и «актерами». Двое из них сгорели, так и не предриняв никаких активных действий, один выбросился из окна, и только ты сообразил использовать шторы и простыни. Я даже, как режиссер, не подталкивал тебя на это решение, только подбросил Виту для экзотики, а после колебался – оставить ее живой или дать погибнуть. Все решил тот дымящийся пожарник, который ввалился в номер. Во второй части мне пришлось повозиться с манжетой гидроцилиндра шасси самолета, чтобы вывести его из строя и организовать вынужденную посадку на воду, да и сухое дерево не так-то просто было завалить в нужное время и в нужное место. А вот от костыля я отказался. Помнишь, в самолете тебе пришло в голову оригинальное словосочетание – одноногая стюардесса? Мне оно понравилось своей коробящей несовместимостью: стюардесса и… одноногая. Я показал тебе костыль в воде заросшего ерика, наследил в твоей квартире, но после той сотрудницы с костылем в Управлении внутренних дел поостыл к этому образу, а затем и вовсе исключил его из фильма, оставив только в названии. Вначале оно было: «Зубы», но тянуть это название весь фильм и лишь в конце выявить смысл показалось мне утомительным. Но это все детали, и не будем на них задерживаться.
Карлик поднял стакан, но, глянув на тарелку, опустил.
– Закус хреновый, – пришел он к выводу, – хотя, мне кажется, там еще что-то было…
Он соскочил со стула, подошел к холодильнику и открыл его.
– Ну, это уже кое-что, – сказал он, извлекая треугольный (видать, с сыром) бумажный сверток и бутылку «Фанты».
– На чем мы остановились? – задал он сам себе вопрос после того, как запил водку водой и зажевал сыром. – На деталях? Черт с ними, хотя некоторые из них задуманы неплохо. У нас мало времени, а дел еще много, так что – об основном. Я вклинил тебя между двумя враждующими мафиозными группировками довольно естественно. С одной из них у меня до сегодняшнего дня были нормальные отношения. Кстати, выдумка с очками-наушниками моя, а в остальном: эти похищения, выкупы – их самодеятельность. Я только от их лица выставил требование органам, чтобы с выкупом направили тебя, да еще пару раз вмешивался, чтобы довести твою бренную сущность в сохранности до конца фильма. И, как видишь, довел…
– Каким образом ты все это проделал? – во мне зашевелился инстинкт журналиста.
– О! – карлик назидательно поднял вверх указательный палец. – Глобальный вопрос, который легче задать, чем на него ответить, хотя… – он задумался, – если элементарно, как говорится, на пальцах, то можно. Смотри…
Карлик достал из пачки сигарету и подбросил ее над верстаком. Сигарета, кувыркнувшись в воздухе несколько раз, стукнулась торцом о верстак и осталась стоять.
– Ну и как? – самодовольно спросил меня карлик.
Я равнодушно пожал плечами – обыкновенный фокус.
– Ты думаешь, что это фокус? Думаешь, что дробинку в табак засунул? На проверь. – И кидает мне сигарету через верстак.
Я едва успел подхватить ее, по-собачьи звеня цепью.
– Заодно и покуришь, – сказал он, – а то я забыл тебе предложить.
Карлик и себе достал сигарету, закурил. Поняв, что у меня нет спичек, перебросил коробок. Закурил и я, положив спички на верстак.
Сидим и курим, как два слесаря, сбросившиеся на бутылку водки. «Прима» без фильтра показалась мне очень крепкой. Я слегка размял ее, прежде чем прикурить.
– Нет, это не фокус, – продолжил карлик, стряхивая пепел в тарелку с мясом. – Я могу это проделать с чем угодно и сколько угодно раз. Хоть с сигаретой, хоть с монетой, хоть с самолетом… Я могу подбросить монету миллион раз, и она миллион раз упадет на «орла» или «решку», как прикажу. В принципе, я не нарушаю законов природы, и монета может упасть миллион раз подряд одной стороной, но для этого потребуется такая серия бросков и столько времени, что все звезды успеют превратиться в пыль. Я уважаю природу, но я плюю на теорию вероятности, которую придумали люди, а не сама природа. Я – разрушитель теории вероятности!
Карлик увлекся, щеки его порозовели, сигарета потухла. Он пошарил глазами по верстаку, похлопал по карманам, но, вспомнив, что бросил спички мне, усмехнулся.
– А вот и повод, чтобы перейти ко второму «фокусу».
Карлик подался вперед, навалившись грудью на верстак, замер, и… коробок спичек пополз к нему. Пополз не равномерно, а небольшими короткими рывками, очевидно отрываясь от шероховатостей поверхности. На пути коробка оказалась станина тисков, так он обогнул ее и снова напрямик устремился к карлику. Тот прихлопнул его ладонью, как большого майского жука. – Ну а теперь как? – спросил он, раскуривая сигарету.
Я молчал, потому что на этот раз был действительно поражен, но не тем, что в своих руках держал спички и убедился в отсутствии каких-либо прозрачных нитей или магнитиков, а тем, что во время демонстрации волосы у меня на голове ощутимо тянулись по направлению к карлику, будто к наэлектризованной расческе.
– Это называется телекинез, – как первокласснику пояснил он. – Наука пока не разобралась, что это такое, да и не многие ученые признают подобные опыты достоверными, насмотревшись всяких шарлатанов. Но, как видишь, я им владею и могу передвигать предметы, значительно превышающие по весу спичечный коробок, находясь при этом на большом расстоянии от самого предмета.
Карлик налил половину стакана «Фанты» и торопливо, будто несколько дней обходился без воды, выпил.
– Ну и последний на сегодня номер программы, – объявил он, вытирая губы. – Посмотри на часы.
Я посмотрел и увидел на своей руке часы, хотя отлично помню, как Котя снял их, когда подключал меня к детектору лжи.
– Сколько? – спросил карлик.
– Четвертый час, – ответил я.
– Точнее!
– Три часа тридцать одна минута.
– Хорошо. А теперь, внимание! – секундная пауза. – Готово!
Я не понял, что «готово», только почувствовал легкое головокружение, как перед прыжком с парашютом.
– Ну а теперь сколько времени? – карлик заулыбался, и надо заметить, что зубы у него были ровные и белые.
Я посмотрел на часы и ответил:
– Три часа двадцать шесть минут.
Продолжая глупо улыбаться, карлик молча смотрел на меня. Он явно чего-то ждал. Пауза затягивалась.
– Что же ты не реагируешь, болван?! – разозлился карлик.
– На что я должен реагировать?
Карлик хлопнул себя по лбу.
– Это я болван, а не ты! – пояснил он. – Правильно замечено: если пьянка мешает работе – брось работу. Переместил его на пять минут в прошлое, но он не заметил этого, так как будущее у него стерлось. Ладно, внесем поправку. Внимание! (Это уже мне). Сейчас я переброшу этот вонючий подвал и все, что в нем находится, на пять, нет – на четыре минуты в будущее. Следи за минутной стрелкой!
«Ерунда какая-то», – подумал я, но стал смотреть на часы. Было двадцать семь минут четвертого.
– Готово! – объявил карлик.
Я даже не заметил, как минутная стрелка совершила скачок и на часах стало тридцать одна минута четвертого. И я все вспомнил…
– Вот и вернулись снова на круги свои, – сказал карлик и зевнул.
Я удивился столь резкой смене его настроения: только что с таким воодушевлением демонстрирующий свои феноменальные способности, он как-то сразу сник и потерял интерес к разговору. Подперев щеку ладонью, ссутулившись, карлик почти касался подбородком верстака. Поначалу я воспринял эту депрессию как естественную разрядку после сильнейшего умственного, а может, и физического напряжения, но, присмотревшись, понял, что он просто элементарно пьян. Волна алкоголя наконец-то прорвала возведенное карликом защитное поле и захлестнула мозг.
Карлик спал… Тихое, почти детское его сопение постепенно усиливалось, нарастало, превращаясь в грубый мужской храп. Но это уже не вызвало у меня никаких эмоций, никаких сопереживаний, кроме одного – меня самого потянуло в сон.
Но… звякнула цепь у меня на коленях, хотя я и сидел неподвижно, и привлекла мое внимание. С железом что-то происходило: звенья цепи шевелились, скользили друг по дружке, как-то вытягивались, приподымались, слипаясь, словно намагниченные. И на верстаке стало твориться что-то похожее на мультипликацию: пачка сигарет, спички, почти выпитая бутылка водки, стакан, тарелка, вилка, целлофан, бумага от сыра, сам сыр, бутылка «Фанты» – все двигалось, шелестело, позвякивало.
Какой-то скрип заставил меня посмотреть направо: трос кран-балки с крюком раскачивался как маятник. Заработал один из насосов. Свет плафонов на потолке стал сжиматься и разжиматься, как звук, издаваемый цикадой.
Что-то мохнатое, неопределенной формы, светлое заскользило из-под верстака в мою сторону, коснулось ботинка, полезло (пушистое) по моей голени. С содроганием стряхнул на пол – парик с резиновой маской карлика.
Свет стал коротко мигать. Сколько там еще до утра? Посмотрел на часы. Стрелок на них не было, а сами цифры поочередно появлялись и исчезали, как на табло неисправного калькулятора.
В резервуаре, который был ближе ко мне, что-то заплескалось, словно большая рыба стала ходить кругами, чиркая спинным плавником по металлу.
В одном из силовых шкафов заискрило. Запахло горящей изоляцией.
Сонливость у меня вмиг исчезла, а когда кран-балка, скрипя, стала ерзать туда-сюда, и трос ее, пытаясь завязаться петлей, потянулся в мою сторону, я не выдержал.
– Эй! – заорал я карлику. – Эй!!
Все тотчас, будто подчиняясь команде, прекратилось: застыли предметы на верстаке, кран-балка, прекратилось бульканье в резервуаре, остановился насос, перестало искрить, а цепь, которой я был прикован, свернулась кольцом у меня на коленях, словно дрессированная змея. Карлик перестал храпеть, и танец неодушевленных материальных вещей прекратился. Он приподнял голову и зевнул.
– Чего вопишь? – спросил карлик, но, заметив перестановку на верстаке, ухмыльнулся. – Остаточный магнетизм, черт бы его побрал, вечно забываю сбросить напряженность… Так когда-нибудь и материальный ущерб себе нанесу.