— Вот, я тоже могла дотерпеть до поездки, — усмехнулась Линни. — Поэтому, сокровище, решать тебе. Если хочешь — поехали, пошлём её, куда захочешь. То есть, заберём документы. Не конец света, в самом деле, хотя неприятно. Если хочешь — поехали выторговывать тебе более приличные условия жизни.
— Это правда, да? То, что я слышу? — кажется, Анна сейчас снова разревётся.
— Я тоже это слышу, — подтвердила Эла. — Линн, я понимаю тебя. Ты герой.
Анна во все глаза смотрела на мать.
— Ну… я… наверное, поехали.
— Поехали с какой целью? — Линни внимательно смотрела на дочь.
— Если окажется, что с ней можно договориться… давай договариваться, — едва слышно прошептала она.
— Ок, поехали, попробуем. Мама, дашь машину?
— И водителя, Лина, и водителя, — кивнула Полина. — Ступайте.
Когда мать и дочь спустились вниз, Элоиза спросила Полину:
— Скажи, как тебе удалось не вмешаться?
— Не знаю, — криво усмехнулась та. — Сил недостаточно, наверное.
— Я думала, ты будешь со вкусом объяснять Анне, как нужно себя вести, а как — не следует.
— Я уже устала говорить ей одно и то же без видимого эффекта. Если Лина окажется права и сейчас эффект будет — что ж, признаю, что всю жизнь совершала ошибки и плохо воспитывала детей и внуков.
— Вы обсудили всё до нашего приезда?
— В целом да, чуть не поссорились. Но поглядим. Обедать будешь?
Всю дорогу до Санта-Магдалена Анна ждала подвоха. Она уже с утра была готова вжимать голову в плечи и огрызаться, но мама оказалась в спокойном состоянии, а бабушка — слишком уставшей после долгого перелёта. Спорить ни с кем не пришлось. Это было удивительно, но расслабляться нельзя — во-первых, а вдруг что-то изменится, и во-вторых, впереди ещё Доменика Прима. Вещи Анны, включая осьминога и гитару, лежали в багажнике, но доставать их сразу она не собиралась.
На воротах была сестра Маргарита. Она всплеснула руками, заохала и вообще чуть в обморок не упала. Будто привидение увидела, а не ученицу школы с матерью, честное слово. Но вопросов не задала.
В коридорах до кабинета Примы им никто не попался — воскресенье же, все или уехали, или уроки делают.
Мама открыла дверь кабинета, затем пропустила Анну, и только потом уже закрыла её за собой.
— Добрый день, Доменика, — а говорит спокойно, как будто это Эла, а вовсе не она.
— Добрый день, госпожа директриса, — Анна тоже решила быть Элой.
— Садитесь, — только и сказала Прима.
Она восседала на своём обычном месте и выглядела ничуть не менее свирепой, чем в четверг вечером. На неё смотреть и то страшно было, не то, чтобы о чём-то разговаривать. Но мама села за стол, и кивком велела Анне сесть рядом. И выжидательно глянула на Доменику. И молчала.
— Я слушаю, — изрекла Доменика известным тоном — «у меня сейчас закончится терпение».
— Нет, Доменика, это я слушаю. Желаю знать, отчего всяк, кто не попадя, может говорить, что вздумается, моей дочери, и поступать по отношению к ней тоже как угодно. Хотя она, как я слышала, первая в рейтинге и всё такое. А потом, когда услышу, желаю забрать её документы. Ибо в любой другой школе ей будут рады необычайно. С её-то способностями и результатами.
Прима немного помолчала — самую малость, так, выдержала паузу.
— Родители Карлы забрали её в пятницу.
— С чего это вдруг? — мама сощурилась в точности как Эла.
— Я попросила их об этом. Карла вернётся в свою прежнюю школу. Я сделала вывод, что у нас она не справляется.
— Наверное, это хорошая новость, и она даёт тебе несколько очков, — кивнула мама. — Может быть, у тебя ещё есть какие-нибудь новости для нас?
— А что вам ещё надо-то? — донельзя удивилась Прима.
— Дело не только в той девочке, так, Анна? И девочка, как я понимаю, не единственная в своем роде, и претензии к Анне не только по поводу этой девочки.
— Именно. Я допускаю, что мне не стоило заводить тот разговор при всех, в столовой. Но Анна определённо не умеет держать себя в руках.
— Если даже ты не всегда это делаешь — не хватило же тебя дождаться конца ужина или поговорить с Анной в коридоре — то чего ты ждёшь от перегруженного учёбой подростка?
Прима замолчала. Тогда Анна решила, что ей тоже можно вставить слово.
— Я тоже допускаю, что мне не стоило кричать на весь этаж и произносить бранные слова в ваш адрес.
— А я допускаю — это так, предположение, не более — что если Анну не провоцировать, то она станет произносить в разы меньше бранных слов, — кивнула мама.
— Тут яблочко от яблоньки, ты сама так и не научилась держать себя в руках, — фыркнула Прима.
— Ты тоже так и не научилась уважать людей, которые тебе подвластны, хоть и старше меня более чем вдвое, — не осталась в долгу мама.
— Меня уже только могила исправит, а твоей дочери ещё можно изменить что-то в себе в лучшую сторону!
— Если она будет находиться в дружественной обстановке — то она, как мне кажется, подумает о таком варианте. Если ей не нужно будет всё время защищаться и обороняться. Это возможно?
— Возможно. Я правильно понимаю, что вы обе всё же рассматриваете возможность учиться здесь?
— Да, не поверишь — рассматриваем. Анна очень доходчиво изложила, почему она хотела бы учиться здесь дальше, и о чём она будет сожалеть, если у неё не останется такой возможности.
— Я правильно понимаю, что ты выдвигаешь условия? — Доменика Прима смотрела на маму, как на неведомое животное.
Наверное, раньше никто такой наглости себе не позволял.
— Именно. Ты привыкла, что мы стонем, корячимся, но не отказываемся от твоих услуг. Якобы только здесь мы можем научиться управлять своими способностями. Скажу честно — мне больше помогли бабушки Доната с Иларией, и ещё чтение в семейном архиве, чем ты. И практика, ясное дело. Анне, как я думаю, помогут мама и Эла. И две других Доменики — в плане медицинской подготовки.
— Эла сама нуждается в руководстве, потому что двадцать лет лентяйничала!
— А на мой взгляд, она неплохо справляется, — мама была само спокойствие. — То есть — ты видишь, свет на тебе клином не сошёлся. И если мы не договоримся — то Анна будет учиться в другом месте.
— Уж конечно, будет. Если её не загружать, как следует — будет по улицам бегать и собакам хвосты крутить!
— Вопросы уважения мы уже затрагивали сегодня, если что.
— Ты имеешь в виду — я не уважаю твою дочь?
— И никого другого из своих учениц — тоже. Анна не исключение. Скажи, кого ты так боишься, что не смеешь показать своё расположение к кому бы то ни было? Или мы все тебе просто неприятны? И Анна, и Грета могли рассчитывать на твою помощь и поддержку и как родная кровь, и как приличные ученицы, а выходит наоборот — им достаётся намного сильнее, чем тем, кто менее одарён и менее прилежен. И так было всегда, сколько я себя помню. Так уж лучше пойти в любую другую школу, где к Анне не будет предвзятого отношения!
— Хорошо, Лианна, я поняла тебя. Если я обещаю попробовать… снизить градус предвзятости, обещает ли твоя дочь прилично себя вести?
— Анна? — мама повернулась и смотрела на неё в упор.
Не как Эла, но тоже мощно.
— Да, мама, я попробую.
— А когда я вернусь в Милан, вы обе будете звонить мне по всякому поводу? Между собой-то не судьба?
Доменика сумрачно взглянула на Анну — даже страшно стало.
— Анна, я признаю, что была неправа в той ситуации в столовой.
Анна села прямо.
— Госпожа директриса, я признаю, что не должна была ругаться и кричать.
— Предположим, что на этом текущий инцидент исчерпан. Доменика, у нас с тобой две недели до экзаменов и потом ещё две недели экзаменов. Если ничего не изменится — новый учебный год Анна проведёт в другой школе. Анна, у тебя тоже эти самые две недели и потом ещё две. Если ты ценишь преимущества этого конкретного места — изволь придержать язык. Доступно?
Анна смогла только кивнуть. С другой стороны, ей же велели придержать язык!
В комнате с вечера четверга не изменилось ничего. Вещи Анны так кучей и лежали на кровати — как она их бросила, уезжая. Интересно, они не сомневались, что ли?
Лауры не было видно — наверное, где-то уроки делает, в гостиной или в библиотеке.
— Ну ты даёшь, — только и сказала мама, когда это всё увидела.
— Я ж не думала, что придётся вернуться, — пробурчала Анна.
Потом они вместе перетаскали чемоданы снизу.
— Тебе помочь с этим всем? — спросила мама, сгребая одежду в кучу.
— Нет, я справлюсь. Я до сих пор не верю, если честно. На моей памяти никто не осмеливался в лоб говорить Доменике Приме, что думает.
— Эла осмеливалась. Только уже не в школе, а сильно позже.
— Эла, видимо, просто высказалась, и всё. А ты прямо дала ей бой. И выиграла. И не подумала, что она может тебя одним пальцем в порошок стереть.
— Ну так и мне есть, что ей показать, — усмехнулась мама. — Способ специфичный, конечно, но я им неплохо научилась пользоваться. Эла — да, она сильна необыкновенно, но она из тех, кто отойдёт и переждёт. А если не получится — то пойдёт другой дорогой. И применит силу, только если по-другому не получится. А я могу и в лоб, мне ни в каком месте не жмёт. Особенно, если ради кого другого. И поэтому Аннушка, сокровище, я тебя ещё раз прошу — если вдруг что, не лезь сама, позвони мне. А я уж поговорю — или по телефону, или приеду. Ну и если возьмёшься кого-нибудь учить уму-разуму — то бога ради, делай это осторожно. Договорились?
— Мне дали индульгенцию? — восхитилась Анна.
— Не вполне. Если тебя поймают за руку — тут уже даже я ничего сделать не смогу.
— Я поняла. Буду смотреть по сторонам и стараться, чтобы не поймали.
— Вот именно. Ну и «не придираться» не равно «не требовать».
— Увы. Но я сначала хотя бы погляжу, как это, когда не придираться. И спасибо тебе за это! От Примы такое, как сегодня, то есть извинения, можно раз в жизни услышать, и я услышала.
— Радуйся. А пока давай вещи разложим, если сюда кто-нибудь заглянет — то и придираться не понадобится.