Буковкин протиснулся в двойную начальственную дверь бочком и остановился, не смея без приглашения приблизиться к столу. Он еще не знал, что именно произошло, но переполох, вызванный приказом скупить газету, заставил сжаться в комок и заранее, на всякий случай, сделать виноватое лицо. В руках он предусмотрительно держал свой экземпляр газеты.
– Вызывали? – спросил как можно мягче.
Борнов хмуро взглянул на него.
– Дай-ка твою, – буркнул он.
Стараясь ступать на носки, Буковкин пересек неумеренно просторный кабинет и протянул газету. Борнов тут же проверил написание своей фамилии. Все было в порядке, «н» стояла на своем месте.
– Вот черт! Читай здесь, – ткнул он пальцем в свой экземпляр.
Натренированным глазом Буковкин сразу заметил опечатку и похолодел, затаился на вздохе, готовый к самому худшему. Его вины тут не было, но это еще ни о чем не говорило, ничего не решало. Он хорошо знал, что все решает настроение Борнова, не дай бог попасть под злую руку. В другой раз, вернее в другом месте, наедине с собой и если бы это не касалось его сектора, Буковкин от души расхохотался бы. «Боров» – это прямо из рубрики «Нарочно не придумаешь». Но сейчас вместо смеха подступил испуг.
Буковкин набрался решимости и прямо-таки с искренним возмущением произнес:
– Это что ж такое? Не все буквы на местах!
– Я бы и сам хотел знать, почему не все буквы на местах.
– Но ничего-о, сейчас узнаем, – сказал Борнов, нервно барабаня по столу подушечками пальцев, и Буковкин с облегчением понял, что гроза пронесется мимо.
В это время секретарша начала вносить в кабинет толстые пачки поступающих от курьеров газет, и Чертенок взялся за работу, что называется, засучив рукава.
Борнов с Буковкиным просматривали газету за газетой, а Чертенок торопливо, как ошалелый, выхватывал из каждой нужную букву. Работал двумя лапами, упарился и все же не поспевал – кое-где «н» оставалась. Наконец Борнов решил бросить это бесполезное занятие, и Чертенок прыгнул на подоконник передохнуть.
– Хватит, уничтожить все к чертям собачьим! – выдохнул Борнов. – Черт бы их побрал, мешанина какая-то.
За последние четверть часа он столько раз вспоминал чертей, что Чертенку стало досадно и обидно за людей. Вот прохвосты, взяли моду все грехи на чертей сваливать. Конечно, черти от своих козней не отказываются – что есть, то есть. Но это же безобидные проказы в сравнении с людскими пакостями, всего тысячная долька их жестокости и подлости. Разве черти виноваты в том, что они, эти гадкие люди, режут один другого, сажают под замок, мстят, лгут, предают, лицемерят и бьют из-за угла?
«Несправедливо, – думал Чертенок. – Почему, спрашивается, они говорят: «Черт бы тебя побрал», а не что-либо другое, скажем: «Генерал бы тебя побрал!»?
Или: «Пошел ты ко всем начальникам собачьим!» Каково? Ну, допустим, не совсем привычно, зато верно по существу».
Покуда Чертенок размышлял подобным образом, в кабинет вошли редактор, человек в штатском и начальник контроля. Из них один человек в штатском держался степенно, с достоинством, и только он осмелился протянуть Борнову руку. Редактор попытался поздороваться, но, встретив колючий взгляд, замялся и втянул голову в плечи. Начальник же контроля и не помышлял о рукопожатии, хорошо зная свое место позади остальных.
Первым делом Борнов просмотрел газеты вошедших, и Чертенок, промешкав, не успел выхватить «н» из редакторского экземпляра. Подскочил, когда стали разворачивать экземпляр начальника контроля.
«Хоть этому подстрою», – подумал Чертенок с досадой за свою нерасторопность и ковырнул буковку острым когтем.
– Ну! – только и смог выдохнуть Борнов, увидев опечатку в экземпляре, подписанном в печать.
– Что такое? – встревожился начальник контроля, вытягивая шею.
– Это ты у меня спрашиваешь, что такое?! – взревел Борнов, тыча в газету пальцем.
Тот увидел опечатку и невольно разинул рот. Только что, по дороге, он тщательно, подряд три раза, просмотрел каждую строчку информации о Борнове и был относительно спокоен за себя. Эта проклятая «н» стояла.
Стояла! Он видел ее, готов поклясться в том.
– Была, – проговорил он чуть ли не шепотом. – Только что смотрел – была.
– Дурачить меня вздумал? – спросил Борнов уже спокойно и ухмыльнулся. – Или зрение притупилось? Возраст, брат, возраст. Пора и на пенсию.
– Да я…
– Да-да, ясно. Кто подписывал номер?
– Глазастикова, – заторопился начальник контроля. – Двадцать лет проработала – и ни одного замечания. Не пойму, что с ней стряслось. Я за кадрами постоянно слежу, кадровый вопрос у нас… Что ж это с ней? Сам ведь не просмотришь весь материал, столько поступает… Да стояла же она, эта «н»! – закончил он едва ли не со стоном.
Все, кто находился в кабинете, посмотрели на него с сожалением.
– С твоей Глазастиковой разберутся, – сказал Борнов, поднимая глаза на человека в штатском.
– Конечно, – кивнул тот.
– В этих пачках, – продолжал Борнов, указывая на стол, – то же самое. Улавливаете умысел?
– Пожалуй, что так, – согласился человек в штатском. – Надо проверить. – И покосился на редактора.
До сих пор Борнов умышленно не обращал внимания на главного виновника, давая ему время «дойти до кондиции», и тот хорошо понимал свое положение, поскольку сам любил пользоваться этим верным приемом, постепенно теряя всякую сообразительность и покрываясь красными пятнами.
Наконец Борнов взглянул на него.
– Ну, что скажешь?
Собрав остатки духа, редактор попытался хоть немного выгородить себя.
– В моем экземпляре ошибки нет и не было, за это я отвечаю головой.
– И ответишь, – тут же сбил его с тона Борнов. – Продолжай.
– Я… я просто… Что касается редакции, у нас все на месте, у нас быть не могло. Опечатка в какой-то части тиража, значит, что-то случилось при печати. Возможно, делали новую матрицу.
– Что значит – возможно? Делали или нет?
– Мне ничего не докладывали, а проверить не успел – сразу по вашему вызову…
– Ладно, – прервал его Борнов. – Кто имеет прямое отношение к выпуску газеты?
– Многие. Это и линотипист, верстальщик, стереотипер, корректор и выпускающий, дежурный по номеру.
– И ты, – добавил Борнов.
– Но я читал, там не было и нет.
– И ты, – повторил он жестко.
– И я, – согласился редактор обреченно.
Он был в таком состоянии, что называется, созрел; скажи ему Борнов: «Ты дурак», и редактор покорно ответил бы: «Я дурак».
– Значит, так. Сваливать вину на печатников не пытайся. Ты редактор, и спросится с тебя. Далее. Все вы, как я погляжу, стараетесь выдать это безобразие за досадную опечатку. Ошибаетесь, не опечатка это – провокация! – произнес наконец Борнов это страшное слово, которое в корне меняло все, и в первую очередь – меру ответственности. – И разбираться тут будут те, кому положено, – добавил он.
– Мы немедленно займемся этим, – подтвердил человек в штатском. – Проверим всех.
– Да, всех, – кивнул Борнов и, чтобы окончательно добить редактора, уточнил, глядя на него: – Всех без исключения. А теперь все свободны. Разберитесь каждый по своей линии. Докладывать немедля.
– А мне? – подал голос начальник контроля.
– Тебе уже ничего не надо.
Когда кабинет освободился, вошла секретарша и сказала, что звонила жена, ждет на обед. Борнов взглянул на часы и досадливо поморщился.
– Скажите ей, что занят. Пусть обедают без меня.
Секретарша согласно смежила веки и тут же спросила:
– Где будете кушать?
Напоминание о еде пробудило в нем аппетит.
– Давайте сюда, – распорядился он.
Секретарша беззвучно удалилась, а Борнов отворил искусно вмонтированную в заднюю стенку кабинета – и опытный глаз не заметит – дверь комнаты отдыха, обставленной по новейшим образцам, с ванной и туалетом, с аквариумом и японским телевизором. Он открыл холодильник, неспешно прошелся усталым взглядом по этикеткам заморских вин и остановился на привычном коньяке. Настоятельно требовалось снять напряжение.
Секретарша принесла обед, пожелала приятного аппетита и оставила Борнова наедине с собственными мыслями, а точнее, с безмыслием, потому что после коньяка ни о чем не хотелось думать.
Покуда Борнов обедал, Чертенок спокойно расставил все собранные в пригоршню буквы на свои места и в оставшееся время решил поглядеть, что творится в редакции. Через минуту он проник в кабинет редактора.
Редактора было не узнать. Еще совсем недавно покорный, перепуганный и молчаливый, он грозно восседал в своем кресле, то и дело с грохотом опуская на стол увесистый кулак. Его замы, ответственный секретарь, заведующий отделом, выпускающий и прочие редакционные работники, как давеча он в кабинете Бор-нова, втягивали головы в плечи и робко оправдывались, представляя экземпляры газет, с которыми работали при выпуске. Но это не помогало, редактор продолжал метать громы и молнии. Выпускающий уже был понижен в должности с выговором, ответственный за выпуск отделался строгим выговором с занесением, остальные ждали своей очереди.
«Все как и должно быть», – решил Чертенок удовлетворенно. Хорошо изучив законы человеческих взаимоотношений, он знал ход дальнейших событий и потому задерживаться не стал – поспешил обратно, в руководящее Учреждение.
Борнов плотно отобедал – и раздражительность его поулеглась. Теперь он ждал докладов, чтобы наказать кого следует и заняться текущими делами. Хотя нет, какие уж там дела – выбили из колеи, мерзавцы!
Редактор не заставил его долго ждать, позвонил и начал докладывать:
– Я все проверил от начала до конца и не обнаружил ошибки. Матрица была единственной, и в ней все на месте, вот она, передо мной.
– А передо мной газета! – повысил голос Борнов, вновь начиная раздражаться. – Ты хочешь сказать, что в этом деле и виновных нет?
– Но их действительно нет, – выдавил редактор упавшим голосом.
– Такого не бывает. И чтобы ты это твердо усвоил, объявляю строгий! – И помолчав, уточнил: – Для начала.