Зачем им всем золото? «Красивое, редкое, легко и долго хранится» – так объясняли ему когда-то на лекциях в вузе. Не убедительно. Всеобщий эквивалент стоимости. Но почему именно он? Мало ли в мире красивого, редкого и долговечного. Одни народы ценили раковины каури, другие – боб какаду, все это случайно, но золото – всеобщий знаменатель. Его собирали и инки, практически не знавшие торговли, и наполняли им храмы в виде своих святынь. Что это, как не поклонение золоту почти в чистом виде?
Андрей знал из книг по истории, что это первый металл, с которым познакомился человек. Но мягкий желтый металл был в древности почти бесполезен; ведь из него не сделать прочных орудий, а тусклый блеск украшений не так уж красив. Еще он читал, что человечество сохранило почти все добытое за историю золото, и в слитках его сейфа могло быть и золото римлян, шумеров и египтян.
Наверное, тяга к золоту заложена в самой природе человека, как у пчелы к меду, Андрея вдруг осенило.
Хозяева улья! Возможно, они обходят сейчас другие планеты. А гибель древних цивилизаций Земли… Ученым не всегда ясно, что погубило их вдруг в период расцвета. Психологический шок!
Планета зомби. Он был одним из них и очень хорошо исполнял работу, собирая золото для кого-то. Пчела, собирающая золотой мед! А земля была всего лишь ульем, из которого хозяева брали взятку. Какой-то процент всегда остается вне чужой программы. Среди людей встречаются и те, кто ненавидит золото и связывает его с именем дьявола. В них бьет идущий из глубины души, пусть неосознанный, протест против заложенной кем-то программы. Судьба их всегда трагична.
«Все золото от лукавого» – звучит русская поговорка, а запорожцы предпочитали серебряные нательные кресты и оклады икон. Народная мудрость была глубока.
«Выходит, человечество находится в рабстве, – решил Андрей —… и черт с ним. Плевать! Я буду работать. И я знаю, почему буду это делать!»
Он бросил теперь все на скупку резко упавших акций оставшихся золотодобывающих фирм и компаний, не только российских, и преуспел в этом. Одни считали его свихнувшимся идиотом, другие – ужасно рисковым парнем. Он не был ни тем, ни другим, им двигал только холодный расчет. И этот расчет оправдался.
Добытое вновь из земли золото больше не исчезало. Пройдут еще тысячи лет, прежде чем хозяева вновь возьмутся за свои ульи. Жизнь пчел коротка в сравнении с жизнью хозяев.
А пчелам всегда хватает меда, ведь они добывают его больше, чем могут растратить.
Волгоград
Владимир КогитинЯкуня и Матюша
Владимира Когитина трудно отнести к фантастам. Он обладает редким даром – он сказочник. При этом сказочник он необычный, он не собирает фольклор, не придумывает миры, населенные троллями, эльфами и гномами. Он пишет сказки, которых не должно существовать в природе.
Казачьи сказки. Удивительно, но у казаков, богатых культурными традициями, никогда не было сказок. Владимир Когитин восполняет этот пробел. Тем самым он участвует в мифотворчестве, делая нашу реальность именно такой, какой ей и положено быть, – фантастической и невероятной.
Казаки обретают сказки.
Мир узнает казачество еще с одной стороны.
Ехал казак Якуня по дороге, песню напевал. Ехал свою судьбу на этом свете определять. Степь. Раздолье. На душе птицы поют. Видит: на перекрестке дуб стоит, над дубом мужик. Здоровенный такой. Из веревки петлю вяжет. Плачет. Рыдает. Толстую веревку, как паутинку, рвет. Подъехал Якуня ближе, с седла перевесился.
– Здорово, – говорит, – были. Иль в чем подмогнуть?
– Да вот, – отвечает мужик, – петлю не могу завязать, веревка, видать, гнилая попалась.
– Этому горю подсобить можно, – говорит Якуня. – Тока я должен тебе сообщить: не веревка у тебя старая, а ручищи твои силы непомерной.
Взял веревку у мужика, завязал петлю.
– Ну что ж, – говорит, – никак, к звездам поближе собрался?
– Да, – отвечает мужик, – собрался. Собрался из этой жизни уйти, потому как не везет мне в ней совсем.
– Тю, – говорит Якуня. – А мне везет так, что от этого везенья в бега вдарился. Надоело. Неинтересно совсем. Скучно.
У мужика аж глаза на лоб. Первый раз в жизни человека видит, везучего во всем.
– Возьми, – говорит, – меня с собой. Что тебе одному, поди, скучно.
– Мне, – говорит Якуня, – не скучно. А вот тебе невесело. Поедем, за товарища будешь.
И коня с места тронул. Конь враз так и пал.
Поднялся Якуня с земли, посмотрел на издыхающего коня и говорит:
– Тебя как звать-то, величать?
Мужик отвечает:
– Матюша.
А сам глаза отводит.
– Говорил я тебе, невезучий я.
И за веревку опять схватился.
– Ну ничего, – говорит Якуня, – друг ты мой, разлюбезный Матюша. Посмотрим, чья сила сильнее. Дюже мне это интересно узнать.
Стали они на распутье. Куда идти?
– Пойдем, – говорит Якуня, – направо. У меня душа туда тянет. И ноги сами идут.
Матюша спорить не стал. Пошли они. Идут-идут.
Дорога в лес завела. Ничего, идут по лесу. А дорога уже тропочкой вьется. Якуня вперед идет. Матюша сзади и бухтит себе под нос:
– Ох, накликал я на тебя беду.
А Якуня ему в ответ:
– Ничего, все равно моя возьмет.
Вышли они на опушку. На опушке дом стоит. Не дом, а хоромы, резной весь, ну чисто дворец. А перед домом забор. Высоченный. Доска к доске пригнана.
– Я говорил тебе, мой друг Матюша, что я – человек везучий.
Ходили-ходили вокруг забора. Калитки нет.
– Может, – говорит Матюша, – пошли отседа подобру-поздорову. Здесь дело нечисто.
– Нет, – говорит Якуня, – не в моей привычке отступать.
Вынул шашечку, секанул по забору. Только щепочка отлетела. Секанул второй раз – еще щепочка.
А забор, как каменный, как стоял, так и стоит.
– Погоди, – говорит Матюша.
И плечом навалился. Покраснел от натуги. Силища немалая. Хоть бы одна доска треклятая с места сдвинулась. Невезучий, словом, Матюша.
– Погодь, – говорит Якуня, – тут дурью не возьмешь, это дело обмозговать надо.
Вынул он кисет, свернул цигарку, запалил и плечом в задумчивости к доске самой узкой с сучком неотесанным притулился. Забор на две части и разошелся. Друзья-товарищи – что тут думать! – бегом в дом. Якуня радуется – со мной не пропадешь. А Матюша хмурится, в себе еще не уверенный.
В дом зашли – ни души. Все красиво убрато. Зашли они в залу – стол, скатерочка на нем и больше ничего.
– Эх, – говорит Матюша, – хоть бы хлебушка кусочек да воды глоточек.
Глядь – на столе хлеба кусок да ковш воды стоит. Якуня сообразил, что скатерочка непростая, и говорит:
– Это тебе хлеба кусочек да воды глоточек, а мне баранью ногу с чесноком, да блинцы с каймаком, да бражки-кислушки кадушку.
В один миг и Якунино желание исполнилось.
Поели они, попили. Хорошая скатерочка угощала на славу. Дело к вечеру. Куда идти? Решили ночь переночевать. А там видно будет. Може, хозяева объявятся. Говорит Якуня:
– Дело такое, куда повернется, не знаем. Давай попеременки спать. Ты ложись, я покеда покараулю.
Завалился Матюша на пышные перины и тотчас захрапел.
Притомился, видно, за день.
Якуня ходил-ходил вокруг да около. Глаза слипаются. Да товарища совестно будить, до первых петухов еще далеко.
Прикорнул около кровати и не заметил, как его в сон склонило.
А на рассвете прилетело в дом чудище поганое Мисюрь на кошме-самолетке. Повел носом – русским духом пахнет. Подошел к кровати. А там Матюша сладко посапывает. Разъярилось тут чудище, стало Матюшу душить, стало его давить, аж кости у Матюши затрещали. Не разобрал Матюша спросонку, думал, что с ним кто-то балует, махнул рукой. Чудище с кровати кубарем слетело, и дух из него вон. Проснулся тут Якуня, вскочил, шашкой размахивает. Видит: чудище лежит. Синее, как пуп. Смрадные пузыри пускает.
Приосанился Якуня, шашечку в ножны вложил. Подошел к кровати. А на кровати Матюша лежит, носом трели выделывает.
Стал будить его Якуня. Еле-еле растолкал. На чудище показывает. Матюша аж затрясся весь, до чего напугался.
– Давай, – говорит, – мой друг Якуня, отсюда деру! А что если это чудище не одно? У него еще братья имеются?
Якуня с ним не соглашается.
– Этот дом теперича наш. И бояться нечего. Я, – говорит, – везучий. Моя сила над твоей верховодит.
Вдруг слышат: кто-то плачет, то ли стонет под полом.
– Во, – говорит Матюша, – говорил я тебе, не доведет нас до добра твое везение.
– Ничего, – говорит Якуня, – семь бед – один ответ.
Шашечку острую вытащил.
– Открывай, – кричит, – люк, счас и этого определим.
Потянул Матюша за кольцо, крышку откинул.
– Выходи, – кричит Якуня, – кто там?
И…
Выходит оттуда девушка. Красоты неописанной.
Как увидела Якуню с шашечкой, так и сомлела. На пол повалилася. Якуня мешкать не стал. Понял, что судьба его определилась. Шашечку востру в ножны.
Девицу на руки. И Матюше говорит;
– Прощай, мой друг Матюша. Любил я тебя. А теперича так жизнь повергается, что пора нам расставаться.
Сел на кошму-самолетку.
– Прости, – говорит, – и прощай. Заждались меня в станице. Оставляю тебе скатерть-самобранку да дом в придачу.
С этими словами и улетел. Только его и видели.
Стоит Матюша. Глазами моргает. Ничего в толк не возьмет. Слова сказать не может, до того обидно.
– Эх, невезучий я человек, нет мне места на этом свете.
Вдруг слышит: зовет его кто-то. Поворачивается. Из подпола еще девица выходит, краше прежней.
– Помоги, – говорит, – мне выбраться, суженый мой, я тебя всю жизнь ждала.
А Матюша стоит столбом, ни жив ни мертв.
Счастью своему поверить не может. Это, думает, снится, такое в жизни не бывает. А девица тем временем подходит, в пояс кланяется.
– Иль не люба я тебе, Матюша, тогда сестрой буду названой.
– Люба, – говорит Матюша, – ой, до чего люба. Будь мне супружницей верной.