Я еще около часа пролежал с открытыми глазами. Страшно хотелось курить. Но спокойное, размеренное дыхание Виты постепенно вызвало у меня что-то похожее на резонанс: ритм моего дыхания настроился на ее, и я погрузился в сон, как в сухой и теплый колодец.
Меня разбудило громыхание двери. Я открыл глаза и первое мгновение не мог сообразить, где я нахожусь. Камера, палата? Рядом посапывает Вита… Вспомнил.
В помещении уже сравнительно светло, кроме того, из ярко освещенного коридора добавилось света. На пороге стоят двое в белых халатах. Их деформированные тени лежат на полу.
– Ты только посмотри, Котя! – гаркнул один из них, маленький, кривоногий, квадратный.
От крика Вита проснулась и, посмотрев на вошедших, вздрогнула. «Шашлычник!» – шепнула она, вцепившись мне в руку. Я тоже узнал его: в том сне он был таким же низкорослым и непропорциональным, только в штормовке вместо халата.
– Во дают! – прогундосил Котя, голос которого никак не вязался с двухметровым ростом. – Как голубки забавляются.
Вита села на топчан, засовывая ноги в тапочки. Я тоже сел.
– А она ничего, – заметил Шашлычник.
– Особенно сиськи, – добавил Котя, разминая во рту жевательную резинку.
У обоих из-под халатов торчали ноги в «варенках» и «адидасовских» кроссовках. Халат на Коте больше походил на куртку каратиста, чем на медицинскую спецодежду.
– А ножки? – зацокал языком Шашлычник.
– Фирма, – согласился Котя и добавил: – Я бы не прочь…
Я поднялся, давая понять, что пора заканчивать плоские шутки и переходить к официальной части, но это на них не подействовало.
– Я тоже, – продолжал ерничать Шашлычник. – Придется бросать нам жребий.
– Хватит паясничать, – спокойно сказал я.
Котя склонил голову набок, направляя ухо в нашу сторону, на секунду замер, даже жевать перестал.
– Ты слышал? Кто-то что-то сказал или мне показалось? – произнес он, разыгрывая из себя одессита.
– Кончайте хамить! – повысил я голос.
Те двое переглянулись.
– Что будем делать? – спросил Шашлычник.
– Вырубить его надо, чтобы не вякал, – ответил Котя и прикрыл дверь, и я почувствовал, что он действительно может «вырубить».
Шашлычник перевел взгляд с меня на Виту и задумался.
– А чего? – продолжил Котя. – Оденем затем на него рубашку для орангутангов и скажем, что буйствовал очень.
Шашлычник с трудом отлепил взгляд от Виты.
– Оно бы конечно да… но очкарику он нужен свеженьким, а не с мозгами всмятку.
– Жаль, – прогнусавил Котя, хлопая кулаком о свою ладонь, – ну тогда повели этого Наполеона.
– Сейчас сумасшедшие стали умнее, – хохотнул Шашлычник, довольный своим каламбуром, – под Наполеона не работают, – и скомандовал мне: – Пошли, божья коровка!
Я посмотрел на Виту. Она стояла съежившись, как затравленный зверек.
– Не волнуйся, Вита, я постараюсь все уладить побыстрее, – сказал я и направился к выходцу.
– Не волнуйся, не волнуйся, – передразнил меня Котя, – мы скоро вернемся и поговорим с тобою… в порядке очереди.
Шашлычник захлопнул дверь, повернул два раза ключ в замке. Мы оказались в длинном коридоре, стены которого были выкрашены в тот же цвет, что и в палате (или карцере). На полу местами выщербленная метлахская плитка. По обе стороны обитые железом двери со смотровыми глазками.
Медбратья взяли меня под руки и повели. Я никак не мог приспособиться к размашистым шагам Коти и семенящим Шашлычника. Из-за угла нам навстречу пожилая женщина в неопрятном халате выкатила тележку, заставленную алюминиевыми тарелками с едой.
– Привет, Михайловна! – заорал Шашлычник, будто обращаясь к человеку тугому на уши. – Чем ты сегодня кормишь своих кроликов? А, салатик! – И на ходу что-то схватил с тарелки.
– Пошел к черту, – тихо, без злобы, но с брезгливостью сказала женщина, – и когда ты только нажрешься.
– Работа такая, что калорий требует, – пояснил Шашлычник и захрустел редиской.
Идем в самый конец коридора. Лестница, подъем на следующий (очевидно – первый) этаж, такой же коридор, только почище, да и двери здесь не обиты оцинкованной жестью и вместо смотровых глазков таблички с названиями кабинетов. Останавливаемся перед одной – «Главврач».
– Больной доставлен, шеф! – прогнусавил Котя, открывая дверь.
В кабинете никого не было. Я осмотрел помещение: двухтумбовый стол, стандартная кушетка для осмотра больных, в углу, возле зарешеченного окна, холодильник, слева одностворчатый шкаф и рядом узкая дверь. Оттуда и вышел худощавый, среднего роста мужчина в белом халате. Его выходу предшествовал характерный утробный шум льющейся в унитаз воды.
– Здравствуйте, – приветствовал меня человек лет сорока. Его лицо в очках с тонкой позолоченной оправой показалось мне знакомым. – Садитесь, – указал он мне на стул рядом со столом, – а вы пока можете быть свободными.
Котя и Шашлычник вышли.
– Как вы себя чувствуете? – участливо спросил человек, усаживаясь в кресло за стол.
Я понял, почему его лицо показалось мне знакомым: оно напоминало черты лица писателя Бунина, и не столько сходством, сколько своим благородством, интеллигентностью.
– Чувствую себя вполне нормально, если не учитывать того положения, в котором я оказался.
– А что вас не устраивает в этом положении?
Меня несколько озадачил этот вопрос.
– Неопределенность, – ответил я.
– Не могли бы вы более конкретно сказать?
Такое начало меня не устраивало, и я, отвечая вопросом на вопрос, решил направить разговор в нужное русло.
– Где я нахожусь?
– В данный момент вы находитесь в кабинете главного врача, – человек развел руки в стороны, одновременно поднимая их вверх, подчеркивая жестом сказанное.
– Какого заведения?
– Лечебного, – уклончиво ответил человек.
– С психиатрическим уклоном? – решил добиться я своего.
– Ну… – человек помедлил с ответом, – если вас устраивает такая формулировка, то – да.
«А если не устраивает?» – подумал я, но не стал заострять на этом, торопясь все выяснить и покончить побыстрее.
– Зачем меня сюда привезли?
– Сюда всех привозят обычно с одной целью – избавить от душевного недуга.
– Я не сказал бы, что меня привезли «обычно», – возразил я.
Человек пожал плечами.
– Может быть, с вашей точки зрения, это и не совсем обычно, а с нашей – ординарный факт.
Я начал заводиться.
– И часто ли к вам привозят людей под наркозом, причем привозят весьма подозрительные личности?
Человек сделал вид, что ему не очень приятен этот вопрос.
– Если вы имеете в виду наших санитаров, то… – он постучал шариковой ручкой по столу, подыскивая слова для завершения фразы, – то согласен, что среди них малый процент деликатных людей.
Это ж надо так закруглить ответ!
– Меня привезли не санитары.
Человек за столом улыбнулся.
– Как вы можете это утверждать со стопроцентной уверенностью, если сами сказали, что были под наркозом? – он был явно доволен своим вопросом. – Хотя наркоза в вашем случае и не было: просто успокоительный укол, который разрешается делать санитарам, если пациент ведет себя не вполне корректно.
Я решил не терять время на уточнение этой детали.
– И откуда же меня привезли?
– Из дома. Позвонили соседи, – спокойно ответил человек за столом (он не представился мне), – мы им оставили наш номер телефона еще в первый раз.
Я понял, что здесь явная неувязка, и это меня успокоило. Мне стало даже смешно.
– И я вел себя так буйно, что меня поместили в изолятор с женщиной?
– С женщиной? – лицо мужчины вытянулось от удивления. – Такого быть не может! – и тихо, будто про себя: – Хотя, конечно, столько месяцев воздержания могли породить такой вид галлюцинации… – и снова мне: – так, говорите, с женщиной? Интересно… вы просто забыли, да и, насколько мне не изменяет память, вас вообще не помещали в изолятор. Сейчас уточним…
Мужчина открыл один из ящиков стола и достал скоросшиватель.
– Вот, – сказал он, раскрывая его, – вас привезли второго февраля и сразу же после санобработки поместили в двухместную палату номер шесть. И соседом у вас был поначалу подросток, а после его выписки и по сегодняшний день – слесарь с завода «Красный Октябрь», который вообразил, что он – чистокровная дворняжка из частного сектора Нижнего поселка.
Я оторопел.
– Когда, вы сказали, меня привезли?
– Второго февраля этого года, – повторил мужчина.
– Вы меня с кем-то путаете, – возразил я, – меня привезли сегодня ночью.
– Ошибаетесь, Виктор Иванович.
– Это вы ошибаетесь, простите, что не знаю вашего имени и отчества, я не Виктор Иванович.
– Кто же вы на этот раз? – спросил человек, так и не представившись.
– Вот уже тридцать три года, как я Новак Евгений Иванович.
Человек снисходительно улыбнулся.
– Вот уже почти сорок лет, как вы Князев Виктор Иванович. Убедитесь сами, – протянул, но в руки не дал раскрытый скоросшиватель, – разве это не вы?
На первой странице истории болезни моя фотография. Я сразу узнал ее – это я снимался для пропуска в редакцию. Снизу фломастером написано: Князев Виктор Иванович, год рождения, место жительства и так далее.
Я моментально осознал, что о какой-то там ошибке или недоразумении не может быть и речи. За меня взялись основательно.
– Разрешите мне позвонить, – попросил я, не особо надеясь, что мне позволят.
– В Организацию Объединенных Наций или еще куда?
– В милицию.
– А точнее, в Управление внутренних дел? И звонить, если не ошибаюсь, майору Искренко, – человек положил скоросшиватель в стол. – Этому Искренко вы звонили, когда еще поступили к нам. Говорили о каком-то выкупе, отрубленных кистях, воскресших покойниках и о мальчике… но ни в милиции, ни в редакции, в которой вы якобы работаете, о вас не имеют никакого понятия.
Человек оперся о спинку кресла и продолжил: