Он с трудом дотянулся до бутылки с водкой, которая еще чуть-чуть и оказалась бы на полу, пододвинул к себе.
– Здесь еще немного осталось, – потряс он бутылкой, – может, глотнешь пару капель? Что-то сегодня плохо идет.
Я отказался.
– Как знаешь, – карлик закурил, а использованной спичкой, расщепив ее ногтем, стал ковыряться в зубах. – Так на чем мы остановились? С часами закончили? (Я машинально глянул на циферблат – стрелки были на месте). Ну и отлично. С азами покончили, теперь будет проще, а может, сложнее – это зависит от твоей сообразительности, но я думаю, что особых потуг не требуется, чтобы понять как, имея такие инструменты, смоделировать ситуацию по своему усмотрению. Правда, для этого нужно еще уметь перемещать на расстояния мозги, точнее – сознание, но не будем вдаваться в разъяснения: если я могу передвинуть усилием воли спичечный коробок, который кое-что, но весит, то невесомую мысль можно зашвырнуть хоть в другую галактику. Не зря еще древние говорили, что быстрее мысли ничего нет. Таким образом, переместив свое сознание в определенное место и нужное мне время, я без особого труда могу переместить горящий окурок из пепельницы на стопку газет, или, вклинившись в сознание любого человека, заставить его увидеть то, чего нет на самом деле. Помнишь костыль в воде или руку, цепляющуюся за борт лодки? Да что угодно. А фильм, который я тебе показывал. Ты думаешь, что видел его на экране того сундука, который годится только для хранения картошки? Это я тебе внушил, а вместо пульта дистанционного управления показал коробочку с болтиками и шурупами.
– Ну, вот в основном и все мои маленькие хитрости, которые я использовал в фильме, – сказал в заключение карлик. – Вопросы есть? Только по существу, а то там за бочкой тикает и мне приходится двоиться, разговаривая с тобою и напрягаясь, чтобы то не тикало.
Я не понял, о чем он, и не хотел выяснять, потому что у меня к нему был вопрос, не задать который я не мог:
– А с Витой как?
Глава одиннадцатаяЗубы четвертого энергоблока
– С Витой? – переспросил карлик. – Это тебе сразу не понять. Для объяснения мне и ночи не хватит, да и нет такого желания. Будем считать, что твоя гипотеза, до которой ты додумался в психушке, верна. Если я могу перемещать свое сознание, то почему не смогу проделать с сознанием другого человека, когда он умер? В принципе, я дарю ему вторую, а в случае с Витой – третью, четвертую жизнь. На вопрос, как я это делаю, отвечать не буду: не люблю, когда в фильме все разжевано до конца и зрителю ничего не остается додумывать. Необходима недосказанность, хотя бы и маленькая, но неразгаданная тайна. Еще вопросы будут?
У меня больше не было. На основной вопрос он так и не ответил, а задавать другие, по мелочам, не хотелось.
– Тогда у меня к тебе есть вопрос, – сказал карлик и добавил: – Если позволите, конечно.
Я промолчал, не реагируя на язвительную добавку.
– Ну и каково твое общее впечатление? От фильма, естественно.
Карлик задал вопрос нарочито безразличным тоном, но сквозь это безразличие явно просвечивала обостренная заинтересованность, свойственная начинающим авторам, обделенным вниманием критиков. Он жаждал рецензии и надеялся, что она будет положительной. Мне даже послышались в его вопросе заискивающие нотки.
Я решил хоть на этом отыграться, задеть его самолюбие подчеркнуто прямолинейным и грубым ответом.
– Мура, если говорить об общем впечатлении.
– Так уж и мура? – обиделся карлик.
– Намешано всего, как овощей в винегрете, и не понять – детектив ли это с элементами ужастика, или фантастика с элементами мистики.
– А разве это плохо?
– Если сделано профессионально, с крупицей здравого смысла, то не всегда, – ответил я.
– Насчет профессионализма подмечено точно, – согласился карлик, – режиссерского факультета я не заканчивал. Поэтому, особенно вначале, бросаются в глаза многочисленные проколы, но рядовой зритель вряд ли их заметит, а неточности иногда подчеркивают правдоподобие. А насчет здравого смысла, – он усмехнулся, – так это ж надо картину досмотреть до конца, а затем уже делать вывод о наличии или отсутствии смысла. Мне нравятся книги и фильмы с неожиданными окончаниями, когда до самого последнего момента чего-то ждешь. И еще: я не занимался монтажом, все делал начистую.
– Твоя концовка не так уж и эффектна для зрителя, если и неожиданна, то только для меня как артиста, если уж ты выбрал меня на главную роль.
– Ты еще не видел последние кадры, потому что работа над фильмом продолжается, но я учту твое замечание и постараюсь закончить его эффектно и неожиданно не только для тебя, но и для зрителей, которым нет дела до теории вероятности, телекинеза и направленности вектора времени. Зрителю подавай секс, мордобой и море крови.
Мне надоела эта дискуссия по теории и практике кинематографии, и я решил сменить тему.
– Когда это у тебя появилось? – спросил я карлика, но по вопросу в его глазах сообразил, что он не понял. – Твои способности.
Карлик задумался, ушел в себя, мне показалось, что он снова засыпает. Но он поднял голову и хмуро посмотрел на меня.
– Когда, спрашиваешь? – и, погасив зарождающуюся ухмылку, сжал и без того тонкие губы. – Да тогда, в ту самую апрельскую ночь, когда грохнул реактор четвертого энергоблока. Помнишь? Смотрел, небось, по телевизору, сидя в кресле, за тысячу километров от места выброса? Ну и как ты прореагировал на это? Побежал, стал звонить, поднял тревогу? Нет, ты поднялся из кресла лишь для того, чтобы достать из холодильника еще одну бутылку пива. Тебя лично это не коснулось, и ты воспринял сообщение о катастрофе, как известие о падеже оленей у эскимосов Гренландии. И так вплоть до высших чиновников, отвечающих за нашу жизнь, как тот горец, который переносил по шаткому мостику женщин, взимая плату по рублю за голову. (Слышал такой анекдот?) Так что он сказал, уронив одну женщину в пропасть? «Рубль больше, рубль меньше – какая разница». У наших вождей такая же философия, только масштабы побольше. Их тоже не коснулось, а я там жил, и не им, а мне сыпался на голову радиоактивный пепел. Лягушкам, и то не понравилось, – карлик усмехнулся и пояснил: – На рыбалке я был с ночевкой. Есть такая речка Уж. Так вот, когда со стороны города поднялось зарево, лягушки повыскакивали из воды на берег и попрыгали к лесу. Тысячи лягушек, и все прыгают в одном направлении. У домашних животных я не наблюдал такой реакции. Брошенные коровы сами, без пастухов, организованно выходили на пастбища, а вечером возвращались по своим подворьям с разбухшим от молока выменем. Но это было после того, как понаехали военные и началась эвакуация за тридцатикилометровую зону. Многие, особенно старики, остались, решили умирать дома. Я видел одну бабулю, которая ходила по безлюдным дворам и сдаивала на землю молоко у ревущих коров. «Люди-то знают, за что мучаются, – говорила она, – а скотина – нет, и оттого больше страдает». И я ее понимаю. Мне тоже было жаль моего верного пса, который на дрожащих лапах выбрался из будки и не смог даже, как обычно, проводить меня до калитки, когда я собрался на последний автобус. Людей мне не было жалко. Никогда! – карлик вытащил сигарету, но она лопнула между трясущимися пальчиками. Он зло смял ее и швырнул на пол. – Затем Дремучий Лес (есть такое населенное место), Чернигов, Ростов, и вот я здесь. И больницы, госпитали, капельницы, пересадка костного мозга, ежедневная изматывающая рвота. Но это к делу не относится.
Карлик задумчиво покачал бутылку в руке, вылил остатки водки в стакан и выпил, но уже не так лихо, по-гусарски, а с трудом проталкивая и давясь. «Фанту» он торопливо глотал прямо из горлышка.
– Вот тогда-то, – продолжил карлик, когда унялась дрожь, – я и обнаружил, что со мною что-то произошло. Как сейчас помню: лежу я на скрипучей койке с закрытыми глазами, а сам вижу, как в соседней палате, сбросив белый халат, под которым ничего не оказалось, шмыгнула под одеяло к одному больному дежурная санитарка. Я тогда еще не знал, что мое сознание перепрыгнуло в мозг другого больного – соседа по койке, любовника санитарки. Этот сосед спал и не чувствовал внедрение моего сознания. Очень скоро я определил, что, напрягаясь сильнее, я могу видеть, что происходит в любом уголке больницы, двора, любой квартиры города. Вновь приобретенное свойство быстро прогрессировало: четкость и дальность увеличивались. Непременное условие – вблизи того, что я хочу увидеть, должен находиться хотя бы один человек.
Я уже сейчас и не помню, что затем последовало: открытие телекинеза или способность поворачивать вспять и ускорять время. С последним нужно обращаться осторожно, особенно в местах большого скопления народа. Однажды я изменил время всего на десять минут в небольшом объеме, так медперсонал целый день разбирался, что же произошло на самом деле: в одних кабинетах одно время, в других другое, одни говорят, что уколы сделаны, другие – нет и так далее. Но самое главное – что я сумел усилием воли преодолевать головные боли, тошноту, сумел вывести из организма рентгены, побороть лучевую болезнь. Но это уже другая тема…
Я понял, что карлик закончил отвечать на мой вопрос.
– Ну и как прореагировали на это врачи, ученые? – спросил я.
– Врачи? А чего им реагировать? Выздоровел – хорошо, а помер бы – ну и что? «Рубль больше, рубль меньше…», – и засмеялся. – А насчет ученых я не понял.
– Я имел в виду не только твое выздоровление.
– А… – карлик криво усмехнулся, – понял. Ты думаешь, как только я сумел, не прикасаясь к пачке, вытащить из нее сигарету, то сразу стал показывать это всей больнице? Фигушки! Я сразу сообразил, что это очень серьезно и разглашению не подлежит.
– Но почему?
– Аборигены съели Кука? – процитировал Высоцкого карлик, и сам ответил: – Хотели кушать. Это же элементарно. Вот и я хочу использовать свои, богом – в лице четвертого энергоблока – данные мне способности один и только на себя, а не для блага народа, который я глубоко презираю.