А так… Я вообще удивляюсь, как Сталину ради смеха спину мелом не пачкали и к хлястику шинели смешные записки не прикалывали.
Начальник его личной охраны Власик. После того, как уже Хрущев его на свободу выпустил, начал Иосифа Виссарионовича обвинять в том, что его, Власика, Хозяин предал. Власик ему как пес верно служил, а получил неблагодарность Хозяина в ответ.
Как пес служил! Только псы алкоголь на службе не употребляют. 4 декабря 1952 года в президиуме ЦК разбирались с делом врачей. Ну и Власика там упомянули: «Бывший начальник Главного управления охраны Власик, который должен был по поручению МГБ осуществлять контроль за работой Лечсанупра, на почве пьянок сросся с ныне разоблаченными руководителями Лечсанупра и стал слепым орудием в руках вражеской группы».
Осознайте. Начальник личной охраны. Человек, которого Сталин видел каждый день. Казалось бы, ему нужно себя вести наиболее… культурно и не злить Сталина неподобающим моральным обликом. Но плевать! «…На почве пьянок сросся…» Интересно, Сталин рисковал сделать своему охраннику замечание, что от него перегаром по утрам разит? Вот что-то мне кажется, грузинская врожденная деликатность ему мешала это сделать.
А Власик написал, что его Хозяин был очень строгим. Но бухать с врачами было можно. Бухать именно с теми, кто находился в зоне оперативного обслуживания начальника охраны! Это запредельно вообще-то. За такое – всю морду разбить в кабинете следователя!
Пострадала от диктаторского режима поэтесса Ахматова. Целая компания ей подобных писала в ленинградском журнале «Звезда» всякую фигню, пока А.А. Жданов не возмутился этой фигней и не раскритиковал их. А-а! Ужас! Гонения!
А ничего, что сын Ахматовой по 58-й статье в это время сидел на зоне, а его мать писала депрессивные стишки и их публиковали в журнале? Почему ее, как маму врага народа, тоже не отправили лес рубить изящными ручками поэтессы? Потом «творческая интеллигенция» закатывала истерики – Ахматову оставили без средств к существованию, лишив возможности печататься. Что, даже санитаркой в больницу ее не брали, отказали от трудоустройства дворничихой? А может, она попробовала оформиться в школу преподавателем литературы и ей сразу на дверь указали? Нет. Она просто сидела, ничего не делала, чтобы попробовать на работу устроиться, и ныла. И еще актер Баталов вспомнил, что деньги на его первую машину ему дала Анна Ахматова. Лишенная средств к существованию.
Еще и ее сын Лева в лагерном бушлате, оказывается, занимался научной деятельностью! Прямо во время отсидки! На зоне! Кто-нибудь знает хоть одного зэка времен Брежнева, который имел возможность в лагере заниматься научной деятельностью?
И такого о том времени – масса свидетельств. Только стоит чуть внимательней всмотреться – и начинаешь теряться в выводах.
Пережить террор, связанный с коллективизацией, террор 1935 года, потом 1937–1938 годов, сотни тысяч расстрелянных, миллионы по доносам посаженных, ужасные лагерные бараки ГУЛАГа, баланда и умирающие от каторжного труда дистрофики…
Вроде бы все в стране должны ходить строем на полусогнутых… Но офицеры на фронте пишут письма антисоветские друзьям, литературная богема эстетствует в буржуазно-разложенческом стиле, комбриги болты на службу забивают, кремлевские врачи пьянствуют, с ними за компанию борется с алкоголем начальник личной охраны Сталина, жены высшего генералитета разъезжают на кабриолетах, украденных из трофейного имущества. Все прямо на глазах высшего же советского руководства.
Может быть, высокопоставленное партийное руководство было послушными пай-мальчиками? На XIX съезде КПСС Г.М. Маленков выступает с отчетным докладом и вываливает многочисленные факты разгильдяйства, превышения должностных полномочий, прямого казнокрадства со стороны этого руководства, прямого наплевательства на решения высших партийных инстанций.
Я сейчас вам приведу один пример, как оловянные солдатики в обкомах уважали и слушались Сталина. Пример человеку, который никогда с руководящей административной деятельностью не сталкивался, мало говорящий, поэтому никто пока его не оценил по достоинству.
С трибуны XIX съезда Г.М. Маленков читает отчетный доклад, и там такие слова: «После окончания войны ЦК партии решил прием в партию несколько затормозить, но все же он продолжал идти усиленным темпом».
Я имею в виду в этой цитате не сам рост численности партии, а исполнительскую дисциплину партийных организаций. Разумеется, Маленков имел в виду и не весь ЦК сразу, который «решил прием в партию несколько притормозить», а решения органов ЦК, секретариата и политбюро, доведенные до партийных организаций. И что? А ничего! Наплевать на то, что вы там в Кремле решили! Сколько захотим, столько и примем доярок в коммунистки! И плевать, что они думают, будто книга «Капитал» про то, как денег заработать.
Смотрите, простейшее решение, не предусматривающее никаких особенных усилий, средств дополнительных не нужно, кадров дополнительных не нужно. Просто – ограничить прием. В прошлом году приняли десять человек, в этом нужно принять – девять. Черт с ним – десять. Но не больше! Остальных отправить подучить «Капитал» и программу партии.
И ведь отправляли отчеты минимум раз в квартал, в которых отражали сведения об изменении численности партийных организаций, о числе вновь принятых. Им из секретариата орали: вы чего, паразиты, творите? Почему не исполняете?
Скажете, что это не саботаж? Вообще за такое грубейшее неисполнение решений ЦК, за наглое игнорирование указаний руководящего органа должны следовать оргвыводы, сопровождающиеся пинками под зад саботажникам. Где она, сталинская тирания? Вполне естественным продолжением этого банкета смотрится выступление товарища В.В. Гришина, сразу после Маленкова председателя Центральной ревизионной комиссии: «Товарищи! Московская партийная организация, как и вся наша партия, пришла к XIX съезду еще более окрепшей, как никогда сплоченной вокруг Ленинско-Сталинского ЦК, вокруг нашего родного товарища Сталина. (Бурные аплодисменты.) Со времени XVIII съезда партии московская партийная организация значительно выросла, организационно и идейно окрепла, еще более укрепила свои связи с массами, добилась дальнейшего повышения активности трудящихся в борьбе за выполнение задач коммунистического строительства. Число коммунистов увеличилось за это время более чем в два раза и составляет теперь 706 тысяч человек».
То есть, несмотря на потери в ВОВ, несмотря на указания притормозить прием в партию, товарищ Гришин (тот самый, который, по сплетням, в 1992 году за пенсией в очереди стоял и умер, так ее и не успев получить) бодро рапортует: клади мы с прибором на ваши, товарищ Маленков, указания! Мы выросли в два раза! Ура!
И потом эти товарищи Гришины нам на уши приседали насчет того, что они свирепого Джугашвили боялись, аж внизу спины потели?!
Уж не потому ли не смогли найти стенографисток на октябрьский 1952 года, последний при жизни Сталина, пленум ЦК КПСС, что его стенограмма вступила бы в антагонистическое противоречие с образом Сталина-диктатора, которому с молчаливо-пугливым согласием внимала тогдашняя партноменклатура?
Ну вот, скажите, какой смысл был прятать стенограммы октябрьского 1952 года пленума ЦК КПСС, если потом и сам Хрущев, и такие участники пленума, как К. Симонов, о происходящем на нем написали, речи Сталина чуть не дословно пересказав? Насчет того, что стенографирование не велось, – это пусть ищут себе других дураков лечить. Но ведь не только стенограммы нет! Нет даже протокола пленума! Я вообще никаких его материалов не смог найти. Казалось бы, почему бы дорогому Никите Сергеевичу не своими словами пересказывать, а представить народу документальное подтверждение того, как Сталин во всю чихвостит Молотова чуть не последними словами? Молотова же Хрущев ненавидел не меньше, чем самого Сталина, ему приятно было бы обнародовать документ, как эти старые большевики рассобачились.
Конечно, можно было бы сочинить стенограмму выступления Сталина. И даже стенограмму выступления Молотова. Но тогда люди стали бы спрашивать: где речи остальных участников? И пришлось бы сочинить все материалы пленума, а это весьма и весьма затруднительно.
У меня единственная версия: там такое происходило, на этом пленуме, что это народ ни в коем случае не должен был знать. И происходящее, в случае обнародования, было опасно не для Сталина. Хрущеву чем больше на Сталина дерьма, тем было лучше. Это опасно было именно для тех, кто стоял за Хрущевым.
Но, видно, стенографистки секретариата ЦК загуляли не на один день. Даже не на один месяц. В марте 1953 года состоялся следующий пленум ЦК КПСС, именно тот, после смерти Сталина, на котором был определен состав правительства и Хрущеву была отведена роль рулевого партии. Казалось бы, мероприятие столь важное, что происходящее на нем должно быть обязательно подробно зафиксировано, но никто не удосужился посадить в зале несколько барышень с блокнотами и карандашами, чтобы они все речи записали. Кончились стенографистки в СССР.
В архиве президента РФ по исходнику Ф. 2. Оп. 2. Д. 196 можно найти папку, на обложке которой красуются пометки: «Строго секретно», «Архивный № 1», «Стенографического отчета нет». Внутри – документ, знакомство с которым вызывает чувство, что всякие загадки Бермудских треугольников и тайны пирамид – детские шарады по сравнению с историей России, в которой даже банальное партийно-государственное мероприятие оказывается окутанным непроницаемым мистическим туманом.
Я давно уже пытаюсь установить точную дату и точное время проведения совместного заседания пленума ЦК КПСС, Совета министров СССР и президиума ВС СССР. Этот момент крайне необходим. Без этой даты невозможно вычислить и дату смерти Сталина. Потому что начать собирать членов ЦК на пленум можно было только после смерти Иосифа Виссарионовича, никак не раньше. Это нужно понимать.
Во-первых, такие люди, как Ворошилов, Молотов и Каганович, элементарно не допустили бы такого свинства: Сталин еще не умер, а соратники намылились власть делить.