У него, как и Джозефа Ная30, был свой "конек", свой взгляд, в рамках которого находились вполне убедительные решения для большинства профессиональных вопросов: "цивилизационный подход" у одного и "мягкая сила" у второго. Это были умные люди, смотревшие на вещи под своеобразным углом, а потому способные увидеть важные моменты, незаметные иным советникам и экспертам. Идеи Джозефа уже дали немало в копилку "Полонии". Да и для работы с советскими "друзьями" они подходили прекрасно - "размягчать" Советы придется долго, но начинать это делать надо уже сейчас.
Однако это были пусть и необходимые, но дальние перспективы. А вот давно задуманный и набравший ход польский проект нуждался в прикрытии уже сегодня. Отказываться от него было уже поздно, а провал его означал немалые, возможно, и не компенсируемые потери статуса, а, значит, и влияния.
Отложить "Полонию" на время тоже было никак не возможно. Многое упиралось именно в темп, основывалось на непрерывной динамике вполне революционного образца - надо будет постоянно опережать неразворотливую и тугодумную советскую систему принятия решений. Кроме того, отзывать ставки, сделанные в самой Польше тоже было уже поздно. Нельзя было упускать волну революционного вдохновения, отставать от нее. Збигнев не был любителем серфинга, популярного на обоих побережьях, но кое-какие правила себе представлял. В общем, пришлось бы не просто наверстывать потерянный темп, а, фактически, строить проект заново. В этой ситуации никакой, даже самой искренней помощи "друзей" из СССР не хватило бы...
- Збиг? - Хантингтон позвал глубоко задумавшегося Бжезинского, - это все?
- Нет, - выдохнул Бжезинский, - нет. Мне нужна твоя поддержка еще по одному вопросу.
Он откинулся на спинку дивана, закинул на нее руку и рассеяно посмотрел в окно, обдумывая, с чего бы начать.
- Понимаешь, Сэм, - начал он доверительным тоном, - меня смущает этот новый русский источник. Информация от него идет, конечно, весьма ценная, но в стратегическом смысле обрывочная. Целеполагание его, мотивация - непонятны, перспективы взаимодействия - неизвестны, - Збигнев замолчал, приложив согнутый палец к губам. Он почувствовал, что вступление не задалось.
- Бывает, - Хантингтон посмотрел на него с некоторым недоумением, - обычная ситуация на начальной стадии контактов с высокопоставленным инициативником.
- Да тут другое, - поморщился недовольный собою Бжезинский, - ты обрати внимание на то, что последние три досье от него пошли нам в плюс лишь формально. Про халькистов я уже говорил... С Альдо Моро тоже понятно - мы бы по нему не рыдали. А вот сейчас, ты сам слышал разговор, надо еще как-то гасить возгоревшееся желание нашего израильского лобби расширить контакты с Советами. Я задумался: а, что, если этот новый источник - не союзник нам, а новый и умный противник? Уж больно поперек горла становятся мне сейчас эти его утечки. Как будто Москва стала играть на опережение, да не в лоб, а непрямыми операциями.
- Хм... - в глазах у Хантингтона мелькнуло понимание, но тут же сменилось сомнением, - такие финты раньше не были свойственны Кремлю. Способен ли на это СССР - весьма неочевидно.
- Сталин умел сдавал "пешки за качество позиции", - напомнил Збигнев.
- Да, - легко согласился Хантингтон, - дядюшка Джо мог. Я, правда, так и не понял, по каким критериям он оценивал искомое качество. Но действующее руководство страны этого вообще не умеет: посмотри на их шаги в Африке или на Ближнем Востоке. Более того, они даже не понимают, где "качество позиции", а где - пешки.
- А вдруг там появился и вышел на действительно значимый уровень кто-то умеющий?
- Или в головах кремлевских старцев произошло жестокое просветление? - ухмыльнулся Хантингтон.
Бжезинский даже задумался на несколько секунд.
- Да ну нет, - отмахнулся потом, - это уже мистика и обскурантизм. Понимаешь, - он наклонился к Хантингтону и напористо продолжил: - у меня складывается ощущение, что этот источник связан с этим необычным поведением СССР в целом. Как будто этот "хрен его знает кто" набрал такой вес, что его информация, наконец, была представлена в Политбюро. И, судя по тому, в какой форме все это протекало оттуда вниз, к нашим "друзьям", хоть его там, в Кремле и признали всерьез, но не вполне ему пока доверяют.
- То есть, - медленно начал Самюэль, - ты хочешь сказать, что это может быть какая-то очень узкая группа "умников", которые недовольны тем, что не всем их идеям дают полный ход? И они затеяли эту игру с нами в обход Политбюро, но преследуют при этом свои вполне советские цели?
- Да! - горячо выдохнул Бжезинский и в чувствах пристукнул ладонями по столу.
Хантингтон задумчиво поморгал.
- А ты знаешь, это было бы неплохо, - сказал он потом, - в смысле, поумневший Кремль. Он тогда будет и более договороспособный. Ну, это если твоя "Полония" не сработает, - добавил он быстро, заметив, что клювообразный нос Збигнева начинает боевито раздуваться.
Бжезинский уткнул взгляд в стол и поводил по нему руками, пытаясь успокоиться. Потом поднял будто бы помертвевшие глаза на Хантингтона:
- Сэм, нам надо определиться с этим русским источником в кратчайшие сроки - до эскалации кризисов в Польше и Иране. Нам остро необходим прямой с ним контакт. А для этого нужна санкция Президента на возможное обострение оперативной работы. Помоги мне, Сэм...
Среда 10 мая 1978 года,
Ленинград, Красноармейская ул.
Первый день после экспедиции в школе выдался шебутной. Меня все время куда-то дергали: то на доклад в комитет комсомола, то Зиночка с Биссектриссой желали много вкусных подробностей, а то и просто зажимали в угол группы интересующихся. До подвисшего "персонального вопроса" я добрался лишь на последней переменке.
- Кузя, - негромко позвал я Наташу и направился к черной лестнице. Девушка послушно двинулась за мной.
Мой расчет оказался верен: после пятого урока, когда в школе остались лишь "старшаки", здесь, на дальней лестничной площадке была укромная тихая заводь.
- Итак, - я обернулся к Кузе и объявил: - Наказание. Но для начала: ты признаешь мое право тебя наказать?
В карих ее глазах запрыгали жизнерадостные чертики. Потом она скромно опустила ресницы, сложила руки на переднике и спросила жалобно подрагивающим голоском:
- Будешь дрючить?
- Наташа, - сказал я задушевно, - могу и не дрючить. Просто расходимся - и все.
Она сразу посерьезнела.
- Нет, Соколов, - Кузя задумчиво покачала головой, а потом с вызовом уставилась мне прямо в зрачки, - так не пойдет. Я же обещала, что ты у меня взрыднешь. Так что дрючь.
- Хорошо, - я помолчал для вескости, а потом огласил следующий заготовленный вопрос: - Что наказание должно быть серьезным, согласна?
- Согласна, - она посмотрела на меня с интересом и вдруг звонко захохотала, - что, неужели действительно дрючить собрался?
- Тьфу ты! - воскликнул я в сердцах, - да далось тебе это "дрюченье"!
- Далось, - Кузя зловредно сощурилась куда-то вдаль, - я ей это еще припомню...
- Эй-эй! - я, помня о недавнем, сразу не на шутку встревожился, - только без членовредительств! Помнишь, ты мне обещала?
- Я, Соколов, все, что обещаю - помню, - отрезала она, - ты, главное, свое не забудь.
- Я важное не забываю, - быстро парировал я.
- А я - важное? - тут же выстрелила она вопросом.
На такое сразу отвечать было нельзя. Несколько секунд я честно заглядывал в себя, все более и более удивляясь найденному там. Когда застывшая на губах у Наташи улыбка стала совсем уже напряженной, я остановился на педагогически выверенном ответе:
- Пока - не на самом верху списка, - и примиряюще развел руками.
Кузя задумчиво заправила за ухо свалившуюся на глаза прядь, потом кивнула:
- Нормально, - и решительно повторила, словно убеждая саму себя: - Для начала - нормально.
Я поторопился вернуть разговор в задуманное русло:
- Хорошо... Ты сейчас работаешь?
Она пару раз недоуменно моргнула.
- Нет... Пока нет - летом пойду. Если... - тут она ощутимо замялась, и щеки ее начало заливать алым, - если опять что-то интересного не подвернется...
Я уткнулся взглядом в пол. Сначала стало очень стыдно, потом волной пришла злость - злость на себя прежнего. Да и мне-теперешнему тоже досталось.
- Что? - Наташа вдруг обнаружилась на полшага ближе, - не то сказала? Забудь.
- Нет, - я с печалью качнул головой, - нет, все нормально. Это у меня проблема, - я легонько постучал парой согнутых пальцев по виску. Помялся, ища формулировку, потом посмотрел ей в лицо и отчеканил: - Обещаю подумать.
- Спасибо... - пробормотала она куда-то в сторону, а потом криво усмехнулась и как-то неуверенно взмахнула руками вбок, словно собиралась было взлететь и вдруг передумала, - ну, Дюш, давай, вот теперь - дрючь.
- Кузя, - сказал я проникновенно, - если я ненароком тебя задену, например, как Тыблоко в этот раз, ты только дай знать: мне извиниться не сложно. Не надо доводить до женской мсти.
- Страшно? - выдохнула она набранный воздух и польщенно заулыбалась.
- Да не то слово: аж жуть... - чистосердечно признался я и перешел на деловой тон: - Ладно, шутки в сторону: ближайший месяц сразу после школы будешь по часу заниматься физкультурой. Мелкая уже бегает со мной, комплекс упражнений я ей тоже начал ставить - присовокупим и тебя. Сегодня и начнем, благо физра была, и форма с нами.
Глаза у Кузи округлились, взгляд заметался по моему лицу в надежде на розыгрыш.
- Ты не шутишь... - заключила она потом упавшим голосом. - Соколов! Да как тебе в голову-то такое могло прийти?!
- Ты с нами не бегала.
- Дура я, что ли? - бурно возмутилась она. - Из теплого спальника да на мороз?
- Ну, вот... Глядишь, и полюбишь это дело, да так, что за уши будет не оторвать.
Кузя помолчала, потом заметила с каким-то даже уважением:
- А ты еще опасней, чем я думала...