Квинтовый круг — страница 93 из 113

Лампа – стеклянный цилиндр в половину моего роста, наполненный нестерпимо ярким светом, – стояла посреди круглой площадки. Постаментом ей служил бетонный куб (из бетона торчала арматура – несколько гнутых проржавевших прутьев). Перед лампой – огромная линза, через которую шёл в океан луч маяка, отражённый и усиленный зеркалом, занимающим половину стены. Второй половины просто не было – площадка обрывалась низким бортиком.

Сай захлопнул люк и присел на корточки около постамента, взявшись обеими руками за арматурины.

– Что ты делаешь?

– Переход запустил, – сказал Сай и поднялся.

Наверное, его научили на корабле какой-то магии, а может быть, и вправду достаточно было коснуться прутьев: шторм кончился – словно его выключили, а лампу пронизали нити, шесть вибрирующих голубых нитей, протянувшихся по лучу – в океан. Здесь, на площадке, они проходили сквозь нас обоих, прошивая зеркало, и в зеркале кончались в наших отражениях – не в лампе.

В наступившей тишине был отчётливо слышен хруст стекла. Зеркало по всей стене трескалось – и самая большая трещина пересекала его между нашими отражениями, медленно ползла вверх и вниз, расширялась, нас не затрагивая, разделяя, словно на рисунке, и я вцепилась в Саеву рубашку.

– Что это?!

– Не знаю, – сказал Сай, не отрывая глаз от зеркала и стискивая меня всё крепче. Зеркало пучилось, расползалось, обнажая серый, не тронутый светом бетон, и не было в нём больше ни лампы, ни голубых нитей – ничего, только мы двое, словно обведённые жирным карандашом. Внезапно прекратился дождь – и я обернулась.

– Сай!!

– Я вижу, – напряжённо сказал он. – Держись крепче. Наверное, так должно быть. Это уже не маяк.

Зеркало окружало нас теперь со всех сторон – не зеркало, его осколки, медленно отрывающиеся от стен. Постамент, линза и лампа на нём, крышка люка на бетонном полу, ночь за бортиком площадки – исчезли? как не были, остался только красный, слепящий свет, и я уткнулась Саю в грудь.

А потом – словно трещина в зеркале перебралась на нас – я перестала чувствовать его – и ткань рубашки исчезла из моих рук.

– Держись, – закричал Сай. – Держись!

И тогда зеркало взорвалось.

3

Всё тот же сентябрь: сухой, тёплый, с жёлтой, толстой луной.

– Вы ищете что-нибудь, девушка? – спросила меня продавщица ларька.

– Что? Нет… дайте мне «LМ» красный… то есть, нет… «Три короля», пожалуйста.

– Пять пятьдесят. Ой, девушка, у вас кровь на лице!

– Да, спасибо, – сказала я и полезла за деньгами в кармашек юбки. Юбка была мокрая, как и вся одежда, мокрая, мокрая напрочь.

без скобок

Каждый вечер я хожу к ларьку за сигаретами. Короли Англии, Франции и Швеции никогда, наверное, не закончат свой военный совет, потому что каждый вечер я долго стою у витрины, разглядывая их шляпы, карты и кофейные чашки.

Но корабль, но низкое небо над кораблём.

Насмотревшись – и ничего не дождавшись – я покупаю пачку «Винстона», захожу во двор, сажусь на лавочку и курю одну за одной, уговаривая себя, что вот эта – последняя. Мне нужно бросать курить, и я не курю весь день – только вечером, на этой лавочке.

Шершавый парапет под правым локтем каменный, холодный он почти всегда, он так надоел мне.

Возможно, я бы сумела убедить себя, что никакого корабля не было, – просто моя психика не выдержала десятилетних страданий.

Улыбка Кречета, его голос, стены рубки, стены колодца, конфеты получают только послушные девочки, верно?

Глюки.

Выдумка, мистическая история, возникшая в больной голове. Или просто яркий сон, занявший не больше мгновения моей жизни.

Корабль, развернувший тёмные паруса, и паруса закрыли собой его личину, странный город с зелёными фонарями на набережной, личина корабля.

Царапина на щеке (от осколка зеркала, вне сомнений) и промокшая одежда – ничего не доказывают, нет, не доказывают…. любой психиатр скажет мне это, и я обязательно сходила бы к психиатру, если бы не одно обстоятельство, которое объяснить нельзя ничем.

Я беременна. У меня почти год не было мужчины, но я беременна, и значит, это ребёнок Сая.

Я никому никогда не смогу сказать чей это ребенок, потому что считается, что Сай уже десять лет лежит под гранитной плитой на городском кладбище. Но что я скажу своему сыну? Сыну, зачатому на мокрых камнях другого мира, – а мне почему-то кажется, что этого не могло случиться на корабле. Только там, у подножия залитой дождем башни, где под спиной был скомканный свитер… Я люблю твоего отца у подножий всех башен мира, на всех камнях мира, во всех мирах, и он не сможет умереть без меня…

Возьми, сказал Кречет, не опускается мгла, я разочарован. Сай не сможет умереть без меня – но я хочу знать, где он. Я хочу быть уверенной в том, что он не вернулся на корабль. Куда угодно – только не на корабль.

Корабль, на котором остались пираты в белых рубашках, маги с мерцающими глазами, мои давно утонувшие одноклассники.

На этот раз я не знаю, что лежит в сумке, собранной Саем в дорогу. Конечно, он взял с собой карту с жирной линией маршрута до ближайшего маяка. Стратег и тактик, он должен был подумать об этом.

Вести упряжку – дело мужчины, но попутчик может оказаться кстати. Ведь одному тяжело на тропе.

Берег…

Берег порос низким кустарником, и в кустарнике валялся растрескавшийся старый бочонок. Сай долго сидел, привалившись к бочонку спиной и жмурясь от солнца, стоявшего почти в зените. Он очень устал, потому что день выдался непривычно тяжёлый – он занимался греблей, он занимался любовью, его трясло от восторга и от страха, что надежды не сбудутся, а потом, когда надежды сбылись ровно наполовину, он бегал по пустому берегу и кричал, и ясно было, что беготня и крики совершенно бессмысленны, но он продолжал – пока не охрип и не выдохся окончательно.

Но, впрочем, здесь было солнце, которого он не видел десять лет, и голубая вода, и голубое безоблачное небо, и он сидел на земле, которая не качалась, и осторожно вытаскивал из саднивших щёк крохотные блестящие осколки.

Один.

Но во всех мирах есть маяки, конечно, маяки должны быть в каждом мире, и он встал и зашагал прочь от воды, и совсем скоро он увидел перед собой колодец. Колодец был очень кстати, потому что Саю давно хотелось пить, и выглядел колодец вполне прилично, а на краю его стояло привязанное к цепи ведро.

На колодезном журавле болтался подвешенный на тонкой верёвочке ключ – от какого-нибудь амбарного замка или старинного сундука – очень большой ключ.

Сай остановился.

Берег, поросший вереском, на берегу – бочонок, а дальше – колодец, на журавле которого висит ключ… а бочонок, конечно, из-под рома, но это у пиратов – ром, а у нас будет эль… Элька… Элька…

Он набрал воды (прозрачной и вкусной), смыл с лица запёкшуюся кровь и отвязал ключ. Ключ был неожиданно лёгким.


Волгоград, декабрь 2002 – август 2003

Юрий АстровЧужая сила

Брату моему с благодарностью за неоценимую помощь в подборе материала и за стихи

Глава первая

Этот плащ определенно знал лучшие времена, а также видал виды.

Сшитый из рытого бархата темно-малинового цвета, судя по всему, не был парадным. Следы старой грязи или крови, потертости, а то и дырки свидетельствовали о том, что плащ надевали часто и отнюдь не на официальные приемы.

Впрочем, надевали его давно. Очень давно. Плащ не видел улицы лет двести с хвостиком, пожалуй. Если, конечно, его не надевал отец. За это время мода на нечто подобное вновь пришла, и именно сейчас в этом плаще можно было бы появиться на людях. Но Семен Орестович, конечно, никогда бы на это не решился. Впервые он наткнулся на плащ в детстве. На чердаке старого дома было много барахла.

Там, увязанные в стопки бельевыми веревками, лежали книги и журналы. Семен просмотрел их почти все. Шеллеры-Михайловы, Боборыкины и Лейкины мало заинтересовали его. А вот журналы – дело другое. Они открыли ему мир, давно канувший в небытие.

В стопках были толстые подшивки «Нивы» за конец XIX и начало XX века. С фотографиями императорской фамилии, с «оригинальными иллюстрациями» – как правило, совершенно бездарными художественно, но так не похожими на картинки в «Пионере» или «Костре». С корреспонденциями из Порт-Артура и Ханьчжоу – с русско-японской войны. Еще там был «Вестник иностранной литературы» с игривыми повестушками Мирбо и занудными, на тогдашний вкус Сени, романами Пшибышевского и Гамсуна, но зато с Киплингом, а также неким коммунаром (чья фамилия к этому времени испарилась из памяти нашего героя), писавшим разоблачительные романы о мировом еврействе. Особенно поразила Сеню бочка радия, при помощи которой главный антигерой одного из романов этого коммунара хотел избавиться от своей жены (видать, и тогда что-то о лучевой болезни уже знали), а также уверенность бывшего революционера в том, что если радиограмму перехватить, она до адресата не дойдет.

И еще там был «Всемирный следопыт» 20-х годов с «Островом гориллоидов». Автора Семен Орестович забыл, но прекрасно помнил тогдашнее впечатление: чтиво было увлекательным, после него хотелось продолжения.

Да мало ли чего там не было! В том числе и совершенно необычные вещи.

Например, шпага. Потом отец сказал Сене, что это артиллерийский палаш. Клинок был заржавлен, но на эфесе зато выжжено несколько точек. Семен уверил себя, что это конечно же количество убитых на дуэлях или в бою.

Нашел он там и телескоп. Впрочем, в том, что это именно телескоп, он был уверен лишь в детстве. Скорее всего, это была труба от универсального инструмента астрономов-геодезистов. Потому что изображение в ней было перевернутым, а на окуляре – сетка. Труба потом куда-то затерялась, и проверить свое предположение Семен Орестович уже не мог.

Еще стояли на чердаке два сундука. В одном хранилась старая обувь, в основном яловые сапоги и подшитые валенки. Никогда и никто их уже не обует, но выкинуть у родителей рука не поднималась. А в другом – еще более старая одежда. Сундук с одеждой был громадным; Сеня не раз задавался вопросом: и как же его умудрились взгромоздить на чердак? Вот с этим вторым сундуком у Семена сложились отношения вполне дружеские. Была в нем, как, впрочем, в любом мальчишке его возраста, некая актерская жилка. И потребность в игре. Порой Сеня вкупе с приятелями разыгрывал целые истории, почти бесконечные. Во всяком случае, с многодневными продолжениями. Пока партнерам не надоедало. В пиратов, в «черную кошку», полярных путешественников. Сейчас это назвали бы «ролевыми играми». Во всяком случае, палаш, кинжал и телескоп, игравший роль подзорной трубы, на чердаке не залеживались.