Борис Автандилович закончил приветствия и повернулся к бородатому.
– А Жора приехал? – спросил он.
– Жоры не будет, – вздохнул бородатый. – Проблемы у него в Абхазии. Возможно, теперь мы его очень не скоро увидим.
– Жаль, жаль, – покивал Борис Автандилович. – Работал он хорошо. Помнится, такие шедевры у него иной раз получались – сам завидовал!
– Вот из-за этих шедевров у нашего Жоры крупные неприятности, – скривил губы в безрадостной усмешке обладатель бороды.
– Сам-то как? – Борис Автандилович приобнял бородатого за плечи. – Я газеты смотрел – нет, не видно нашего Гарика! Как в тину ушел! Или и в самом деле завязал? – Он покровительственно похлопал бородатого по спине.
– Уйдешь! – безрадостно признался тот, кого назвали Гариком. – Это тебе не прежние времена, когда можно было спокойно работать. Сейчас работаешь и оглядываешься по сторонам – а кто за тобой присматривает?
– Ну-ну, – хмыкнул Борис Автандилович. – Волков бояться – в лес не ходить.
В автобусе его услышали и весело расхохотались.
– А Андрей Романыч будет?
– Обещал, – сказал Гарик. – И Коля тоже открытку прислал – ждите, мол, загляну обязательно.
– Коля? – не поверил обладатель желтого плаща. – Не может быть! Мне сказали, что его казахи в психушку загнали.
– Ну, какие у казахов психушки? – пожал плечами Гарик. – Как больницам в финансировании отказали, так и людей за придурков не стали считать. Он, говорят, уходить не хотел, все анализов дополнительных требовал. Так его, говорят, выперли коленом под зад – живи в обществе, сера и аминазин теперь в дефиците, а то, что ты сотворил, и за детский грех не считается.
– Круто там стало, – удивился Борис Автандилович. – Слушай, Гарик, а ты номинационные списки видел?
– Как это – видел? – удивился москвич. – Я же их и составлял!
Шофер посигналил.
Двое запоздавших белорусов прыгнули в открытые двери автобуса. Один был пузатым и габаритным, как сервант из царской палаты, а другой – узкоглазый, длинноволосый и седобородый. Оба в синих болоньевых куртках, украшенных надписями «Лукашенко – геть!».
– Ну что? – спросил водитель бородатого. – Едем или еще кого будем ждать?
Бородатый Гарик хозяйски оглядел автобус.
– Можно ехать, – сказал он. – Опоздавших микроавтобус подберет.
В салоне уже разливали.
За встречу.
Все творческие встречи похожи.
Собственно, иначе и быть не могло. Люди собираются, чтобы пообщаться. Поделиться опытом, похвастаться достижениями. А разве можно это сделать лучше, нежели за чаркой в душевном и бесхитростном разговоре?
Пансионат был многоэтажен, поэтому сразу же начались хождения из номера в номер. Иногда встречные потоки временных постояльцев пансионата напоминали колонны демонстрантов на митинге или прогулки тараканов по кухонной стене в полночное время.
Среди постоянных участников на любом сборище оказывается некий неофит, жаждущий причаститься к коллективу. Вследствие этого он начинает суетливо шнырять по номерам, прижимая к груди одинокую бутылочку и растерянно взирая на окружающую вакханалию. В конце первого дня его начинает мучить единственный вопрос: какого хрена они так пьют? К концу конвенции вопросы у него исчезают. Отныне ему кажется, что все должно происходить именно так, как происходило. Никак не иначе.
– Нервы, – солидно объяснил бородатый Гарик. – Работать приходится чаще всего в одиночестве. Ну, вот и прикинь – ты один, а против тебя весь мир. Понимаешь, все мы сродни Григорию Сковороде – мир нас ловит и никак не может поймать. Ты чего бутылку-то обнял? Ставь ее на стол!
Повертел злодейку в вертких руках, почитал надписи на этикетке и поднял на неофита подобревшие глаза:
– Из Сибири, значит? Бывал, бывал. Помню я морозы сусуманской тайги. Как зовут-то?
– Андреем, – пискнул неофит.
– Профессионал? Любитель? – продолжал расспросы Гарик, ловко откупоривая напиток для собеседования. Неофит неопределенно пожал плечами. По глазам было видно, что хотелось ему в профессионалы, но боялся облажаться. Кто знает, может, все им сработанное и на дилетанта не тянет!
– Ничего, – бодро сказал Гарик. – Здесь со статусом и определишься. Ну, за встречу?
Как все неофиты, сибиряк пьянел быстро. Уже после третьей стопки он срывающимся тенором попытался затянуть: «Гоп со смыком это буду я», но спутал слова, смешался, покраснел и, чтобы скрыть смущение, тяпнул еще стопку уже безо всякого тоста. Видно было, что его торкнуло – да еще с накатом.
– А вы давно в ассоциации? – неловко спросил неофит.
– С конца восьмидесятых, – вздохнул Гарик и мечтательно поднял очи горе. – Какие были времена! Какие времена, Андрюша! Как работалось? Какие шедевры получались у людей!
– Я тоже… – сказал сибиряк. – К этому… к совершенству. Просто ведь неинтересно, надо, чтобы было на других не похоже!
– Получается? – бросая в рот кругляш сырокопченой колбасы, спросил Гарик.
– Ну, вроде бы и ничего, – краснея, сказал неофит. – Самому трудно судить. Желательно, чтобы посторонний человек, незаинтересованный, высказал свое мнение. А ведь это такое дело… к первому попавшемуся не обратишься, надо такого, чтобы или такое же хобби имел, или профессионально этим делом занимался. Любителя, сами понимаете, трудно найти, таятся все, а к профессионалу обращаться… – неофит покрутил головой.
– Это точно, – согласился Гарик. – Но ты знаешь, тут тоже семь потов прольешь, прежде чем золотого Джека получишь. И ведь знаешь, что все нормально, что некоторые к этому и близко не подошли, а вот на тебе – кому-то в третий раз дают, а ты опять пустую похлебку хлебаешь.
– Пойду полежу немного, – пьяным голосом рассудительно сказал сибиряк.
– Полежи, полежи, – согласился Гарик, задумчиво оглаживая бороду. – К вечеру надо в порядке быть, вечерами здесь самое интересное начинается.
Бар был переполнен.
В углу сидели краснодарцы, они и на форуме держались немного обособленно. Казакеев явился в экстравагантном кожаном пиджаке, под которым пламенели рубаха и галстук с развратными обезьянами. Соликамский почесывал пышные бакенбарды и что-то втолковывал Азнавурскому – невысокому худенькому блондинчику с елейным взглядом и ровным поповским пробором в русых волосах. Азнавурский внимательно слушал, но по нетерпеливым движениям рук было видно, что с Соликамским он не согласен и сдерживается лишь потому, что не хочет прерывать старшего по возрасту. Все трое были в номинациях на премии, а Казакеев едва ли не претендовал на золотого Джека. Впрочем, кулуарные слухи утверждали, что золотого Джека Казакееву не видать, как своих ушей, – москвичи не пропустят.
Прямо у стойки травил забойные анекдоты Герман Северный – пожилой питерский профессионал, который в номинации входил редко, но форумов не пропускал по единственной причине – считал тусовки разного рода святым делом, не позволяющим отстать от времени. Анекдоты он рассказывать не умел, поэтому начинал ржать раньше, чем произносил ударную фразу, от чего до большинства соль рассказанного сразу не доходила, а когда все-таки они выясняли, в чем дело, смеяться оказывалось слишком поздно – легко было уподобиться жирафе из бородатого анекдота, до которой суть анекдота дошла после смерти зайца. Среди посетителей бара выделялись две девицы вампиресного вида – синие веки, кровавые губки, растрепанные волосы и взгляд с томной поволокой. Девицы бродили между столиками, словно никак не могли определиться, – впрочем, шампанское и коньяк они пили охотно в любой компании.
– А Андрей Романыч? Он здесь? – благоговейно осведомился неофит Андрей.
Гарик сделал неопределенный жест рукой.
– Не царское это дело, – сказал он. – Андрей Романыч из номера не выходит. У него там дела неотложные.
Дела у неоднократного лауреата форума были самые прозаичные – собравшись тесной компанией, Андрей Романович с содругами резался в преферанс, но объяснять это неофиту Гарик не стал. Должна же имена великих окружать какая-то тайна.
Принесли свежие номера «Дактилоскопического вестника». Расхватали их быстро, читали вслух, с ехидными комментариями и насмешливыми пофыркиваниями.
– Дилетанты! – громогласно вынес приговор Рябин, длинноносый, словно Сирано де Бержерак, но так и осталось неясным, кого он имеет в виду.
Краснодарцы вели тягучую нескончаемую беседу – словно в поезде не наговорились. Из оккупированного ими угла доносилось:
– Глянул я на нее, а шейка белая такая, тонкая. Чуть не сомлел…
– В таких случаях смотреть не стоит, – тоном знатока сказал Соликамский. – Внимание к деталям еще никого и никогда до добра не доводило.
– Не скажи. Не скажи, – с противным дребезжащим смешком возразил Азнавурский. – У нас однажды конкурс красоты проводили. Я и подумал…
И в это время раздался истошный вопль. Вопил долговязый длинноволосый субъект, размахивая руками. Что там подумал Азнавурский, так и осталось неизвестным.
– Что случилось? – подошел на правах представителя штаба бородатый Гарик.
Ничего особенного не случилось, просто долговязый кипятком облился из пластикового стаканчика. А шум поднял, словно террористический акт совершили.
Ближе к полуночи все успокоилось.
Люди определились – что пьют, кто с кем пьет, а главное – кто и на какой койке спать будет. Гарик закрылся в номере, накинул плед и неторопливо, вдумываясь в абзацы, читал «Исповедь душителя» Медоуза Тейлора. Книга была посвящена деятельности индийской секты, которая одновременно являлась корпорацией наследственных душителей. Душители эти поклонялись богине Бхвавни, которую некоторые знают как Дургу, иные – под именем Парвати, а третьи поклоняются ей, как Кали Ма. Инструментарием душителей являлись священный платок румал, которым, собственно, и производится процесс удушения, кусок сахара, который обязательно должен был съесть прозелит, вставший на тропу поклонения богине, и лопата, которой копали могилу. Странная это была секта, она и правила себе выработала непонятные, – например, категорически запрещалось душить ритуальным платком прачек, фо