— Нет, — пожала плечами Кьяра. — Но если нужно — могу. Благодаря тому, что первые полтора месяца во дворце ни в ком себе не отказывала. И если что-то понравилось мне — я понимаю, что это не обязано нравиться кому-то ещё. Мне нравится быть с мужчинами, и я кое-что знаю об этом. К слову, донна Доменика, например, считает, что для нормального пользования своим телом нужно его хорошо знать. Ты вот хорошо знаешь своё тело?
— В каком смысле? Снаружи что-то знаю, конечно. А внутри — нет, я никогда не интересовалась анатомией. Ну, кроме самых общих моментов.
— А как у тебя с мужской анатомией?
— Примерно никак. В нужные моменты я всегда закрывала глаза.
— Тогда рассмотри всё это как новую, неизведанную область, которую можно изучать, — рассмеялась Кьяра. — Ты же вон какие сложные вещи изучала и теперь с ними работаешь!
— Да? — рассмотреть ситуацию под таким углом Франческе не приходило в голову. — Я подумаю, спасибо. Но у меня два вопроса, о великий учитель. Один из любопытства, второй насущный.
— Давай, начинай с любопытного.
— Ты когда успела задружиться с доктором Фаэнцей? И кстати, с которой из них?
— С младшей, конечно. Старшую я только видела. В больнице, когда ездила навещать Адриано и Катарину. А младшая — она отличная вообще. Старше меня на восемь лет, а как будто на сто, на самом деле. И ты сама мне сказала, что она очень вменяемый гинеколог, а таких — сама знаешь, наверное, поискать надо. Вот я к ней и пришла, и спросила — можно ли к ней на консультацию. Она сказала — можно, и я съездила, это в городе, в её больнице. И мы очень душевно поговорили. Про анализы, про организм, про анатомию и прочее. Я понимаю, почему её без памяти любит маленькая Анна, если бы у меня в школе такая преподавала — я бы тоже во врачи подалась. А что за насущный вопрос?
— Скажи откровенно, то, что тебя приглашают на праздник, подразумевает потом свидание? Если так, то я сейчас прямо позвоню, извинюсь и откажусь.
— Нет, не подразумевает. Знаешь, это по договорённости. И если тебя прямо об этом не спрашивали — то и не договаривались ни о чём. Ты совершенно спокойно можешь в конце попрощаться, пожелать доброй ночи и исчезнуть.
— Тогда ладно. Скорее всего, я так и сделаю.
— Почему нет? Не хочешь торопиться — не торопись. А если вдруг захочешь попробовать — так бери и пробуй. Только — если тебе именно что захочется самой. Тогда и облом пережить будет легче, не тебя заставили, а ты сама попробовала. А не попробуешь — не узнаешь, сама понимаешь. Отличного результата в первый раз с новым человеком никто гарантировать не сможет. И в любом случае не переживай, — Кьяра подобрала упавшую на пол книгу и отправилась спать.
В среду вечером Гаэтано спускался в зал, где происходили танцевальные занятия. Фактически в последний раз перед мероприятием — донна Элоиза в понедельник назвала это «финальный прогон». Будем, сказала, повторять всё-всё-всё, без разбора, без диктовки, не оглядываясь на тех, кто не знает. Он, помнится, хмыкнул — а куда она их денет, тех, которые не знают, но притащатся и будут везде лезть? Она посмотрела на него так, будто впервые видела, и ничего не сказала. Видимо, предполагала, что они устыдятся и сами куда-нибудь денутся.
Этот самый последний прогон выглядел, прямо сказать, кошмарно. Изо всех щелей вылезли все те, кто приходил хотя бы раз. Все, кто раньше думал и сомневался. Теперь же они вдруг осознали — мимо них проходит, да уже и один раз почти прошло, что-то крутое, куда люди ходят три-четыре раза в неделю и радуются!
Донна Элоиза была ангелом — ни на кого не ругалась, только смотрела. Пристально. На удивление, это работало. Впрочем, иногда у неё тоже не хватало терпения, тогда она выходила ненадолго, оставляя считать маэстро Фаустино. Иногда выходила вместе с монсеньором, иногда одна. Потом возвращалась и начинала считать и диктовать фигуры заново.
Вообще, конечно, если в пятницу будет так же, это стыд и позор. И чему они тут вообще людей почти два месяца учили?
Одна радость — музыканты.
Лучше всех, конечно, красотка Аннели. Когда они возобновили занятия после взрыва, она пришла и сказала — раз она всё равно здесь, то будет играть. Заодно и выучит всё, что нужно, и чего она ещё не знает. И играла. Танцевать под скрипку оказалось здорово, плюс иногда она играла поверх фонограммы или ещё какой минусовки. К тому моменту во дворце её уже хорошо знали — особенно после праздничной гулянки, на которой отмечали возвращение домой его высокопреосвященства и окончание мрачного периода в жизни палаццо Эпинале. Там они с девчонкой Анной так зажгли, что даже дон Лодовико пришёл разгонять тёплую компанию. Они классно играли какие-то вальсы и польки, и все танцевали, и это вообще получилась такая проба формата, и было очень весело. Он даже подумал, что после можно будет её зазвать к себе, но она поулыбалась и не ответила, а когда всё завершилось, то убежала к себе спать.
Да-да, за грустными мыслями о пользе дела он даже позабыл о своих личных печалях. Во-первых, он почти не мог танцевать. В лучшем случае — пешком. И то на два танца подряд сил не хватало. От вальса безжалостно кружилась голова. Он помнил наставления донны Элоизы, что головокружение в вальсе лечится только практикой, и усиленно практиковался. Пару раз попал в нехорошую ситуацию, когда приходилось бросать даму прямо посреди танца и срочно выскакивать на воздух. Тогда та же донна Элоиза внимательно его оглядела и сказала, что недостаток практики — не его случай, всё дело в последствиях травмы. Прошло слишком мало времени, организм ещё не восстановился. Это злило. Доменика в ответ на его жалобу посмотрела внимательно и спросила — а чего он, собственно, хотел? Его лицо уже нормального вида, шрамы бледнеют, отёка нет. Но ушиб мозга ему не приснился, к сожалению, поэтому нужно ждать. Организм адаптируется. Через какое-то время.
И точнее не мог сказать никто.
И даже приступить к работе ему пока не позволяли — ни монсеньор, ни Бруно. Монсеньор кивал на врачей, а Бруно щурился и говорил — ну, посмотрим после праздника.
А во-вторых, ни разу такого не случалось, чтобы ему было некого на такой праздник пригласить. Он всегда был с красивой девушкой, и девушки были рады без памяти, когда он их звал. А тут рада одна Клаудия, та бы живьём его заглотила, дай ей волю. А потом выплюнула бы обратно и облизывала то, что осталось.
Нет, он не собирался звать Клаудию. Более того, сделал всё, чтобы её позвал Энрико Гостини — его подчинённый, который на неё давно уже слюнки пускал, а она ему не давала. Но оба были на той вечеринке, и после буйных танцев у них каким-то образом склеилось. Раньше Гаэтано было бы любопытно — что да как, а сейчас — нет. Клаудия отвязалась — и ладно.
Гаэтано всю последнюю неделю пристально поглядывал на разных девушек, живущих и работающих в доме, и с ужасом понимал, что ему не нравится никто! Раньше его восхищала улыбка Кьяры, но Кьяра теперь редко улыбается. О Франческе и говорить не приходится — там один комп в голове, как она только жила со своим парнем, она ж никаких намёков не понимает, и не ломается, а в самом деле не понимает! И смотрит на него, как на пустое место, хоть он и извинился.
И волшебно, неправдоподобно прекрасная Аннели тоже не воспринимает его серьёзно. Улыбается и исчезает, а на прямой вопрос ответила, что она здесь на работе, и ей немного не до того. Ничего личного, просто вот так.
Придётся идти без девушки. И на пару с маэстро Фаустино быть распорядителем этого безумия — раз уж он его затеял.
В пятницу все службы дворца, кроме тех, что непосредственно связаны с его жизнеобеспечением, официально работали до обеда. Но хотя сотрудники аналитического отдела и собрались утром в кабинете, работать никому не хотелось.
Первой пришла Клеманс. Она возлюбила в последнее время одиночество, и ей нравилось прийти, включить компьютер и выпить чашку кофе в пустом кабинете.
Вторым прибежал Иво ди Мори. Тоже налил кофе, притащил стул, сел рядом.
— Привет, — кивнул он ей. — Скажи, ты ведь идёшь вечером на праздник?
— Вроде да, а что?
— А если я предложу тебе, что называется, быть моей дамой на этом празднике? Ты как?
— Не знаю, — выдохнула она.
Клеманс не ожидала. Ну да, о чём-то там шушукалась по углам молодёжь, кажется, даже жертву голодовки и пирсинга Франческу пригласил кто-то такой же молодой и глупый. Но Иво-то приличный человек, он живёт в своей квартире в городе, работает в приличном отделе, а не в службе безопасности, к примеру, и не где-нибудь в гараже. И они вместе ходят курить. Может быть, дело в этом? Чтоб была компания, а то подходящих мест немного, и ходить до них далеко, а вместе — веселее?
— Скажи, а почему вдруг?
— А вот захотелось, — улыбнулся он. — Хочу пройтись с тобой по красивой зале, сидеть рядом за столом, и может быть танцевать.
— Я не умею танцевать. То, что они здесь танцуют. А научиться не удосужилась.
— Так и я не умею. Не пропадём, — подмигнул он.
Клеманс задумалась. Вообще она уже забыла, как это — когда за тобой ухаживают и тебя куда-то приглашают. Потому что почти пятнадцать лет жизни — замужем. И в мыслях не было ни на кого смотреть, как же, муж ведь. И дети. Удивлялась всегда — когда люди успевают гулять и изменять, неужели им времени хватает? Тут подумать лишний раз некогда, всё время какие-то дела. И муж ведь, да. Последние годы не сказать, чтобы прямо любимый, но привычный, можно сказать — родной. Про которого всё знаешь и всё принимаешь, как есть. И оказалось, что всё не так и все её усилия ценности не имеют. Но что сейчас об этом! Упущенные годы не наверстаешь, но хотя бы приятно провести время на празднике — это уже хорошо.
— Договорились, — улыбнулась она. — Сядем за стол, и ты будешь рассказывать мне, кто есть кто в зале. Я за месяц так и не разобралась.
— Наверное, тебе было просто некогда, — улыбнулся он в ответ.
Дверь отворилась, это пришла Франческа. Как всегда — вся в себе. И следом за ней — Донато, он тащил в руках бумажный пакет, из него пахло выпечкой.