для общения на иностранном языке могут быть запретные темы? Такого быть не должно.
Никифоров, ввязавшийся в это дело, с трудом составлял фразы. Я слушал его и думал, а как бы научить людей слышать себя со стороны, чтобы услышать, каким косноязычным является ваш иностранный язык, и что иностранцы будут составлять списки наших афоризмов, произнесенных богославами на их родном языке. Перлы будут ничем не хуже тех, что срываются с языка нашего бывшего премьер-министра.
Никифоров с трудом, но все-таки выдавил из себя вопрос о том, как начать собственное дело без первоначального капитала.
Резонный вопрос. На пороге окончания школы пора бы задумываться о том, чем каждый будет заниматься. Никифоров не блистает знаниями, но зато он человек упорный и если что решит, то сделает обязательно. У таких всегда большое будущее.
— Знаешь, Саша, — сказал я на английском языке, — без первоначального капитала ни одного дела начать нельзя. Все эти сказки в огромных книгах о том, что самые большие капиталы в мире создавались с нуля, это просто пиар и способ продажи этих книг и идей. Авторы книг «Как заработать миллион» заработали не один миллион на продаже своих идей и пересказе легенд о миллиардерах. А перед вами стоит задача начать дело с минимальным использованием первоначального капитала, который есть у вас. А в чем заключается этот капитал?