Квинтовый круг — страница 50 из 113

водрузил их себе на нос.

«Спокойно!» – Раздалось за моею спиною. Оборачиваюсь – никого.

4

«Говорят тебе, не дергайся! Положи бумажку в карман и прикрой дверцу ячейки».

Я повиновался: засунул листок в карман, прикрыл дверцу ячейки камеры хранения, а сам не могу опомниться от неожиданности.

«Молодец!»

И только после этого до меня дошло, что голос доносился из очков. По тембру он отличался от того, который я слышал в Управлении внутренних дел, но, возможно, его искажали миниатюрные динамики, вмонтированные в оправу.

«Выходи к троллейбусной остановке!»

Последовала очередная команда, и я направился к выходу.

«Да не так быстро! Спокойнее. Веди себя непринужденно. Не суетись. Если можешь, то улыбайся».

«Да он еще издевается, кинорежиссер паршивый!»– зло подумал я, и эта злость, как всегда, помогла мне сосредоточиться, взять себя в руки.

«Если громкость прибавить, то засунь руку в правый карман, если убавить, то в левый».

Громкость меня устраивала.

«Вот и отлично! А как насчет диоптрий?»

Я не понял, и тот ответил сам себе:

«С диоптриями тоже порядок: ведь это твои очки».

Я глянул вдаль, на расписание поездов, и убедился, что с диоптриями полный порядок (у меня минус полтора), но когда они это успели проделать с моими очками, а главное – когда взяли их? Может, ночью та одноногая?…Но если уж они такие шустрые, подумал я, то могли бы вмонтировать и микрофон, чтобы я не жонглировал руками, как глухонемой, отвечая на вопросы. А может, его и вмонтировали, но не хотят, чтобы я знал об этом. Нужно будет это иметь в виду.

Спускаясь по ступеням центрального входа, лицом к лицу столкнулся с нашим корректором – невысоким, полным, с копной вьющихся седоватых волос. Для работающего пенсионера он отлично выглядел.

– Евгений Иванович! С приездом! Как отдохнули?

– Спасибо. Отдыхать всегда хорошо.

– Да, это так, – соглашается он. – Когда выходите на работу? У нас там такая революция…

У меня мелькнула мысль как-то намекнуть ему на очки (ведь его обязательно будут спрашивать, о чем мы говорили), но, подумав о возможности существования встроенного микрофона, не решился.

«Отвяжись от этого типа!»

– Выхожу послезавтра, так что поговорим на работе, – дал я ему не совсем тактично понять, что тороплюсь, но до него, видать, не дошло.

– Очки, я смотрю, у Вас новые. На юге приобрели?

– Они у меня уже два года, – отвечаю я, а что был совсем не на юге, промолчал.

– Не замечал раньше. Отличная оправа.

«Кончай, наконец, с ним базарить!»

– Извините, меня ждут, – поспешил я от него отделаться.

Подхожу к троллейбусной остановке и, стоя спиною к книжному киоску, поднимаю голову на фасад Дома печати (вон и окно, за ним мой стол, часть моего мира, попасть в который сейчас – «шаг вправо, шаг влево» – можно только ценою чьей-то жизни). В поле зрения попали автоматы по выдаче троллейбусных билетов, вспомнил, что на этот месяц проездной не брал. Нашел в кармане двадцатикопеечную монету и машинально направился к автоматам.

«Куда лыжи навострил? Стоять на месте!»

Стою. Тот молчит. Очевидно, думает. Наконец до него доходит:

«Можешь взять билет».

Тоже, оказывается, боится контролеров. Не хочет, чтобы они привязались ко мне по дороге. Даже открыл моим сопровождающим, что очередные эпизоды произойдут в городском транспорте.

Подхожу к автоматам, опускаю в щель монету. Срабатывает механизм – билеты соскальзывают в приемную нишу. Как сухой лист с дерева. А меня в это время занимает мысль о том, что я, как ни странно, не испытываю никаких эмоций по поводу тех сотен тысяч, находящихся в дипломате. Ну, хотя бы какой-то маленький тревожный очажок в голове – нет, я о них даже не думал. А все потому, что они не мои. Такое, очевидно, атрофированное чувство и у работников банков, пропускающих через свои руки денежный поток. Для них эти туго упакованные пачки не олицетворяют деньги, потому что они не их.

Возвращаюсь к остановке.

«Садись!» – Скомандовал ведущий и после небольшой паузы добавил: «… В троллейбус».

Как будто бы я мог не сообразить, что садиться нужно в троллейбус, а не на асфальт перед книжным киоском.

Сажусь в троллейбус номер восемь, следующий до Спартановки. «Осторожно, двери закрываются» и поехали. Прокомпостировал билет и стал на задней площадке, чтобы меня могли видеть «мои» через заднее стекло (сообразительный мужик!).

«Пройди в середину салона!»

А этот тоже не дурак. Прохожу к средней двери, но не сажусь, хотя есть свободные места. «Улица Порт-Саида». Молчок. Едем дальше. Следующая остановка – «Институт».

А ведь этот наверняка здесь! – неожиданно доходит до меня. А как же иначе? – он же должен все время меня видеть, чтобы двигать, как пешку. Медленно поворачиваю голову и ощупываю взглядом немногочисленных пассажиров. Кто? – этот или тот?.. Женщины и дети не в счет. Вот он – молодой верзила в джинсовом костюме! Сидит отвернувшись к окну, а у самого, видать, вмонтирован микрофон в воротник куртки, и он уткнулся в него мясистыми губами. Ну и как же он планирует заполучить у меня дипломат? Ведь не секрет, что за троллейбусом следят и те, и другие. В кино обычно обмениваются одинаковыми портфелями, чемоданами или дипломатами, а здесь?.. У него в руках ничего нет.

«Осторожно, двери закрываются. Следующая остановка – площадь Ленина».

«Приготовиться к выходу».

Я не заметил, чтобы верзила шевелил губами, но это можно произнести и не шевеля ими, как чревовещатель.

«Остановка – площадь Ленина».

«Выходи!»

Слушаюсь, товарищ начальник! Выхожу. Верзила тоже. Ну и что дальше? А ничего – он спокойно обходит меня и наискосок идет к краеведческому музею. Стою и жду следующую команду, и тот медлит, видимо, осматривается. Закуриваю.

«Иди ко второму причалу».

А что если притвориться, что не в курсе про этот самый причал? Пусть ведет более детально. И «нашим» будет время перестроиться, запеленговать ведущего.

«Не прикидывайся шлангом, что не знаешь, где второй причал. На рыбалку каждый выходной с него отплываешь».

Ничего себе! – даже это знают. Видать, меня изучили, прежде чем назначить посредником.

Спускаюсь вниз, к панораме. Навстречу подымаются уставшие дачники, рыбаки, горластая молодежь. Минут пять, как причалил очередной теплоход. Военная техника на площадках рядом с громадой цилиндра панорамы кажется бутафорской и очень маленькой. Не верится, что в этих самолетиках и танках когда-то могли умещаться люди. Мраморные плитки на стеле с пятиконечной звездой покрыты ржавыми дождевыми потеками.

За панорамой хотел было сбежать вниз по откосу, как всегда это делал, но меня остановили:

«Давай по лестнице. Ломать ноги будешь в другой раз. Как видишь, заботимся о твоем здоровье».

По лестнице так по лестнице, мне некуда торопиться. Спускаюсь и представляю себе, как сейчас наши (буду без кавычек) сопроводили меня.

Прострекотал в сторону реки вертолет. Наши зря время не теряют! Но теперь у них задача, по-моему, несколько усложняется: основные-то силы на правом берегу, а если меня заставят переправиться на левый, что, скорее всего, к этому и идет, то, даже принимая в расчет вертолет, появится масса непроработанных вариантов, требующих перестройки на ходу. Для вертолета еще нужно определить посадочную площадку, а ее нельзя выбрать вблизи пристани: станет очевидным его предназначение, и вся команда будет «засвечена» противником (именно противником, а не преступниками, потому что это уже похоже на небольшую войну). Подключать же к делу немногочисленный и не введенный в курс дела состав милиции Краснослободска было поздно.

С такими мыслями я, не торопясь (и что интересно – меня не подгоняли), спустился по лестнице к шаткому настилу, переброшенному с песчаного берега на дебаркадер. Только что пришвартовался один из теплоходов, курсирующих с интервалом в двадцать минут, и по скрипучим сходням устремился поток людей. Среди них были очень заметны крепкие парни в брезентовой и джинсовой робе. Покрикивая: «Дорогу!» и бесцеремонно толкая, они тащили на спинах объемные мешки, тюки, ящики с овощами, фруктами и зеленью, стараясь побыстрее захватить частника с автомобилем, получить плату с клиента и бежать за следующим. Система: производитель – обслуживающая бригада – рынок действовала безотказно.

«Бери билет. Чего стоишь?»

Интересно, то шагу не давал ступить самостоятельно, а теперь требует от меня инициативы. Притомился, видать, мой ведущий. Подхожу к кассе, беру, как обычно, два билета – туда и обратно, и даже не удивляюсь своему оптимизму. В самом деле! – не будут же они меня гонять всю ночь по левому берегу?

Я уже как-то приспособился к роли марионетки, которую дергают за ниточки. Оказывается, это не так сложно, а главное – не требует умственного напряжения. Взяв билеты, стою, жду, как и подобает марионетке, находясь в расслабленном состоянии. Лишение свободы действовать самостоятельно гипнотизирует, усыпляет и отупляет сознание, личность, как армия или концлагерь.

«Садись на теплоход!»

Пожалуйста. Никаких проблем. Тем более что посадка уже заканчивается и не такая толкотня у трапа.

«Иди и не оглядывайся!»

А чего мне оглядываться, что я там не видел?.. Нет, я все-таки заметил, как к окошечку кассы подошел и, согнувшись, вставил свою физиономию тот верзила, который сидел в троллейбусе и делал вид, что ему до смерти интересно смотреть сквозь пыльное стекло.

Глава пятаяТот, который за моими ушами

1

Оторвав один билет, я протянул его контролеру и по металлическому трапу, отполированному до блеска тысячами подошв, перешел с дебаркадера на теплоход.

«Далеко не заходи. Два шага вправо и остановись. Так».

Более неудобного места – возле двух тумб с намотанным восьмеркой канатом – на этом судне не найти: постоянно ругается матрос при швартовке. Но пришлось подчиниться. Стал рядом и облокотился о поручни.