На рассвете туатлин доплыл до Хотталара. Я долго не могла сойти на берег. Сил у меня не осталось. Я лежала, распластанная, на его голове и никуда не хотела идти. Я готова была умереть здесь и сейчас. Но Ньюке-Чоль, уснувшая во время нашего плавания, проснулась и захныкала. Она хотела пить. Туатлин нетерпеливо забил плавником. Интересно, увижу ли я когда-нибудь его хвост? Узнаю ли, как он выглядит целиком?
Мы сошли на берег. Маяк видно отовсюду, и дом моих единственных знакомых в этом городе найти было нетрудно, но что я им скажу? Пустят ли они нас? Одно дело – помочь девушке на базаре продать игрушки, и совсем другое – приютить двух беспризорников. Вернулась ли их дочь Мия, нашлась ли? И где мы будем жить, если нас прогонят из этого дома, приткнувшегося к огромному маяку?
Я толкнула калитку. Голова моя гудела, исцарапанное лицо горело, ноги еле слушались. А Ньюке-Чоль хотела пить. И скоро захочет есть. Пусть нас прогонят, но ведь не сразу же.
Эрли развешивала белье. Ей помогала светловолосая девочка. Я застыла у калитки, не зная, что сказать, но Ньюке-Чоль повела себя очень странно. Она бросилась к девочке, обняла ее за ноги, заливисто рассмеялась и залопотала:
– Чоль-чоль-чоль!
Девочка удивленно улыбнулась и погладила ее по голове. А Эрли увидела меня и воскликнула:
– Кьяра! Что у тебя с лицом?
Нас напоили, накормили, смазали мои царапины какой-то жирной мазью. Дом маячника был небольшой, но уютный. Во всем чувствовалась заботливая рука Эрли. Пестрые коврики на полу, разномастная глиняная посуда, лоскутные покрывала и занавески в мелкий цветочек, у нас были похожие. Где-то в доме спал муж Эрли, до кухни доносилось его тихое похрапывание. Эрли велела мне тоже ложиться спать.
– Давай, давай, милая, все расскажешь потом, на тебе лица нет. Мия, проводи Кьяру, пусть она поспит в вашей комнате, а мы пока поиграем с Ньюке-Чоль, раз она совсем не устала.
Ньюке-Чоль вела себя здесь как дома. Может, это и было странно, но у меня раскалывалась голова и слипались глаза. Я потом разберусь.
– Пойдем, – взяла меня за руку Мия и потянула вверх по лестнице.
Последним, что я увидела перед тем, как уснуть до самого вечера, был ее внимательный, изучающий взгляд.
Сны мне не снились.
Вечером дом Эрли оказался полон народу. Проснулся ее муж Дик, вернулись с работы сыновья, играли в прятки с Ньюке-Чоль младшие девочки, пришла старуха-лодочница и старик, которого Мия и ее сестры называли дедушкой. Старуха-лодочница очень удивила меня. Не только тем, что была в этот раз одета в платье, а не в рабочий комбинезон, но и тем, что, оказывается, у нее был муж! А я-то думала, что такие старухи не выходят замуж! А если и выходят, то ненадолго. Я немного побаивалась ее, она напоминала мне Леду Вашти. Но лодочница была смелой и говорила все, что ей вздумается.
– Какие ветры тебя сюда занесли, милая? – спросила она меня.
Я опустила глаза. Что бы мне соврать?
– Мы…
– Тебя что, били? – спросила она, уставившись на мои царапины.
Я кивнула. Можно и так сказать. И не уточнять, что я сама себя исцарапала, умирая от отчаянья.
– Откуда вы вообще взялись?
– Бабушка! – воскликнула Мия.
– Что? Должны же мы знать! А вдруг она беглая преступница?
– Кто бы говорил, – добродушно пробурчал себе в бороду ее муж.
– Ладно, – фыркнула старуха. – Но скажи хотя бы, что ты не украла этого ребенка!
– Нет!
– Ты ведь не совершила никакого преступления?
Я не знала, как ответить. Но голова после сна прояснилась, и я не хотела врать.
Особенно этим людям.
– Ну… я нарушила законы своей страны. Да. Но я не нарушила ни одного человеческого закона. Я не крала, не предавала, не обманывала. Я никого не убила.
Глаза мои наполнились слезами так стремительно, что я не смогла их остановить. Остров! Я убила целый остров!
Эрли обняла меня за плечи и сказала:
– Наш старший сын женился и живет теперь своим домом, а Санди с Марком могут снова поспать в одной комнате, все равно они целыми днями в море. Так что оставайтесь у нас, пока все не утрясется.
Она говорила так, будто точно знала, что именно должно было утрястись. Я помотала головой:
– Ничего не утрясется.
– Ну-ну, – ласково проворчала старуха. – Это сейчас тебе так кажется, милая. Ничего, все устроится со временем, уж поверь мне, я знаю. Это твоя сестренка? Или дочка?
– Сестра.
– Как ее зовут?
– Ньюке-Чоль.
Старуха покачала головой, не одобряя, видимо, такое странное имя, но Ньюке-Чоль радостно засмеялась:
– Чоль-чоль-чоль!
И все рассмеялись вслед за ней. Я не встречала еще ни одного человека, который бы не улыбнулся, услышав, как смеется моя сестра.
Мы остались у Гаррэтов. Такую фамилию носила эта семья, семья маячника Дика. Всем заправляла тут старуха-лодочница, Элоис. Так, по имени, она попросила ее называть. С тех пор как я спрыгнула с борта королевского корабля, жизнь сводила меня с разными старухами: Леда Вашти, Пряха, а теперь эта лодочница. Все три старухи были чем-то похожи. Они выводили меня из себя.
Элоис все знала лучше всех, и не было такого вопроса, на который у нее не нашлось бы готового ответа. Даже ее муж старался с ней не спорить, а если вдруг и осмеливался, она так на него зыркала, что он тут же отступал:
– Хорошо, хорошо, ты, конечно, права.
– Конечно!
Но Мия обожала свою бабушку. Они проводили вместе долгие часы, то мастеря лодку, то прибирая в доме, то просто сидя вечером на крылечке и глядя в море. Я чувствовала, что их многое связывает. Такое, о чем не знает остальная семья. Я наблюдала за Мией и против воли много о ней думала.
У этой девочки было все. Чудесные, добрые и любящие родители, братья и сестры, бабушка и дед, которые души в ней не чаяли. У нее было внутреннее спокойствие и уверенность в себе. У нее было все, что могло бы быть у меня, если бы моя семья жила здесь. Она будто была мною, только в другом мире, моим отражением. И когда она смотрела на меня, слушая сказки, что я рассказываю Ньюке-Чоль, я видела в ее глазах какое-то невозможное, невыносимое понимание.
Я ничего не говорила о своей жизни. Но она будто бы знала о ней все и ни о чем не спрашивала. Сама она немного рассказала мне про свою дорогу в таинственный город Рионелу. Про драконов и тулукта, про хозяина почты Тео и контрабандистов. Ее глаза наполнились печалью, когда она рассказывала о Марге и Бородаче.
– Я даже не знаю, живы ли они. И я будто бы предала их.
– Неправда, – возразила я. – Разве ты могла им помочь?
Мия задумалась.
– Тогда нет, – сказала она наконец. – Но, может быть, смогу сейчас. Мне надо только придумать, как попасть в Кошачью Лапку. Это очень далеко отсюда, много дней пути.
Самым тяжелым был рассказ про приют в Рионеле. Я чувствовала, что Мия говорит не все, но и этого было достаточно. Я начала понимать, почему она ушла из дома с незнакомыми людьми, чтó искала в дороге. Она рассказывала мне все это так, будто читала свою любимую книгу, написанную кем-то другим. Мне тоже понравилась эта книга. Мы подружились.
Я снова стала мастерить игрушки и продавать их на базаре, и даже Элоис говорила, что у меня талант. Мне было приятно. А Ньюке-Чоль и вовсе вошла в эту семью, будто была тут всегда. Еще немного, казалось мне, и она станет называть Эрли мамой. Но Ньюке-Чоль по-прежнему говорила только на своем языке, который никто не понимал и который был похож на птичий щебет. Эрли даже начала беспокоиться и спрашивала, не показать ли малышку доктору? Элоис сказала, что подождем еще.
Все было хорошо. Но огромная рана в моем сердце не давала мне ни спать, ни спокойно жить. Я понимала, что чем дольше я откладываю, тем труднее мне будет сделать это. И однажды, прямо во время обеда, не в силах больше тянуть, я сказала:
– Эрли, Дик… Простите меня. Вы дали нам приют и заботились о нас, вы были так добры, но… но теперь я хочу попросить у вас еще об одном… об одной…
Я запнулась. Я не знала, как мне сказать об этом? И смогу ли я сама решиться? Выживу ли без своего якоря? Я посмотрела на Ньюке-Чоль. И она мне кивнула. Она кивнула! Будто знала! Но я никогда не говорила ей об этом, я и сама до конца еще не знала точно, смогу ли я сделать это.
– Что такое, милая? Говори, не бойся, мы же все свои.
– Позвольте мне оставить у вас Ньюке-Чоль. На время. Мне нужно… нужно найти кое-кого там, у себя на родине, но я не могу с ней, она слишком мала, а это…
Я проглотила слово «опасно», но, похоже, все и так меня поняли.
– О великая Берегиня, ну конечно! – воскликнула Эрли.
– А где твоя родина? – спросил Санди.
– Ура, Ньюке-Чоль будет жить с нами всегда! – вопили Лиза, Миса и Тина.
И только Мия, глядя мне в глаза, спросила тихо:
– Ты уверена, что без этого никак? Ты сможешь вернуться?
Я кивнула. Без этого никак. И я сделаю все, чтобы вернуться.
Смерть Леды Вашти
Кладбище выросло вдвое. Я принесла на могилу Данаты два камешка с берега моря и рассказала ей, что ее дочка живет сейчас в прекрасной семье в безопасном месте. Я не бросила ее, нет, я вернусь, куда бы ни занесли меня ветры Семипряха, но пока ей лучше там, чем со мной.
Я очень боялась плыть. Я боялась, что остров опустошенных теперь охраняют стражи короля и к нему не подобраться. Потом я боялась, что не найду там вообще ничего, кроме пепелища. А потом – что меня не примут сами опустошенные, ведь я привела на их остров стражу. «Они не могут знать, что это сделала я», – уговаривала я себя и плыла, плыла вперед. Туатлин, как обычно, высадил меня в Пустой бухте. Вот грот, который укрыл нас с Ньюке-Чоль, спас от расправы. Я поднялась по тропинке. Вместо цветущего луга передо мной лежала опаленная пожаром земля. Я вспомнила ту ночь: да, ветер дул с запада, огонь несло сюда. Я дошла до деревни. До того, что было когда-то деревней.
– Кьяра!
Айша постарела. Я вспомнила, как меня всегда удивляла ее готовность нянчить и растить чужих детей. Сколько любви было в ней, сколько сил…