Верзила – ну прямо, классический уголовник! – поднялся последним и, проходя мимо меня, изо всех сил (аж отвернулся) старался не смотреть в мою сторону. Не могли, что ли, для приема денег прислать кого-нибудь поблагороднее? Ну и каким же образом они теперь хотят заполучить этот проклятый дипломат? Не представляю, как это можно проделать на теплоходе. Тем более, если уж я смог «вычислить» этого типа, то опытные чекисты наверняка засекли его еще возле троллейбусной остановки.
Третий звонок, как в театре, оповестил о начале последнего (я так думаю) действия в этом спектакле. Контролер выбросил из кулака мятые билеты в воду и взялся за поручень трапа. Матрос в расстегнутой хлопчатобумажной куртке, одетой на голое тело, подошел к передним швартовым. С берега бежало несколько человек, пытаясь успеть до поднятия трапа. Солнце находилось за панорамой. На крыше дебаркадера прыгали воробьи. Сцена готова, артисты и статисты. Сейчас подымут занавес…
«Сойди на берег! Живо!»
Режиссер внес поправку, и я, как дисциплинированный исполнитель, резво сбежал по трапу мимо чертыхнувшегося контролера.
Теплоход отошел. Среди лиц на его борту мелькнула удивленная физиономия верзилы. Мне стало смешно: и надо же принять одного из своих за уголовника! Теперь понятно, почему меня заставили сойти: часть «сопровождающих лиц» отсеялась, и теперь нашим нужно предпринимать экстренные меры, чтобы перестроиться и подослать дополнительный наряд. Мой ведущий не стал на этот раз выдумывать новый вариант, а благополучно, если уместно такое слово в данной ситуации, отправил меня на следующем теплоходе.
Указаний, где мне стоять, не последовало, и я, воспользовавшись предоставленной свободой выбора, перешел к правому борту. И только тогда вспомнил, что за все это время, начиная от спуска по лестнице до причала, ни разу не вспомнил и не взглянул в сторону Голодного острова. Вот что значит зациклиться на роли ведомого!
Самолета на песчаной косе острова уже не было, и сейчас трудно было представить, что он мог там находиться, а все, что произошло вчера, казалось годичной давности: насыщенность событиями удлиняет интервалы времени. Я часто задумываюсь над этим феноменом, но никак не могу подобрать для него название.
Изменение общей тональности в разговорах окружающих меня людей отвлекло от размышлений, касающихся такой фундаментальной категории, как время. Словно от брошенного в стоячую воду камня, в толпе появилось упорядоченное движение, захватившее и меня. Что-то привлекло всеобщее внимание, и это «что-то» я увидел на воде.
Метрах в пятидесяти, пересекая курс теплохода, плыл какой-то предмет. Первое впечатление – понтон от надувного плота, но когда расстояние сократилось, то стало ясно, что это большой полупрозрачный целлофановый мешок и в нем что-то лежит. Капитан сбросил скорость, и пакет проплыл метрах в трех от носа теплохода. Матрос, отвечающий за швартовку, пытался подцепить странный предмет багром, но не дотянулся. «Женщина!» – крикнул кто-то, рассмотрев содержание мешка. Да, действительно, женщина. Лежит на спине выпрямленная, руки скрещены, сама совершенно голая. Спутанные светлые волосы закрывают лицо, а на груди что-то бурое, засохшее…
Что это труп «не первой свежести», было ясно: целлофановый мешок вздулся и действительно напоминал легкий понтон, почти не погруженный в воду. Он был завязан чем-то красным.
Капитан громко переговорил по рации с берегом, и теплоход, снесенный течением с курса, вновь усердно заработал двигателями, а возбужденные пассажиры до конца переправы вели разрозненные разговоры на близкие темы.
Я быстро отрешился от всего этого и вновь сосредоточился на константах своего мира и стал думать за ведущего. Будь я на его месте, дал бы команду бросить дипломат в воду, когда теплоход пересечет определенное место реки, где под водою у меня дожидались бы аквалангисты. Нет, ерунда: дипломат, даже если и потонет (я слегка приподнял его, пробуя тяжесть), то намокнут деньги. Ведущий, который всю дорогу молчал, вероятно, тоже пришел к такому выводу и поэтому, когда теплоход причалил к Краснослободскому причалу, я уже был готов к команде, которая и последовала:
«Выходи на берег».
Схожу на тот же, что и вчера, дощатый настил, но сегодня он не такой наклонный: гидроэлектростанция увеличила сброс, и уровень воды заметно поднялся вместе с понтонами и настилом, с которого местные мальчишки, не опасаясь рыбнадзора, бросали снасти под названием «телевизор». Мимо того же базарчика выхожу к автобусным остановкам.
«Заворачивай направо!»
Иду направо в сторону пляжа по тротуару, выложенному железобетонными плитами. Платная велосипедная стоянка (овощная продукция доставляется к пристани в основном этим видом транспорта). Урчание голубей под крышами навесов.
«Иди под деревья».
Там песок замусорен обрывками газет, целлофаном, пустыми пачками от сигарет – как обычно в пляжной зоне. За деревьями берег круто наклонен к воде. По песку замедлил ход. Иду под непрерывной корректурой: «Правее, прямо, еще правее…». Внизу еще достаточно отдыхающих, но многие уже собираются, а в воде всего несколько человек.
Прохожу мимо компании подвыпивших юнцов школьного возраста, расположившихся со снедью на байковом одеяле. Мне навстречу поднимается и идет накрашенная девчушка. Поравнявшись, стряхивает песок с ладоней о купальник и, отставив под прямым углом правую ступню, грудь вперед, подбородок вверх – заученная поза какой-нибудь кинозвезды – говорит:
– Дядя, дай закурить.
Достаю из кармана пачку и вижу, что это «Мальборо». Протягиваю ей три сигареты (и для друзей).
– О! – ее губы округлились. – Богато живешь.
И пошла к своим, демонстративно виляя худыми ягодицами, которые ходили под купальником, как два кулачка, прижатые друг к другу.
«Ящик впереди видишь?»
Спрашивает мой зануда, и я действительно увидел метрах в пятнадцати перевернутый деревянный ящик, в какие собирают помидоры на плантациях.
«Вот и иди к нему».
Подхожу к ящику, останавливаюсь и жду дальнейших указаний.
«Положи на него дипломат и раздевайся».
Я слегка опешил.
«Раздевайся, говорят тебе!»
Положив дипломат на ящик, с треском отдираю липучки на кроссовках, ставлю их рядом. Затем стаскиваю джинсы, куртку и тенниску. Складываю поверх дипломата. Мои импортные трусы вполне сойдут за плавки. Все.
«Хорошо. Сними часы».
Заработал даже похвалу! Снимаю часы и засовываю их под одежду. Что этот тип задумал? Уж не собирается ли он загонять меня в воду?
«Иди к воде».
Похоже, что к этому идет дело. Схожу вниз. В моих следах струится песок. Останавливаюсь как раз напротив очередного теплохода, который стоит на месте, работая винтом, преодолевая напор воды. Он ожидает, когда освободится причал. За теплоходом песчаная отмель, которую еще не залило прибывающей водой, по ней ходят чайки. Птицы, будто не подчиняясь законам перспективы, казались неправдоподобно большими.
На прибывающем теплоходе в основном местные жители, возвращающиеся кто с рынка, кто с работы, а то и едущие на ночную рыбалку в пойму. Среди них наверняка есть и наши со скрытой камерой.
«Зайди по пояс в воду».
Я повиновался без особого энтузиазма: солнце уже скрылось за высотными домами на противоположном берегу, да и ветерок, хотя и не особенно сильный, не воодушевлял освежиться. Зашел и стою, как дурак, скрестив на груди руки и шевеля пальцами ног, которые щипали мальки.
«Зайди по шею».
Не думает ли он заставить меня переплыть Волгу? Это, если не ошибаюсь, два километра, да при таком течении. Куда же меня вынесет? Нет.
«Ясно… теперь можешь выходить».
Дурь какая-то. А что ему ясно? Не думает же тот, который у меня за ушами, что я побегу за воришкой, который стащит у меня дипломат? За ним и без меня достаточно наблюдателей. Ведущий явно тянет время, что-то у него не ладится – это факт. Но меня зачем было нужно купать?
Подхожу к своим вещам. Все на месте.
«Обсохни немного и одевайся».
Трогательная забота. Я несколько раз провел ладонями по плавкам, выдавливая воду, минут пять постоял и стал одеваться в обратной последовательности по отношению к раздеванию. Когда взял дипломат в руки, то почувствовал, что вес его не изменился.
«Не торопись. Иди к остановкам, походи возле автобусов, а чтобы не скучать, музыку послушай. По заявкам радиослушателей».
Раздалась тихая ритмичная музыка. Возвратившись на пристань, я стал бесцельно, в прямом буквально смысле слова, бродить по пятачку среди киосков и автобусов. От нечего делать просмотрел расписание рейсов и одно объявление о приеме на работу на какую-то опытную станцию, с интересным пунктом льгот для мужчин: при рождении ребенка им предоставляется оплачиваемый день отдыха. Мудрое решение: лучше узаконить этот день, чем делать вид, что отсутствует прогул. Но хватит ли счастливым отцам одного дня, чтобы отметить такое событие?
Эта деталь, естественно, не сняла полностью напряжение, в котором я находился последние часы, но как-то притупила его, внесла расслабляющий элемент, и я теперь не настолько был зажат в маленькой сфере, в центре которой дипломат, а мог даже думать о проблемах работников опытной станции.
Солнце зашло. Над домами противоположного берега расплылся изумительной красоты закат. Такие краски я наблюдал только в пустыне, когда после института выбрал себе Гурьев и в качестве мастера принимал участие в прокладке узкоколейки в песках от Косчагыла до Прорвы. (Чего только стоят одни названия – Кульсары, Каратон… желтый раб, черная шуба, степная лисица – названия пыльных, продуваемых ветрами казахских поселков моей юности).
С пляжа уходили последние отдыхающие, а с прибывающими теплоходами возвращались с пустыми ящиками и корзинами торговые люди Краснослободска и окрестных хуторов. Пустела платная велосипедная стоянка. Но в кронах деревьев было еще достаточно света.
Протарахтел над высоковольтной линией вертолет. Очевидно, не дождавшись пока стемнеет, его отозвали на базу.