– Ничего ты не видел, – тихо сказала она, – ни гостиницы, ни пожара еще не было. Я уже начинаю приходить в себя и вспоминать… так всегда бывает после перехода. Мне трудно объяснить, но поверь, Шашлычник вновь сегодня будет пытать меня на берегу!
– Но ведь в гостинице мы были позавчера, позавчера! – я опять стал говорить на повышенных тонах, игнорируя ее непонятное упоминание о переходе. – И все это уже было.
– Это только для тебя было, – я видел, как напряглось ее лицо.
– А для тебя?
– А для меня? – Вита тряхнула спутавшимися волосами и почти крикнула: – А для меня нет! Нет!! Потому что я не такая, как ты, как все вы – люди!
И разрыдалась, уткнувшись лицом в мое плечо. И беззащитность обезоружила меня, лишила желания докапываться до чего-то, разбираться. Я видел перед собою только маленькую девочку, которой нужна была моя помощь, поддержка.
– Не надо, Вита, – я обнял ее, вздрагивающую, жалкую, – успокойся, не плачь. Расскажи лучше о себе. Легче будет.
Она перестала рыдать, но еще несколько минут продолжала всхлипывать, по-детски шмыгая носом и приговаривая: «Как мне это надоело! Как надоело!» Но затем успокоилась и с надрывом произнесла:
– А что рассказывать?! Покойница я, мертвечина…
– Какая же ты покойница? – погладил я ее плечо, – живая ты, живая!
– Это сейчас живая, а там, на асфальте… в реке, в могиле. Небось, испугался, когда увидел меня рядом?
И, вытирая слезы, изобразила подобие дрожащей улыбки.
Глава восьмаяВита в кукушкином гнезде
– Первый раз я умерла, точнее – утонула, три года назад, после второго курса педагогического института, когда нас на месяц послали в один совхоз убирать помидоры. Утонула в пруду, запутавшись в водорослях.
«Включилась» я (это слово придумала сама: оно лучше, чем воскресла) в незнакомом городе, в котором раньше никогда не была. Но поначалу об этом я даже не догадывалась. Мне казалось, что я жила в нем всю жизнь: здесь родилась, здесь ходила в садик, в школу, окончила курсы машинисток, работала секретарем и уже собиралась замуж.
Но постепенно в моем сознании стали появляться, будто выплывая из тумана, силуэты предметов, людей, ощущений и мыслей, не имеющих никакого отношения к моей жизни. Как из другого мира. И, наконец, настало время, когда я осознала, что живу второй раз.
Я никому не рассказала об этом – ни родителям, ни жениху, ни друзьям, боясь, что меня сочтут сумасшедшей, но и находиться в такой неопределенности я не могла. Мне было хорошо и в этой жизни, но тоска по первой, до конца не дожитой, щемящей болью завладела моими мыслями.
Во время отпуска я съездила (это оказалось в соседней области) в то село, в котором жила в предыдущей жизни, до поступления в институт. Вышла из автобуса на околице и наискосок через пустырь прошла на кладбище, на котором меня должны были похоронить. Хотя я и сообразила, что меня надо искать рядом с бабушкой, но с трудом нашла свою могилу… Она мне понравилась: чистенькая, уютная. Если можно так говорить.
С фотографии на стандартном памятнике глядела я в школьной форме выпускницы. Как я и догадывалась, сходство было почти абсолютным. Другими были только имя и фамилия.
На беду я повстречала знакомую женщину (в селах почти все родственники или знакомые) и напугала ее чуть ли не до смерти. После этого и пошли слухи о воскресших покойниках. Ни о каком посещении моих родителей не могло быть и речи. Я успела сесть на тот же автобус, возвращавшийся обратно.
Жизнь моя стала невыносимой. В одном теле одновременно находились две совершенно разные личности, со своими характерами, воспоминаниями и привязанностями. Со своим кругом друзей и родных. Еще немного, и я по-настоящему бы сошла с ума, но, к счастью, это шаткое равновесие длилось недолго: с какого-то момента напряженность упала, и я все более и более стала осознавать себя секретарем-машинисткой, а не утонувшей студенткой.
И жизнь пошла своим чередом: вышла замуж, родилась дочурка (как мне ее жалко!), взяли участок под дачу, купили мотоцикл. Вот на этом мотоцикле нас и занесло с мужем по гололеду под автокран.
– И ты стала Витой? – предположил я.
– Нет. Еще была Леной, но этот период продлился недолго. Мне даже не вернулась память о предыдущей жизни.
– И каждый переход был связан со смертью?
– Да, – и, помедлив, добавила: – Только на этот раз я покончила с собою…
Я не стал задавать очевидный вопрос, но Вита продолжила:
– Депрессия… Одинокая молодая женщина – инженер какого-то проектного института. Неудачное первое замужество, нудная неинтересная работа, ни друзей, ни подруг, а тут еще… – Вита тряхнула головою, забрасывая волосы за плечи. – Жила с соседями: муж, жена, пятилетний сын. И вот этот сорокалетний мужчина, вернее – мужик грубый, примитивный, рабочий металлургического завода, изнасиловал меня, когда жены и сына не было дома, а затем валялся в ногах, умоляя молчать, не разрушать семью. И я промолчала. А потом при всяком удобном случае с безразличием и апатией отдавалась ему, не испытывая ничего, кроме брезгливости к самой себе. Наглоталась таблеток… и вот теперь я Вита, – с облегчением закончила она.
– Но ведь и Вита… – начал я, но она меня перебила:
– Да, разбилась, но на этот раз вышло что-то не так: я не почувствовала себя другой, а осталась прежней Витой – профессиональной проституткой, но в отличие от нее, я вспомнила обо всех своих жизнях.
– А это очень важно. Ты сейчас знаешь то, чего не знала позавчера.
– Ну и что?
– А то, что ты теперь не совсем Вита, не девица легкого поведения, ты, может быть, та студентка из своей первой жизни.
– Нет, – Вита отрицательно покачала головой, – мне трудно объяснить потому, что женщины чувствуют свое тело иначе, чем мужчины. И у каждой женщины это чувство свое. Так вот, я чувствую себя в теле Виты, а не в теле Тани, той самой студентки.
– Ты не можешь быть в теле Виты. Я уже говорил, что его не могли так быстро здесь похоронить.
– А какой это город?
Я назвал.
– Ты прав, – согласилась она, – да у меня здесь и никого нет из родственников. Я коренная москвичка по последней моей биографии. В кого это я на этот раз перевоплотилась?
И мы ведем разговор как ни в чем не бывало. С ума можно сойти!
– Послушай… забыла, как тебя звать.
– Евгений Иванович.
– Ой, прямо уж и Иванович!.. Женя, что ты думаешь обо всем этом? Что это со мною?
Я ждал этого вопроса, и у меня был, как мне казалось, на него правдоподобный ответ, без мистики и чертовщины. Той Тани-студентки нет в живых, она на самом деле утонула, но ее сознание каким-то образом переместилось в мозг другой девушки, а после ее гибели в мозг следующей, как по взаимной индукции. И вот в конце этой цепочки падающего домино сознания из тела в тело нескольких женщин, оно попадает мозг спящей летаргическим сном девушки, которую по ошибке закопали на кладбище. Но я не стал излагать ей своей гипотезы.
– Не знаю, Вита, но главное то, что ты осталась живой после стольких смертей.
– Зачем мне это? Человеку достаточно и одной смерти, – сказала она и подняла на меня глаза.
Что я мог ответить?
– А может быть, всего этого и нет? – продолжила она. – Может быть, у меня что-то с головой, и это все мне просто кажется?
– А мне, – спросил я, – тоже кажется? И гостиница, и кладбище?
– Тогда зачем мы здесь?
Я не понял.
– Зачем нас поместили в сумасшедший дом?
– Откуда ты знаешь?
– Чувствую, – ответила Вита, – что мы оба сошли с ума.
Мне в голову такая мысль еще не приходила, хотя… подсознательно я был уже почти к ней готов. Это объясняло все. Были же, как пишут, случаи массового помешательства. Но для сумасшедших мы рассуждаем довольно-таки здраво и будем придерживаться той же тактики, чтобы окончательно не свихнуться.
– Вита, давай разберемся с твоими чувствами, по возможности придерживаясь логики?
– Давай, – согласилась она, – но я логику в школе не проходила: говорят, что такой предмет перестали преподавать давным-давно.
– Вита, у тебя тогда в гостинице был ожог на груди, теперь его нет, и ты говоришь, что он появится у тебя сегодня. Каким образом?
– Да я тебе уже говорила: Шашлычник приложит железку (я вспомнила – арматурой называется), разогретую докрасна в костре.
– Кто такой Шашлычник?
– Да он из команды очкарика. Его используют, когда требуется из кого-нибудь выцедить деньги. Клиента обычно завозят в пойму и пытают раскаленным прутом до тех пор, пока он не согласится выложить названную сумму. Отсюда и кличка – Шашлычник.
– А что они от тебя хотят?
– Я так и не поняла. Вначале думала, что я им требуюсь как женщина, но не это: спрашивают про какого-то мальчика и где его прячут. Может, сегодня у меня еще проявится, и я пойму. А ты не знаешь про мальчика?
– Сегодня узнаю, – задумчиво произнес я.
– А ты здесь при чем? – удивилась Вита.
– Да я же тоже был в пойме, когда тебя мучили!
У Виты от удивления расширились глаза.
– Так это ты был привязан к коряге?!
Я не успел ответить. Лампа над дверью щелкнула и выключилась. «Ой, мамочка!» – прошептала Вита, прижимаясь ко мне. Там, где находилось зарешеченное окно, не было видно даже мутного пятна: до рассвета было еще не менее двух часов.
– Ложись, – предложил я Вите, решив прекратить безрезультатную попытку разобраться во всем этом, – ты совсем озябла. Утро вечера, как говорят, мудренее.
Она снова легла на мою руку, прислонившись ко мне спиною. Укладываясь поудобнее, я случайно коснулся ладонью ее груди. Она мягко отстранилась и прошептала:
– Не надо, Женя…
– Что ты! Я нечаянно.
– Хорошо. Ты же сам говорил, что я теперь не девица легкого поведения, хотя… там, в гостинице, мне было с тобою приятно.
– Ладно, давай немного поспим.
– Давай. Ты не сердишься?
– Нет.
– А то у меня в голове раздвоилось: то я Вита, то… – и не закончила фразы, засыпая.