– А ты можешь?.. Ты знаешь? – непонятно о чем спросила она.
– Могу и знаю! Живее!
– Ты знаешь, как вывести отсюда? Правда? Ведь там все горит!.. И ты спасешь меня, не бросишь? – на ее лице появилось осмысленное выражение. – Не бросишь?
– Не брошу, не брошу. Пойдем, – я потянул ее за руку.
– Я отблагодарю… не веришь? Отблагодарю… только выведи.
Она неожиданно резко вскочила с койки и бросилась на меня, обхватив шею руками.
– Я отблагодарю, – шептала она, ища мои губы своими, – ты добрый, красивый…
Я пытался оторвать ее от себя, мои руки скользили по шелку ночной сорочки, по упругим выпуклостям грудей, я чувствовал запах дорогих духов, перемешанный с горьковатым запахом сажи, осязал кончиками пальцев продолговатый изгиб ложбинки ее позвоночника.
– Это недолго… Мы быстро, мы успеем, – дышала она мне в шею, клонясь спиною на койку и преодолевая мое нерешительное сопротивление.
Слаб человек и не может противиться тем силам природы, заложенным в нем, которые в момент смертельной опасности толкают его к продолжению рода…
Это действительно произошло быстро, но, может быть, из-за этого мы все-таки не успели.
Секс успокоил мою непредвиденную подружку, и она даже расхохоталась, но не так, как до этого, а по-настоящему весело, указывая пальцем на мое лицо, но затем, видимо сообразив, обо что я так вымазался, стрельнула глазами в зеркало на стене и, ойкнув, побежала в ванную.
Через минуту она вышла – чистая, красивая, совершенно обнаженная. Казенное полотенце висело у нее на плече. На ходу она выкручивала мокрую сорочку.
– Вытри физиономию, – совсем по-домашнему сказала она, подавая мне полотенце и, увидев мое трико в кресле (забыл бросить в дипломат), добавила: – Я надену. Ты не против?
Я был не против, и она легким винтообразно-змеиным движением втиснула в них свои бедра.
– Ты сильно обожглась, – кивнул я на продолговатый ожог на ее груди.
– Это не сейчас, – ответила она, с трудом натягивая мокрую сорочку, – это работа дурака Шашлычника…
Я вздрогнул.
– Шашлычника?
– Ну да. Это кличка у него такая, – она заправляла сорочку в трико, оттягивая рукою резинку, – а дело было на пляже.
– На пляже? – неожиданно для самого себя спросил я.
– На пляже, – машинально ответила она, управившись с ночной сорочкой.
– А тот был привязан к коряге?…
Я видел, как у нее опустились руки и отвис подбородок, отчего ее лицо удлинилось, но не потеряло своей привлекательности.
– Слушай! А ты откуда знаешь?!
Я не успел ответить: совсем рядом, чуть ли не в соседнем номере, раздался душераздирающий крик мужчины. Крик оборвался на самой высокой ноте. Так закончить его можно, лишь потеряв сознание. Это нам последнее предупреждение: мужчины в основном так не кричат по пустякам.
– Пойдем, – сказал я и взял узкую ладонь, но, посмотрев на ее золотистую копну волос, запнулся… – Живо намочи получше полотенце и обмотай голову! Да и это тоже, – добавил я, стягивая куртку.
Она сразу сообразила, зачем это требуется, и побежала в ванную. Зашумела вода. Я еще раз оглядел помещение и взял в руку дипломат. Через несколько секунд моя подружка выскочила обратно. На голове, как чалма, мокрое полотенце, в руках – моя куртка.
– Похожа на турчанку? – совсем по-детски спросила она, протягивая мне мокрую куртку.
– Надевай сама, – приказал я ей.
– У меня же и так мокрая рубашка, – пыталась возразить она.
– Не возникай!
Девушка натянула куртку, и мы подошли к двери. Я распахнул ее и тотчас отшатнулся… В лицо пахнуло дымом и жаром, как из духового шкафа, в коридоре по ковровой дорожке струились ленты огня, слышался детский плач. Моя спутница закашлялась.
Захлопнув дверь, я повернул ключ в замке: этот путь нам заказан. Что теперь?
– Что? – тихо спросила моя подружка.
Я не ответил, до предела сосредоточившись на одной мысли – не показать своей растерянности, чтобы она не передалась ей. Иначе со вторым приступом истерики мне не справиться.
Но, как ни странно, я ничуть не жалел о потере на любовь тех нескольких минут, которые, возможно, нам будут стоить жизни.
Я подошел к окну, сдвинул штору и, открыв до конца створку, высунулся наружу. Предрассветный полумрак был окрашен в розовый цвет. С высоты седьмого этажа я увидел несколько десятков человек, которые стояли и смотрели вверх. Никто не бегал, не кричал – просто стояли и смотрели. Это было так же неестественно и дико, как смех в помещении морга. А я бегал бы, кричал? – подумал я про себя и успокоился. Глянул влево по фасаду – весь седьмой этаж, за исключением нескольких соседних номеров, горел. Из ближайших окон пока валил черный дым, а дальше, в правом крыле, уже гудело пламя.
Этажом ниже, чуть наискосок, из окна высунулась голова мужчины. Задрав вверх голову, он увидел меня.
– Горим? – с едва скрываемой радостью спросил он, и я понял причину этой радости и не осудил его.
Мы находились в разных мирах, разделенных всего лишь тридцатью сантиметрами железобетонных плит перекрытия, но эти сантиметры непреодолимы, как расстояние в тридцать тысяч световых лет. Мой мир обречен. И тот, что высунулся из окна шестого этажа, знает об этом и, не испытывая ко мне никакой вражды, радуется по поводу того, что его мир в другой плоскости, в другом измерении, и у него достаточно времени, чтобы собрать вещи и спуститься вниз.
Спиною я ощутил холодок – открытое окно способствовало созданию тяги, а это не в нашу пользу. Оглянулся на дверь, так и есть: по всему ее периметру, особенно снизу, тянулись узкие ленты дыма.
Я захлопнул окно и посмотрел на свою подругу. Та стояла и смотрела на меня в ожидании дальнейших действий, и ее глаза наливались беспокойством.
Решение пришло мгновенно: если мы не можем уйти через дверь, не можем проникнуть сквозь перекрытие, то мы должны проникнуть в тот мир на шестом этаже через окно.
– Включай воду! – скомандовал я девушке, и она снова бросилась в ванную. Прихватив одно покрывало, последовал за нею.
Об эмалированную поверхность ванной дробилась упругая струя воды. Закрыв сливное отверстие пробкой, я бросил туда покрывало.
– Намочи хорошенько!
И вскочил в номер. Шторы, вернее, шнур от них сразу привлек мое внимание. Я рванул за штору, рассчитывая на то, что она выдернется из зажимов, но неожиданно вся эта конструкция свалилась на меня вместе с карнизом. Это оказалось даже кстати: шнур, при рассмотрении вблизи, был тонок и вряд ли выдержал бы мои семьдесят пять килограммов, а вот дюралевый карниз с кронштейнами по краям наверняка пригодится.
– Что теперь делать? – раздалось у меня за спиною. На какое-то мгновение, возясь со шторами, я забыл о своей напарнице.
– Заткни щель внизу! – указал я на дверь.
Она поволокла мокрое отяжелевшее покрывало по полу, оставляя мокрую полосу на ворсе паласа и, присев на корточки, приступила к работе.
Мысль работала четко, в одном направлении, не отвлекаясь на посторонние детали (я только констатировал звук сирен прибывших пожарных машин, тотчас забыв про них).
Додумавшись, что мокрые простыни лучше будут затягиваться в узел, прошел в ванную (там уже наполовину набралось воды) и намочил их. Девушка закончила затыкать щель, используя для этого гостиничную ложку для обуви, подошла ко мне.
Я сделал узел из простыни и, накинув на конец карниза, протянул ее.
– Держи!
И мы начали тянуть в разные стороны.
– Как в пионерском лагере, – улыбнулась девушка.
Я не понял.
– Перетягивание каната, – пояснила она.
– Сколько тебе лет? – спросил я, завязывая узел на второй простыне.
– Двадцать три. Старуха уже.
– А звать как, если не секрет? Держи карниз…
– Не секрет, Вита.
Я воспринял это спокойно. Ну, конечно, Вита! Мог бы и сам догадаться, раз там был Шашлычник.
– Может, ты и Гнутого знаешь? – спросил я, натягивая простынь.
Вита чуть не бросила карниз, и брови ее полезли под самую «чалму».
– Во даешь! Ты, случайно, не из органов? Я не видела тебя в той компании.
Я промолчал. Чертовщина какая-то! Как я мог ее видеть во сне до того, как познакомился с нею? А ожог на груди, Шашлычник, Гнутый?… Может быть, вся эта информация была передана ее биополем в момент смертельной опасности? Скорее всего, так. Удовлетворенный такой гипотезой, я сосредоточил свое внимание на кронштейнах карниза: выдержит ли сварка?
В этой нервозной обстановке у меня что-то не ладилось с первым действием арифметики – сложением: карниз – три метра, плюс простыни – по два, нет – по полтора (ушло на узлы), итого – шесть. Хватит ли от подоконника седьмого этажа до подоконника шестого, или нет? Я прикинул высоту номера, приплюсовал толщину перекрытия – не более четырех метров. Хватит!.. Стоп, а привязывать за что я буду? Подошел к койке соседа, отодвинул в сторону прикроватную тумбочку. Ясно, что привязывать буду к подводящей трубе отопления, а это еще метра два. Нужно добавить.
Я раскрыл дипломат и с трудом отыскал складной нож. Затем, наступив ногою на карниз, выдернул из зажимов половину шторы и протянул угол Вите. Натянув ткань, я полоснул посередине лезвием и с треском разорвал штору надвое.
Наращивание конструкции для перехода в мир иного измерения заняло не более двух минут. Еще несколько секунд ушло на то, чтобы привязать ее к трубе отопления. Вот и все.
Теперь необходимо выяснить, каким способом я буду переправлять вниз Виту.
– Ты должна спуститься по этому (кивнул на готовую снасть) на следующий этаж. Это просто, как в школе по канату. Только не смотреть вниз.
Вита отрицательно покачала головою.
– Я сорвусь, – тихо сказала она, но я видел, как ее глаза становились водянистыми от страха, – у меня руки слабые. Я сорвусь!
Руки слабые? Значит, нужно привязать на конце какую-то палку, чтобы она уперлась ногами, и опускать ее, как бадью в колодец. Пошарил по номеру глазами – ничего подходящего. Хотя дипломат… Я просунул сквозь ручку мокрую штору и завязал узел.