Мы с Олей бежали за широко шагавшим дядей Сергей Сергеевым, как вагончики за паровозом, окутанным дымом…
Но как доказать без документов, что щенок – наш Кыш? Как доказать? И кто эти трое парней? И зачем они так?..
И вдруг, когда мы ехали уже в машине, я вспомнил удар снежком по затылку и как Рудик прошёл мимо меня, смеясь и разговаривая с двумя парнями, а я стоял, потирая рукой голову, и под ногами у меня валялась упавшая фуражка…
Это они! Они отомстили за то, что Кыш взял след! За то, что Рудика заставили подписаться на газеты и журналы! Они унесли Кыша, и тётя Кланя слышала, когда он визжал в мешке, как поросёнок!
– Дядя Сергей Сергеев! Можно, мы на минутку подъедем к школе? Очень нужно! – попросил я, объяснив шофёру, как проехать.
У меня вмиг родился план, и поэтому я подумал: «Если это вы, то я вас не боюсь! Я, самый маленький в школе первоклашка, по прозвищу Двапортфеля, больше никого не боюсь!»
…Я выскочил из машины, когда мы подъехали к школе, и пулей влетел по лестнице на наш этаж. Шёл урок. В коридоре никого не было. Я подбежал к стенгазете и сорвал плохо приклеенную фотокарточку чемпиона по плаванию Рудика Барышкина.
Мне было бы приятней положить в карман двух мокрых жаб, десяток косикосиножек или очковую змею кобру, чем эту фотокарточку!
И только я собрался бежать обратно, как меня строго окликнули:
– Сероглазов!
Я встал как вкопанный, обернулся и похолодел от того самого страха, который, я думал, никогда больше ко мне не вернётся.
Меня окликнул директор нашей школы. Я не двигался с места, пряча фотографию Рудика за пазуху, и это было совсем отвратительно.
Директор быстрыми шагами направился ко мне. Он подходил всё ближе и ближе. Я видел, как у него на переносице сходятся брови и приоткрывается рот для того, чтобы меня спросить: «Ты почему не на уроке? Ты зачем сорвал фотокарточку нашего славного чемпиона Барышкина?»
В моей голове пронеслось: «Кыш! Он один! Он ждёт!»
И тут как будто крылья выросли у меня из спины и появилось дыхание, которое папа называл вторым, а я ещё не хотел папе верить, что оно существует.
Я на этом втором дыхании, не чувствуя под собой ног, слетел по лестнице вниз и уже мчался по двору, включив третье дыхание, а из открытого окна мне вслед кричал директор:
– Сероглазов! Вернись! Куда ты? Приказываю меня не бояться!
Я тоже хотел ему крикнуть: «И вы за меня не бойтесь! Мы спасём моего щенка Кыша! Мне завуч разрешил!» Но дверь такси открылась, дядя Сергей Сергеев втащил меня в машину, крикнул шофёру: «Полный вперёд!» – и она рванулась с места. Не успев отдышаться, я оглянулся и представил, как за нами началась погоня.
Впереди всех, на вороном коне, у которого были перевязаны бинтами коленки, скакал наш директор в папахе и в бурке, а за ним на тачанке – завуч с Ветой Павловной, а за тачанкой, тоже на лошадях, – целый полк старшеклассников. Цокот стоял такой, словно танки мчались, а не конница. У коней развевались гривы и хвосты! Наш директор всё ближе, всё ближе! Мы летим по улицам, перекрёсток за перекрёстком. Красивая, вытянутая морда лошади с бешеными, весёлыми глазами вот-вот ткнётся в заднее стекло машины, но тут раздаётся милицейский свисток. Какой умница старшина с черно-белой палочкой! Он на ходу ловит поводья лошади нашего директора, а его штрафует за превышение скорости!
– Позвольте мне заплатить штраф! – услышал я, очнувшись от погони, голос дяди Сергей Сергеева. – Шофёр не виноват. Это я попросил гнать на всю железку. Срочное дело.
Старшина, оторвав квитанцию, сказал шофёру:
– Скажите спасибо, что не проколол талон.
– Спасибо, – зло сказал шофёр, и мы поехали дальше.
53
В вестибюле института дядя Сергей Сергеев велел нам с Олей подождать, а сам надел халат и, на ходу что-то сказав вахтёрше, поднялся наверх.
Когда мы его ждали, я заметил, что Оля стала какой-то грустной. Может, она тоже догадалась про Рудика? Каково ей гулять с ним по улице и знать, что он почтовый воришка?
Я даже захотел из-за Оли и отца Рудика, к которому ночью вызывали «неотложку», и из-за брата, военного лётчика, чтобы похитителем Кыша оказался не Рудик, а кто-нибудь другой.
Так мы с Олей ходили по вестибюлю и думали, наверно, об одном и том же. И она не догадывалась, что у меня за пазухой лежит фотокарточка Рудика, которой на каждой перемене любовались старшеклассницы.
– Ты чего? – спросил я Олю, не выдержав молчания.
– Так… ничего, – ответила Оля.
– Пошли! Пошли! – вдруг загремел над нами голос дяди Сергей Сергеева. В руке он держал какую-то бумажку, и лицо у него было сердитое и красное. Видно, он с кем-то крепко поругался из-за Кыша.
Мы прошли через весь институтский огромный двор и чем ближе подходили к двухэтажному кирпичному дому, тем громче был слышен собачий лай из окон первого этажа.
«Только бы это Кыш! Только бы он!.. Кыш, подожди ещё немножко! Мы идём! Мы рядом! Ещё три минуты… даже две… даже одна… одна минутка! Мы здесь, Кыш!»
Мы зашли в комнату завхоза, и я ахнул от удивления: за столом рядом с завхозом сидел тот самый человек в синем плаще, оперуполномоченный Володькин, и что-то писал.
Подняв глаза и увидев меня, он ни капли не удивился, как будто, напав на след воришек, ждал нас здесь, а мы взяли да опоздали… Он спросил у дяди Сергей Сергеева:
– Вы отец?
– Странный вопрос, – ответил дядя Сергей Сергеев, чтобы прямо не врать.
– Документы у вас при себе на собаку?
– Щенка только собирались зарегистрировать. Не успели.
– Откуда же известно, что собака ихняя? – спросил завхоз.
– Она нас узнает. Особенно мальчика, – сказал дядя Сергей Сергеев.
– Можно к нему? – крикнул я.
– Он всех рад узнать, лишь бы вырваться куда подальше. Нужны документы, – настаивал завхоз. – Без документов и ошейника с номером собака считается безнадзорной.
– Кыш не безнадзорный. Он породистый! У него прапрапрадед фон Ниппель, а бабушка фон Гуссейн! Можно доказать, что он мой? – сказал я, мучаясь от того, что всё тянется так долго.
– Как же ты докажешь? – спросил Володькин.
– Знаю, кто украл! – сказал я и, встав спиной к Оле, чтобы она не видела, достал из-за пазухи карточку Рудика.
Вот тут-то Володькин, взглянув на неё, изумился и показал карточку завхозу.
– Был и этот, – сказал завхоз, – но деньги получал другой.
– Мой Кыш умеет читать мои письма! – выдумал я от нетерпенья.
– Вот и соврал. У нас тут доктора наук занимаются, обезьян никак читать не обучат, а ты говоришь – собака. Собаки у нас только слюни на рефлекс пускают! – сказал завхоз.
– Дайте мне лист бумаги, если не верите, – попросил я, оробев оттого, что совсем заврался из-за желания выручить Кыша. Но отступать было некуда, хотя Кыш, конечно, не умел читать, а я писать ни одного слова.
Долго слюнявя синий карандаш, я ждал прихода второго дыхания и вспоминал буквы. Потом заслонил от всех листок бумаги рукой, высунул язык и медленно вывел, стараясь не сделать ошибки:
КЫШ Я ТУТ,
а рядом быстро, как взрослый, начеркал две строчки первых попавшихся под руку закорючек и прошептал:
– Ну, Кыш! А ты давай читай на втором дыхании!
Завхоз недовольно взял у меня письмо к Кышу и велел нам идти за собой. Мы спустились по лесенке в полуподвал. Но в помещение, где лаяли собаки, мы не вошли. Завхоз велел стоять в дверях, на площадке.
Я видел, как он подошёл к решётчатой дверце и просунул развёрнутый лист моего письма в клетку. И через секунду я услышал звонкий, с подвизгиванием лай Кыша. Кыш, перелаяв остальных собак, кричал мне из своей клетки:
«Я тебя ждал! Я не пил и не ел! Я тебя люблю! Возьми меня скорей отсюда!»
Завхоз открыл дверь. Кыш что-то примолк, и не успел я опомниться, как он прыгнул ко мне на руки и за секунду, скуля, успел облизать щёки, нос и лоб, и я, прижавшись к нему, дрожащему, лицом, закружился на месте, чтобы никто не видел, как мы оба плачем от счастья…
Ворчавшего завхоза я забыл поблагодарить. Дядя Сергей Сергеев остался улаживать с ним дела. А до выхода на улицу я шёл рядом с Володькиным, держа Кыша на руках. Оля шла поодаль, беседуя с неизвестно откуда взявшимся аспирантом Пашковым.
Потом нас догнал дядя Сергей Сергеев.
Пока мы не вышли на улицу, Кыш лаял на всех людей в белых халатах, а я его успокаивал.
Прощаясь с нами, Володькин сказал мне:
– Если будет сложное, особо важное дело, я приглашу тебя в помощники. Пойдёшь расследовать?
– Только после уроков, – сказал я и от всей души пожал руку Володькина.
Мне, конечно, хотелось расспросить, как он напал на след Кыша, но ещё больше хотелось домой и позвонить маме. А то у неё сегодня тоже особо важное дело и ещё волнения из-за меня с Кышем.
Кыш всё время с большим любопытством к чему-то принюхивался. И я догадался: ведь мама положила в мой портфель булку с колбасой.
– Вот придём и закусим как следует! – сказал я Кышу.
«Рр-а! Ладно, потерплю. Это всё уже пустяки. Я больше терпел», – согласился он.
Я слышал, как Пашков сказал Оле на прощание:
– Советую поступать только в медицинский. Кстати, я принимаю экзамены по химии. Это не шутка!
– Знаем мы вас, экзаменаторов, – ответила Оля. – В дни экзаменов вы оставляете свои сердца дома.
Пашков засмеялся и помахал ей рукой.
«Вот Пашков, – подумал я, – в очках и тоже лысый, как папа, а всё равно он красивей Рудика. И надо объяснить это когда-нибудь Оле».
Оля вдруг заторопилась в школу, потрепала Кыша за уши, погладила чёлку и села в троллейбус.
А мы с дядей Сергей Сергеевым пошли пешком.
54
По дороге я подошёл к автомату и попросил набрать мамин номер. Когда мама взяла трубку и, волнуясь, спросила: «Да! Это я! Кто говорит?» – я сказал Кышу:
– Ну-ка, отвечай! – и поднёс трубку к его носу.
Кыш услышал голос мамы и залаял.