– Давно случилась эта история?
– О да, порядком. Тогда я был еще совсем молодым человеком, можно сказать, невинным юношей, – усмехнулся Перегрин Федотыч, и почему-то ему стало неловко.
Он попытался подтянуть брюшко и заметил, как его лицо в овальном зеркале на стене наливается красивой розовой кровью, и тогда возникло неприятное раздражение: витой шнурок на сюртучке стал вдруг особенно неприятен.
– Не то, не то… Опять мимо кассы. Прощайте, честный старик, – рассеянно пробормотала незнакомка, сунула амулетик в сумочку и оставила Перегрина Федотыча одного, в сильнейшей степени озадаченным.
Он дослушал стук каблучков по паркету в передней, а когда ухнула входная дверь, почувствовал необыкновенное облегчение, прилёг на тахту и хмыкнул: миленькая-то миленькая, но, несомненно, с большими странностями. «Прощайте, честный старик»!.. Хотя и сам он, конечно, хорош, надо же, накрутил: Николины сады, пожар, королева бала!.. И ведь, кажется, поверила «честному старику»!
А вот курьера сегодня уже не предвидится, пришла приятная мысль, и славненько. А предвидится… Ну что предвидится? Правильно: обед! А до него мы еще успеем вздремну-уть…
Перегрин Федотыч прикрыл глаза, и ему стало нехорошо: из зеленых вод океана выступил зеленый же остров с золотистыми человеческими глазами и заглянули в его, Перегрина Федотыча, испуганные до ужаса глаза. Золотистый свет проник через расширенные зрачки в склеру, упал на сетчатку, по тонюсеньким волоконцам пробрался дальше и стал струиться в некие внутренние мозговые объемы, вытесняя оттуда пустоту, какой-то легкий белый порошок, похожий на сухое молоко, двумерные образы, большей частью чьи-то профили из картона, и – неужели?! – простодушной и любящей супруги тоже… И ещё кой-чего, не образы даже, а смутные довольно-таки абстракции: коллегия, материалы, курьер… Стройная система страхов и опасений, взлелеянная Перегрином Федотычем, в этом свете растворилась без следа, но тускло блеснули в его лучах тёмные очки старшего лоцмана, и отразилось в них всё: высокогорное плато, позолоченный восходом пик Дромадера, каравелла с чёрным, но не пиратским флагом на грот-мачте, летящая на всех парусах по квинтовому кругу туда, где свернула в кольцо свое огромное тело змея-радуга Айдо-Хведо…
Из пёстрого этого кольца, словно из картинной рамы, выглянула незнакомка в английском костюмчике, улыбнулась ему – ему! – и сказала:
– Ку-ку! Ну что, старый хитрый лис, похожа я на твою королеву бала?
– Офенизия! – взревел Перегрин Федотыч. – Фенечка! Скорей сюда! Это же была Ночь! Фенечка!
Топая ногами, Фенечка влетела в кабинет и сразу заорала:
– Пиря, муж мой любимый, единственный! Что они с тобой сделали?!
Палец приложил к губам одичавший Перегрин Федотыч, требуя немедленной тишины и шаря взглядом вдоль стен и у потолка, и тогда поперек комнаты брызнула искра, золотая и с прозеленью.
– Зудилла! – крикнул Перегрин Федотыч. – Живая зудилла, Офенизия Ивановна! – И побежал, преодолевая одышку, к окну, и верная Офенизия тоже побежала, размахивая кухонным полотенцем и ободрительно покрикивая:
– Не бойся, Перегрин Федотыч! Сейчас я её, тварь ядовитую! Не пасуй, я тебя в обиду не дам!
Но болезненное одушевление у окна Перегрина Федотыча внезапно оставило. За пыльным стеклом он увидел обыкновенную картину: автобус подкатил к остановке, распахнулись двери, никто из них не вышел, но в заднюю поднялась ладная фигурка в английском костюме из чёрного твида.
И дверь за ней сомкнулась.
– Так-с, так-с, так-с, – пробормотал враз заскучавший Перегрин Федотыч.
На ватных ногах он вернулся к дивану, лег, удивленно подумал: «Как же так получилось? Как вышло? Пустой, негодный старик! Как я мог не узнать?!» И зарыдал немо и горько.
– Сейчас я её, треклятую! – задорно кричала бесстрашная Офенизия и размахивала своим грозным оружием, словно саблей. – Не уйдешь! Ага, попалась!
Жужжащая искра ударилась в оконное стекло, которое несколько мгновений назад проницал потухающий взгляд безумного, и пошла по нему золотисто-зеленым зигзагом.
Офенизия Ивановна обрадованно зарычала, бросилась на гардину и всей своей массой прижала её к стеклу.
«Как же так получилось?!» – мучительно закусывал старческую губку Перегрин Федотыч.
– Готова! – объявила Офенизия Ивановна и гардину подняла.
На облупившемся подоконнике валялась засохшая мушка, клок паутины да жёлтый кленовый лист, пожухлый и сморщенный.
Елена Афанасьева
Партнеры
Сергею Владимировичу Моисееву – с благодарностью за маяк.
– Не нужно так убиваться, мисс Кармайкл. Там, где он сейчас, ему гораздо лучше. Поверьте, я не ради утешения говорю.
– Хотела б я лично в этом убедиться, – сказала Салли. – Лично, святой отец, понимаете?
Дочь племени сиу.
Я точно знала, что у него в рюкзаке. Сухари, тушёнка, пачка рафинада, теплые носки, книжка и карта. Карта Северного Ледовитого океана с жирной линией маршрута: Ленинград – Скандинавия – Аляска. Вдоль линии аккуратно нарисованные собаки с санками. Книжка была – «Смок и Малыш» Джека Лондона, вся истрёпанная, с оторванным корешком. У меня в рюкзаке тоже был Джек Лондон – почти новенький десятый том из собрания сочинений. Я аккуратно завернула его в газету, а потом – в целлофан. Вообще, превосходство моё было неоспоримым, потому ли что я, слабая женщина, собралась в дорогу ничуть не хуже этих глупых бледнолицых чечако. Сама я белой быть не хотела – индейские скво, загадочные молчаливые красавицы, импонировали мне гораздо больше. Вполне могло случиться так, что племя сиу сделает меня своей дочерью. Они будут называть меня Цветком Севера, а узнав получше, – Беспощадной Стрелой. Конечно, я отдам им всё золото, добытое мной на Аляске, но сильно задерживаться в его поисках я не собиралась. Мне нужно было как можно быстрее добраться до североамериканских прерий. Но попутчик может оказаться кстати. Он будет погонять собак, а я, любуясь северным сиянием, буду недвижно сидеть в санях и думать о великом Маниту.
Кроме того, белые чечако, жалкие охвостья трусливого шакала, – и-камонасин![2] – не явились к назначенному времени побега. Сай стоял один, скрестив на груди руки, невозмутимый и гордый. Во рту у него торчала трубка (кривой сучок, отломанный от засохшей смородиновой ветки, но настоящий мужчина не удостоит своим вниманием подобные мелочи). Трубка, видимо, прогорела, потому что Сай выплюнул её и начал переминаться с ноги на ногу и поглядывать в сторону дома. Уже темнело, и ожидаемые с минуты на минуту крики наших матерей могли навлечь на тропу побега проклятия всех индейских богов.
Я вышла из кустов и положила свой рюкзак рядом с рюкзаком Сая.
– Они не придут, – сказала я.
Сай замигал и открыл рот, и я отвернулась, чтобы не видеть его слабость.
Конечно, медвежатины он ещё не пробовал, но семь с половиной лет – достаточно зрелый возраст, чтобы уметь скрывать свои чувства.
– Подслушивала?! Я тебе сейчас…
Я неторопливо выставила перед собой ладонь, почти упершись ему в грудь, и тихо, отчётливо сказала:
– Жалкие чечако испугались твоей тропы, бледнолицый брат. Маниту-синтази-ак-нок-тау[3]. Ты пойдёшь один. Но мне нужен попутчик до Аляски…
Сай посмотрел на меня с сомнением и с ещё большим сомнением уставился на мой рюкзак. Я правильно оценила его взгляд.
– У меня есть пища и оружие, – сказала я. – Нож. Тот самый.
– Дяди Сашин?! – ахнул Сай. – Врёшь ты, Элька!
С молчаливым достоинством я достала из кармана штанов папкин нож – двенадцать лезвий, костяная рукоятка с изображением оскаленной пантеры… гнев отца упадёт мне на голову, но, узнав о моих подвигах…
– Нуша-шух-уни?[4]
– Я собираюсь идти через льды, – сказал Сай, не отрывая глаз от ножа.
– Пешком? – спросила я, усмехаясь.
– В Финляндии я куплю собак. Но они не пройдут через льды. Я продам их на берегу океана и куплю новых на Аляске.
Переход через Северный океан мы представляли одинаково – он заключался в полных смертельной опасности прыжках с льдины на льдину.
– Но ты тоже не пройдёшь через льды, – добавил Сай с презрением.
– Иту-ти-це-ши-ак-ане[5]. Я прыгаю дальше тебя, – напомнила я.
Сай мрачно посмотрел на меня и процедил сквозь зубы:
– Но упряжку поведу я. Это не женское дело.
Собственно, для этого он и был мне нужен. Беспощадная Стрела смертельно боялась больших собак – может, потому, что была пока ещё Цветком Севера.
– Тико[6], – быстро согласилась я. – Пошли.
Я схватила свой рюкзак первой – у Сая был точно такой же, а я не хотела, чтобы они перепутались, ибо великая тайна хранилась в моём рюкзаке, и, раскрыв эту тайну, золотоискатель Сай навеки отвернул бы от меня своё мужественное обветренное лицо.
В отделении рюкзака, закрывающемся на молнию, на самом дне, под прорванной подкладкой, лежал пупсик с тщательно подобранным комплектом одежды. Пупсика звали Катя, у него были настоящие волосы, и был он не менее украденного ножа дорог сердцу будущей дочери прерий.
Двадцать лет прошло с тех пор, как мы бежали на Аляску – я и Сай. Сай – Димка Сайфутдинов, тайная моя, единственная, беспомощная и безумная моя любовь, спрятанная на самом дне, под прорванной подкладкой. Я всегда умела прятать тайны, но Сай, сменивший Джека Лондона на Конан Дойля, а Конан Дойля на Достоевского, Сай видел все мои тайны насквозь. Только я очень долго об этом не знала.
Встреча выпускников
Мы начали водкой утром.