Мы кончили ночью в постели.
И трудно, трудно прятаться в тень
и быть молчаливым и мудрым.
В тот вечер в нашем ларьке не было красного «Винстона», а идти на другой конец микрорайона мне не хотелось. В витрине горела лампа дневного света; я долго разглядывала яркие пачки, выбирая: красный «М» или всё-таки «Честер»?.. А вот эта дешёвая гадость называется «Три короля» – их курили короли? Король Франции, король Англии и король… Швеции… вместе, на военном совете, стряхивая пепел в кофейные чашки и склоняясь над картой Европы… И король Англии обязательно в шляпе… да, в чёрной такой шляпе…
– Лескова?
И, обернувшись, я увидела шляпу короля Англии – точь-в-точь как придуманная мной две секунды назад, но под шляпой совсем не то лицо, знакомое, но не то… Под козырьком ларька вспыхнула яркая зеленая лампа, словно человек в шляпе щелкнул выключателем, чтобы осветить меня. И себя.
– Лескова! – сказал Сай, глядя на меня, как на подарок под новогодней ёлкой.
Только подарком был он, а не я, он был моим подарком, потому что это был Сай, никаких сомнений. Я не видела его со школьного выпускного. Он страшно вырос, но это был он, и я закричала:
– Сай!!
А он закричал:
– С ума сойти!! – и кинулся обниматься, а я поцеловала его в щёку, только надо было что-то вспомнить, что-то очень важное, но это был Сай, и я не видела его десять лет, а он тормошил меня:
– Элька! С ума сойти! Ты за сигаретами? Тебе каких купить? Как всегда? – И он зашёл в дверь, а я осталась стоять на ступеньках, разглядывая зелёный фонарик над вывеской «Табак». Не так уж ярко он горел, этот фонарик, оплетенный тонкими полосками железа; он покачивался, поскрипывал, его тень прогуливалась по ступенькам, наступая на мои туфли… Но витрина? Я же рассматривала в ней сигареты, а теперь вместо неё дверь…
Дверь хлопнула, Сай протянул мне пачку и сказал опять:
– С ума сойти. Сто лет тебя не видел. Ты вообще-то куда идёшь?
– За сигаретами вышла, – сказала я, закуривая. «Комета», ленинградские сигареты, он помнит, что я курю только «Комету», ах, Сай… – Домой, значит, иду.
– Как дела-то, Эль? Замужем?
– Я уже два раза не замужем, – сказала я. – А ты?
– Я? Нет, что ты! А пойдём со мной? У меня там ребята наши, сидели сейчас, школу вспоминали. А тут ты! Пойдём? – Он спускался с лесенки лицом ко мне, придерживая свою шляпу: ветер становился всё сильнее.
– Пьёте там, конечно? – спросила я, забирая у него шляпу, и Сай развёл руками:
– Да там Валька Кречет – как не пить? – Он замолчал на секунду, глядя мне в глаза, и снова заулыбался: – А мы тебе «Эрети» купим. Или уже водку пьёшь?
– Кагор пью, – с достоинством сказала я. – Купишь мне кагор?
– Куплю кагор, – согласился Сай. – Слушай, я так рад тебя видеть! Слов просто нет!
– С ума сойти, – подсказала я, и Сай обнял меня за плечи, а я нахлобучила на него шляпу и, пока он поправлял её, наконец-то посмотрела в сторону, не на его лицо, мне просто необходимо было посмотреть куда-нибудь ещё, чтобы не задохнуться от счастья, не успев на него насмотреться: Сай, Сай…
Вдоль высокого парапета по всей набережной качались фонари на чёрных железных столбах, и в фонарные стёкла стучался, подвывая, ветер. Погода портилась – первый раз за этот сентябрь, город был безлюдный и мрачный, но рядом со мной шёл Сай, иногда забегая вперёд, и его сигарета сыпала искорки. Его сигарета сыпала искорки, когда он взмахивал рукой, рассказывая мне, что вчера впервые в жизни («Стыдно, Сай!») прочёл Фолкнера: «И это был «Осквернитель праха», представь!» О книжках, как всегда, о книжках, нам с Саем всю жизнь не с кем было поговорить о книжках кроме друг друга, и я рассказывала ему про «Шум и ярость», а ветер, может быть, ветер не выл, а напевал, я даже различала слова в его низком, камерном голосе, когда Сай замолкал, чтобы затянуться горьким дымом ленинградской «Кометы».
Сай тоже курил «Комету». Мы начали курить вместе, в седьмом классе, в декабре, когда вовсю уже шли репетиции новогоднего спектакля.
в скобках
Король(взволнованно).
В осаде ночь. Товар её запретен…
Колдун (утешительно).
Купцы честны, мой маленький король.
Не представляю, где Сай отыскал ту пьесу. В каком-то старом журнале, только он не признался, насколько старом… Написанная едва ли не шекспировским слогом, пьеса представляла собой смесь «Синей птицы» Метерлинка, сказок Карло Гоцци и «Короля Матиуша». Дикая смесь – но до волшебного органичная, но изысканная, но лёгкая в прочтении. И не только мы с Саем, читавшие едва ли не с младенчества, но и весь театральный кружок Дворца пионеров влюбился в эту странную рождественскую фантазию. Сай принёс пьесу переписанной от руки – журнал в библиотеке ему не дали, и он неделю просидел в читалке. Руководитель наш заменил Рождество привычным Новым годом, и репетиции начались.
Сай играл Короля – в основном потому, что старшие мальчишки-кружковцы были слишком взрослыми для этой роли, а из младших никто не сумел изобразить подобающее величие. У Сая же это выходило безупречно (ведь суетливым чечако на Клондайке не выжить!) – он был настоящий принц, особенно когда девчонки завили ему волосы, от природы совершенно прямые. Чтобы не обижать остальных семиклашек, Валерий Борисыч выдумал роли и для нас – и в сказке появились пять пажей, которые вели действие, не сходя со сцены все полтора часа спектакля.
Старшие хоть пару минут – и много больше! – проводили за кулисами, переодеваясь, подмазывая грим, ожидая своего выхода, а мы были на сцене всё время, словно посредники между зрительным залом и другим миром – миром, где наш Сай был Маленьким Королём.
Роль ему и вправду досталась нелёгкая, и Сай уверял, что должен срочно повзрослеть для неё. Чтобы повзрослеть, необходимо было начать курить (старшие мальчишки курили все до единого, как ни гонял их Валерий Борисыч; девчонки курили тоже, но их никто не подозревал). Партнёром в серьёзных делах ещё со славных времён золотоискательства Сай неизменно выбирал меня.
Мы не дружили. Наверное, следовало нам родиться братом и сестрой: мы читали одни и те же книжки (и никто из наших ровесников не читал СТОЛЬКО), мы сходились во мнениях и играх, мы понимали друг друга так, словно говорили на особом, никому больше не понятном языке, но вот проблемы свои мне и в голову не приходило доверить мальчишке. А Сай вечно вытирал нос Маринке из моего подъезда, таскал её портфель в школу и из школы, потому что Мариночка была не только нытиком, но и вечно больным хлюпиком, и терпеливо пытался заставить её прочитать хоть что-нибудь – ну хотя бы «Мэри Поппинс» – и все десять школьных лет не отступал от этой невыполнимой задачи.
Зато для участия во всяческих авантюрах Сай звал меня. Как и я его. Мы вместе ездили на дальние-дальние дачи за вербами мамам на Восьмое марта (грандиознейший был скандал! тогда мы с Саем второй раз в жизни сидели в милиции – первый раз был бесславным завершением побега в Америку). Мы вместе поджигали квартиру Диванного Злыдня, гнусного мужика из дома напротив, который вышвырнул из окна пятого этажа подъездную кошку (кошка, разумеется, выжила, но это было не первой его мерзостью и даже не самой мерзкой, и сердца наши жаждали мести). Мы вдвоём воровали классный журнал (воровство сие было исполнено блестяще, похитители не найдены), чтобы спасти всё ту же тупую Маринку; впрочем, попутно мы спасли ещё человек восемь одноклассников, иначе бы я на это и не согласилась.
Курение тринадцатилетний Сай тоже считал делом криминальным и ответственным и честно предложил мне принять участие в этом акте взросления. Мы выкурили свои первые сигареты в углу заброшенного балкончика на втором этаже Дворца пионеров – очень торжественно (с молчаливым достоинством!), а потом жевали сосновые иголки, отбивающие запах, и собирали с перил свежий снег, чтобы не было горько во рту.
В моём детстве (дай Бог такое каждому!) не было ничего лучше тех новогодних каникул. Репетиции всё же были работой, безумно интересной и тяжёлой, но и нудной местами, чего стоил только тысячу раз повторенный пробег по зрительному залу и по ступенькам – на сцену: Валерию Борисычу всё казалось, что мы бежим то недостаточно быстро, то недостаточно весело, то пыхтим через меру… Старшие работали почти всё время отдельно, и мы не всегда оставались смотреть на них. Даже полный прогон спектакля никакого особого впечатления на меня не произвёл, только было немножечко страшно из-за сидящих в партере директора Дворца и кучи преподавателей, и было ужасно смешно, когда Валерий Борисыч, тоже сидевший в партере, корчил нам рожи, пытаясь таким образом что-то подсказать, и было очень здорово, когда все эти взрослые нам хлопали.
Каникулы начались для меня после первой ёлки во Дворце пионеров, тридцатого декабря, в одиннадцать часов утра. На первом спектакле. Тёмный зрительный зал, тёмный – и живой, и шумный, шуршащий фантиками и стреляющий хлопушками, зрительный зал замер, когда мы пятеро побежали по проходам к сцене (и каждого из нас сопровождал круг яркого красного света). Я в два прыжка взлетела на сцену, я сорвала в поклоне свой пажеский берет – мои слова были первыми в начавшемся чуде: «Для вас сегодня занавес откроем!»
А когда наши реплики закончились и разошлись кулисы, для меня не стало ни сцены, ни сотни раз виденных и тасканых декораций. То был просто замок – королевский замок, и я сидела на его ступеньках, холодея от ужаса, потому что это не Витька Киушкин из десятого «А» стоял там в чёрном плаще до пола, это был злой колдун, и он, настоящий, реальный, рядом смеялся, как каркал, и я приложила палец к губам, показывая детям внизу, чтобы они молчали, но они и так молчали, и было темно и жутко, совсем темно, только метался по королевской приёмной луч зелёного света…
А потом вышел в приёмную Маленький Король, и зрительный зал исчез для меня тоже. Ведь это был Сай – я его узнала, – и он бродил по странному своему замку, между странными людьми и нелюдьми, и он победил самого себя, и всё чужое зло развеял тоже, и это был Сай.