Я пошел вдоль берега по еле заметной, протоптанной рыбаками тропке и вскоре наткнулся на еще один сюрприз. В одной из прогалин, свободной от камыша, я увидел торчащий в воде костыль. Я не так удивился бы, увидев на берегу русалку: она, хотя и нереальная, была бы здесь уместна. Но костыль? Это все равно, что увидеть на крыше девятиэтажки живую лошадь.
Нехорошие мысли зашевелились у меня в голове: одноногий человек, искупавшись, уходя, не забудет ни при каких обстоятельствах свой костыль в воде. Значит, этот человек еще плавает. И уже долго. Несколько суток, если судить по четкой отметине на костыле, оставленной поверхностью воды после того, как паводок пошел на убыль.
Я свернул с тропинки влево и стал продираться сквозь заросли кустарника, удаляясь от ерика. Обогнув небольшое озерцо, сплошь затянутое ядовито-зеленой пленкой, я выбрался на старую проселочную дорогу, которая и вывела меня к реке.
С гребня намытого песка я увидел домики Краснослободска, высокие деревья у пристани и остров, к которому причалил наш Як-42. Возле самолета людей было не очень много: очевидно, выставили охранение и любопытных, прибывших на моторках, близко не подпускали. Теплоход с пассажирами рейса № 1302 уже был на середине реки.
Перед пристанью я остановился под деревьями и слегка привел себя в порядок: отряхнул с куртки желтую пыльцу и паутину, отодрал с джинсов репьи. Черпая песок тапочками, спустился к дощатому настилу.
На берегу за грубо сколоченными длинными прилавками сидели торговцы фруктами, жареными семечками, вяленой и свежей рыбой. Потенциальные покупатели, сходя с автобусов, не задерживались между рядами, а спешили к берегу на дебаркадер, чтобы посмотреть на небывалое зрелище – самолет посреди реки.
Речной трамвай пришлось ждать минут десять.
И вот я сижу на каком-то ларе со спасательными поясами, прислонившись к белой перегородке, и наблюдаю, как на потолке мельтешат слепящие блики, отраженные от волн.
Неожиданно у меня заныл зуб. Скорее всего, он у меня болел все это время, с самой ночи, но в этих передрягах я о нем просто не думал. Этот зуб (вывалилась пломба) слегка подпортил мне конец отпуска.
Меня слегка потянуло в дрему, но вот наша «Москва» причаливает, вздрагивая от удара о покрышки, закрепленные вдоль борта дебаркадера, и дежурный с возгласом «береги ноги!» опрокидывает металлический трап на палубу.
До рынка добираюсь на автобусе, а от него в свой район города на маршрутке. По пути только и разговоров об упавшем в воду самолете. И чем дальше я удаляюсь от реки, тем больше этот факт обрастает такими подробностями и деталями, будто каждый из рассказчиков сам был там, а под конец пути кто-то сообщил, что самолет упал в воду и сразу затонул, успел выпрыгнуть лишь командир экипажа…
Около трех часов дня, в самую жару, я входил в третий подъезд своего дома. Из-под лестничной клетки от приоткрытой двери технического подполья сквозило прохладой и сыростью.
Почтовый ящик был буквально забит газетами и журналами. Очевидно, сосед-пенсионер, которого я попросил вынимать корреспонденцию, не заглядывал в него, по крайней мере последнюю неделю.
И вот я наконец у себя дома. Потускневшие образы обстановки двухкомнатной квартиры, в которой я не был около месяца, постепенно восстанавливались в моей памяти, и сама мебель, полки с книгами, поначалу казавшиеся чуть-чуть иными, чем были прежде, принимали свой обычный будничный вид. Я адаптировался в своем мире – таком привычном, рациональном, надежном.
Открыв балконную дверь и сбросив грязную, мятую, а местами и рваную одежду в ящик под умывальником, я принял душ, надел тонкий спортивный костюм и сразу же наметил, что делать дальше. Это – проверить содержание неутомимо работающего холодильника. У меня со вчерашнего вечера (не считая коньяк того грузина) во рту ничего не было.
Незамысловато сервировав журнальный столик, я устроился в кресле, предвкушая удовольствие побыть в одиночестве с самим собой. Я не бирюк, люблю вращаться среди людей, шумные компании, но изредка, вот как сейчас, хочется побыть одному. Это состояние души я называю «курс – одиночество» по названию книги одного интереснейшего чудака, который на маленькой яхте пересек океан.
Я только опрокинул первую стопку, как зазвонил телефон. Кто это хочет сбить меня с курса одиночества? Может лучше пока не поднимать трубку? Поднял.
– Слушаю.
– Наконец-то! – раздался голос главного редактора. – С приездом! Я уже тебе два часа звоню.
– Соскучился?
Шеф хохотнул знакомым сытым смехом, по тембру заключительной части которого, перешедшему в рык, я понял, что ему не до шуток.
Я напомнил:
– У меня еще два дня отпуска.
– Знаю, поэтому и звоню.
Мне стало ясно, что завтра придется идти в редакцию, но на всякий случай добавил:
– К тому же и зуб разболелся. Завтра хочу идти в поликлинику.
– Зуб подождет, – категорично заявил шеф.
Я разозлился.
– Конечно, подождет. Не твой же зуб.
– Извини, Женя, – он понял, что проявил нетактичность, – задергали совсем…
– Что у вас произошло? – задал я наконец вопрос, который нужно было задать еще в самом начале разговора.
– Да не у нас… – шеф несколько замялся, – а у тебя.
– Ну и что там у тебя? – поинтересовался я.
В телефонной трубке было слышно, как тот чиркнул спичкой (не потерял еще, видать, коробок), сделал затяжку и с шумом выдохнул.
– Стал бы я тебя беспокоить с твоим зубом (подковырнул-таки!) из-за какой-то работы. Ничего такого срочного у нас нет, и ты мне, в принципе, не нужен. Тобой интересуются другие.
– Кто, если не секрет?
– Управление внутренних дел.
Этого мне еще не хватало на сегодня!
– И что же их интересовало?
– Куда ты поехал в отпуск и когда должен приступить к работе.
– Что им от меня нужно? – спросил я и поморщился от нового приступа зубной боли.
– Понятия не имею. Вот я записал, к кому тебе обратиться, – шеф зашуршал страницами записной книжки, – майор Искренко. Просили зайти завтра к девяти часам утра.
Пока он листал записную книжку, я пропустил еще одну стопку водки, запил ледяной минералкой и, подцепив вилкой кусочек скумбрии, стал жевать.
– Ты меня слушаешь? – спросил шеф.
Я сделал глоток, отправив пережеванную скумбрию вдогонку за минеральной водой.
– Слушаю, – ответил я. – У тебя есть какие-либо соображения, на кой черт я им потребовался?
– Только предположение: если бы ты что-нибудь натворил, то тебя тихо бы взяли еще в столице, значит, ты им нужен не как потенциальный уголовник, а как корреспондент, а почему именно востребовали тебя? – возможно, из-за твоих «Браконьеров». И из деликатности (шеф хмыкнул) или, боясь, что от страха ты наложишь в штаны (излюбленный его штамп), не позвонили тебе сами, а попросили меня.
На этом мы и закончили разговор.
Вспомнив про газету, сходил к соседу по площадке. Он, оказывается, уже пять дней лежит в больничном комплексе с подозрением на рак желудка. Его жена – щупленькая, маленькая старушка – отдала мне стопку корреспонденции и ключ от почтового ящика.
Среди газет и журналов обнаружил конверт из ВОАП, где сообщалось, что один из моих рассказов (балуюсь и этим) опубликован в Чехословакии, и мне необходимо дать согласие на перевод гонорара в рублях или чеках, – приятные мелочи нашего бытия.
Бегло просмотрев газеты за последние два-три дня и ознакомившись с вечерней программой телевидения (наметив посмотреть документальный фильм в одиннадцать часов), углубился в содержание «Техники – молодежи», одновременно заканчивая водочку и консервы.
Где-то около восьми за окном потемнело (я было уже хотел зажечь свет), длинные плети плакучей ивы закачались от ветра, забарабанили об оцинкованную жесть крупные капли дождя. Монотонный шум убаюкивал… Сквозь сон я изредка улавливал утробное урчание грома.
Проснулся за полночь от стука в дверь: так мне поначалу показалось. Темнота. Уличное освещение отключено. Гроза прекратилась. Стук повторился, но теперь я уже определил, что это не в дверь, а очевидно, от соседей, которые ниже. Нашли время долбить шлямбуром плиту перекрытия. Да нет… что-то на это не похоже. Стук какой-то приглушенный, как от деревянного молотка, явно перемещался из коридора в комнату, мимо дивана, на котором я лежал, к балконной двери. Тук-тук-тук-тук. Что они там – комаров бьют на потолке? – только подумал я. Как стук, но уже другой тональности, раздался от окна. Так стучат по стеклу.
Я дернул за шнурок торшера, стоящего в изголовье. Прищурился от света. Стук в окно снова. Поднимаюсь, иду, отдергиваю штору. За стеклом сидит белая голубка (кто-то научил меня отличать самцов от самок по размеру головы) и косит на меня красным глазом.
– Ну что тебе нужно? – спрашиваю я.
Голубка бьет крыльями и наискось летит в темноту.
Я собрался опять лечь, как цепочка неопределенных пятен на паласе привлекает мое внимание. Они ведут в коридор. Выхожу туда, включаю свет и застываю в изумлении… От закрытой двери идут мокрые, грязные, с крупинками желтого песка человеческие следы. Судя по размеру и конфигурации – женские. И что-то странное в этих отпечатках. Присмотрелся… Следы от одной ноги! Левой. А рядом небольшие кружочки от резинового наконечника костыля.
Глава третьяСентиментальный маньяк
Без четверти девять я был у здания областного Управления внутренних дел, более известного в просторечии как желтый дом. Два массивных бетонных шара на постаментах возле центрального входа олицетворяли собою по замыслу архитекторов весомость учреждения, у меня же эти архитектурные излишества послевоенных лет почему-то ассоциировались с понятием «круглая тайна».
Я решил быть точным и зайти в управление ровно в девять, как мне было назначено. Перейдя улицу с трамвайными рельсами, залитыми асфальтом (кому-то из номенклатуры мешал шум, производимый этим видом транспорта, и жители нескольких районов города лишились прямого маршрута к центральному рынку), я приобрел в ближайшем киоске несколько газет и сел на свободную скамейку напротив кинотеатра «Победа».