Я перевела дух. Окелия смотрела на меня с брезгливым ужасом, бабушка плакала, мальчишки возбужденно перешептывались. Леда Вашти молчала. У меня остался последний козырь.
– Посмотрите на этого парня. Его зовут Глен, ему пятнадцать лет. Его отец всегда говорил, что пришел в Суэк из далекой деревни. Моя мама говорила мне так же. Посмотрите в его глаза, и увидите в них морскую воду – родовое отличие королей Суэка. Он внук одной из вас.
Я с надеждой вглядывалась в старух. Это была моя последняя надежда. Кто-то должен был признать Глена, как меня признала Вейна.
– Как звали твоего отца, сынок? – спросила Леда Вашти.
– Тин Атиари.
Повисло молчание.
– Атиари… Твоя бабушка умерла, когда устала ждать своего сына домой.
Я выругалась про себя. Но Леда Вашти сказала:
– Ты один из нас, сынок. Оставайся со своей будущей женой здесь. Кьяра… Забирай девочку в свой дом, а мальчик пусть живет пока с… – Она обвела глазами толпу, заметила, что Киано кивнул ей. – У Киано.
– Чоль-чоль-чоль! – засмеялась вдруг Ньюке-Чоль и обняла мои колени.
Разговор с королем
Теперь, когда Рия и Глен были спасены, я могла вернуться мыслями к тому, что увидела в храме Семипряха. Но что я увидела? Это было так невероятно, что сбивало с толку. Всемогущая Пряха… плакала от бессилия? Она злилась, рычала… А еще она пряла огонь. А потом – исчезла. Будто перенеслась в какое-то другое место моментально, по щелчку пальцев. Как такое возможно, о Семипрях? Семипрях… неужели он существует, этот сердитый бог, и дает своим жрицам такую силу? Голова у меня шла кругом, и никто не мог помочь. Все на острове боялись Пряхи больше, чем короля, стражей и всех дикарей на свете. Она внушала им какой-то первобытный ужас. А Рия и Глен были так счастливы, что все мои тревоги казались им обоим легким облачком на горизонте. Только оба они выросли в Садах, откуда не видно моря, и не знали, что маленькое облачко способно принести бурю.
Рия быстро пришла в себя, наполнилась радостью и силами. Очень скоро все на острове полюбили ее, и даже каменная Леда Вашти не могла скрыть улыбку, слушая, как она играет на самодельной каноке, которую смастерил для нее Глен. Рия помогала мне во всем, но особенно ей нравилось играть с Ньюке-Чоль.
Ньюке-Чоль росла. С каждым днем она все больше становилась похожа на Данату и все меньше на короля, и это ужасно меня радовало. В последний день зимы ей исполнилось три года, но она по-прежнему щебетала на своем птичьем языке, который никто не понимал.
Теплело. Весна заполняла собою остров. Нола, что прибыла к нам в прошлом году, родила крепкого синеглазого мальчика, и все мы радовались этому событию.
В день рождения Данаты я отправилась с Ньюке-Чоль на ее могилу. Прошло почти четыре года с тех пор, как я видела ее в последний раз. И столько всего случилось за это время! От меня прежней не осталось и следа, я будто поменяла и кожу, и кровь, и голову. Будто меня разобрали, промыли, высушили и собрали заново.
Мы положили на могилу Данаты свежие южики и два камешка, что нашли на берегу, – мы каждый год приносили ей камешки.
– Ма-чви-чоль? – спросила Ньюке-Чоль.
– Мама умерла, – сказала я.
Но Ньюке-Чоль не знала такого слова.
Я думала: родителей Глена убили, как и моих, потому что надо же как-то пополнять отряды стражей. Мальчиков-сирот легче воспитать бесстрашными воинами. Но теперь я думаю, что дело не только в этом. Дело в том, что отец Глена «из какой-то далекой деревни». И называется эта деревня – остров опустошенных. Отец Глена – след старого короля Динора, а сам Глен – племянник короля нынешнего. Кто-то знает о нас, но не король, не Сады.
«Сказать ли тебе, моя милая, какой самый страшный грех?»
Королева знает. Мастер – наверное, тоже, я видела, как они шептались с королевой на балу, глядя на меня. А король – не знает. Разве стал бы он совершать обряд со своими сестрами и племянницами? Может быть, он даже не знает, куда нас увозят потом, после обряда. Королевское ли это дело? И пока он не знает, разве может он нам помочь?
Так, на могиле Данаты в ее день рождения, я поняла, что самое главное дело моей жизни – рассказать королю правду. Он услышит меня, он поверит, поймет! Ведь поверил он, что его сын первым начал ту драку.
Я должна поговорить с королем.
Туатлин быстро пришел на мой зов. Мне не было страшно, я ничего не предчувствовала. Я ехала в Суэк поговорить – о Семипрях! – со своим дядей, который был королем Суэка и отцом Ньюке-Чоль, о том, каким несчастным он делает свой народ. И о том, что детей у него больше чем трое. И много сводных братьев и сестер. Это же все меняет! Я улыбалась, представив, как он удивиться, не поверит, а потом улыбнется. Что ни говори, а улыбка у него красивая.
Хотя сначала, наверное, он удивится, что я жива. Может быть, тоже посчитает меня призраком. Пусть. Может, так быстрее поверит, что обряд – это зло. От обряда страдают все: девушки, их родители, королева, дети короля, о которых он не знает. Зачем нужен этот обряд, с каких диких времен он остался? Я все исправлю. Может, в этом мое предназначение, смысл моей жизни.
Через Сады мне не удалось пройти к дворцу. Я протиснулась в лазейку, но увидела, что охрану усилили. Теперь стражи стояли по двое на каждом посту. Многие из них были совсем мальчишками. У меня даже в глазах потемнело. Скольких мастеров и их жен лишился Суэк, чтобы увеличить стражу в Садах? И с чего бы это вдруг? И тут же я поняла: Глен и Рия. Сады не могут допустить, чтобы их подопечные сбегали. Стражи не могут допустить, чтобы их солдаты сбегали. Король не может позволить уходить неведомо куда своей силе.
Я вернулась к туатлину, мы обогнули город по морю, и он подвез меня к обрыву, на котором стоял дворец. Мыс выходил в море так далеко, что размыкал кольцо огнёвок вокруг Суэка. Море под скалой было синее, будто даже огнёвки расступились перед величием дворца. Залезть тут было невозможно. Но туатлин поднял меня высоко над водой, я смогла перепрыгнуть на край скалы и забраться наверх, мысленно поблагодарив Асас за привычку к долгим тренировкам, которые я не бросила, даже покинув Сады.
Во всем я видела знаки, что мне суждено открыть королю глаза на происходящее. Разве случайно, что королевская кухня принимала свежие овощи, двери ее были распахнуты и поварихи сновали туда-сюда? И что я смогла пробраться в этой суете незамеченной, а из кухни попала сразу в прачечную? Там сидела одна подслеповатая старуха, которая не особо разглядела меня в клубах пара и проскрипела:
– Ты новенькая? Подбери себе одежду вон там и поторопись, милая, король проснулся и ждет свежих полотенец.
Конечно, во дворце не могло быть девушек моего возраста, но женщин, которым уже исполнилось тридцать, было полно, и из самых разных дьенов. Я быстро выбрала платье, фартук и чепец по размеру, надела все это, взяла стопку свежевыглаженных простыней и полотенец и, прикрыв ими лицо, двинулась по коридору.
– Третий этаж направо, самая первая дверь! – прокричала мне вслед старуха.
Тоже ведь знак! Я могла бы плутать по дворцу до вечера!
У дверей комнаты даже охраны не было. Какое невероятное доверие своим подданным! Я проскользнула внутрь и огляделась. Большие окна, узкая кровать с белым покрывалом, совсем как моя в Садах, кресло, шкаф. Я удивилась, как, оказывается, скромно живет король: ни золота, ни зеркал, ни украшений. В комнате была еще одна дверь, и из-за нее раздавался плеск воды – наверное, там умывальная. Я бросила стопку белья на кровать и посмотрела в окно. Королевский замок стоял на самом краю скалы, уходящей в море. Я на третьем этаже, и если выпрыгну, то разобьюсь о воду, слишком уж высоко. Но под окном шел широкий каменный карниз, который упирался в водосточную трубу. Медленно, стараясь не шуметь, я открыла окно и подложила свернутую простыню, чтобы не дать ему закрыться. А теперь мы поговорим.
И я толкнула дверь умывальной.
Король брился. На нем было только полотенце, намотанное вокруг бедер, и брился он сам. Остывала вода в глубокой ванне. Пахло лерокой. Увидев в зеркале мое отражение рядом со своим, он вздрогнул и выронил бритву. Она обиженно звякнула о стеклянное дно умывальной чаши. Король обернулся. Изо всех сил он старался совладать с собой.
– Я тебя знаю.
– Да.
Я хотела только поговорить. Да, он причинил много боли мне и другим, но разве он был виноват? В том, что родился королем в стране, где даже король обязан подчиняться непонятным древним обрядам? Я больше не чувствовала ненависти к нему. В наших жилах текла одна кровь. И я растила его дочь.
– Да, вы знаете меня, мой король. Я должна была стать вашей силой, но не стала. Вы знаете меня, но и не знаете. Не знаете, что я – ваша племянница.
Король не дрогнул ни единым мускулом, и я заторопилась.
– Я внучка вашего отца и его силы, Вейны, не знаю, какой она была по счету. Моя мама, Чера, сбежала с острова опустошенных, она поселилась в Суэке и…
– Как такое возможно? – ошеломленно спросил король. – Жрицы дают вам какой-то чай, или как это называется, чтобы не было никаких детей!
Мой рот тут же наполнился горечью. Так вот что это такое!
– Значит, он не на всех действует. У вас много братьев, сестер и племянников, на острове живет ваша семья, и она огромна. У вас есть сын, он родился в феврале, и еще дочь, и она прелестна, как и ее мать, Даната, я воспитываю ее и…
Король жестом велел мне замолчать. Он оперся руками об умывальную чашу и смотрел перед собой. Брови его были сведены, сжатые губы повторяли их рисунок. Я почти видела, как он пытается осмыслить услышанное, справиться с этим. Он ничего не знал! Ну конечно! Не мог он знать и допустить это! Пряха с ее обрядом, Мастер, королева, кто угодно – мог бы! Но не король.
Не глядя он взял полотенце и вытер порез на щеке. На белоснежной ткани осталась алая полоса.
– Как ты попала на остров?
– Доплыла.
– Сама?
– Да.