чевидной силы, которая всему виной. Поэтому я, Маал-Двеб, повелитель шести миров и их лун, тайно отправлюсь в путешествие, совершенно один, и не стану брать с собой ничего, кроме того, чем может владеть любой начинающий колдун. Быть может, таким образом я сумею вернуть утраченное очарование неопределенности будущего и давно забытое волшебство грозящей опасности. Я переживу приключения, которых не смогу предвидеть, и грядущее будет подернуто восхитительной дымкой таинственности. Осталось только решить, куда я направлюсь.
Маал-Двеб поднялся с украшенного затейливой резьбой кресла и, отмахнувшись от четверки железных роботов, имевших сходство с вооруженными людьми, которая бросилась было за ним следом, двинулся по залам своего дворца, где расписанные пурпуром и киноварью гобелены в красках изображали грозные предания о его могуществе. Створки дверей черного дерева бесшумно распахнулись, подчиняясь пронзительной команде, и Маал-Двеб очутился в зале, где у него был планетарий.
Стены, пол и своды здесь были из темного кристалла, в котором мерцали и переливались бесчисленные огоньки, создававшие иллюзию бескрайней вселенной со всеми ее звездами. В воздухе, без цепей и вообще любой видимой опоры, плавали шары разной величины, представлявшие три солнца, шесть планет и тринадцать лун системы, управляемой Маал-Двебом. Миниатюрные солнца, янтарное, изумрудное и карминовое, заливали свои замысловато вращающиеся миры ярким светом, воспроизводя условия реальной солнечной системы, а крошечные спутники кружили по орбитам, сохраняя соответствующее положение относительно своих планет.
Колдун прошел вперед, точно ступая по бездонной пропасти ночи, над звездами и галактиками. Парившие в воздухе словно сами по себе миры висели на высоте его плеч. Не обращая внимания на шары, соответствовавшие Морноту, Циккарфу, Улассе, Ноуфу и Рхулу, он подошел к Вотальпу, самому отдаленному, достигшему афелия и расположенному в дальнем конце комнаты.
Вотальп, большая безлунная планета, успела еле заметно повернуться, пока чародей ее рассматривал. В одном полушарии солнце из кармина полностью затмевало янтарную сферу, но вопреки этому и несмотря на то, что расстояние от Вотальпа до солнечной триады было самым большим, планета была довольно ярко освещена. Вотальп походил на огромный дымчатый опал, испещренный пятнами странных оттенков; пятна эти были микроскопическими океанами, островами, горами, лесами и пустынями. Чародей всматривался в игрушечную планетку, будто в магический кристалл, и у него на глазах картина росла и углублялась. Фантастические пейзажи на мгновение становились объемными и выпуклыми, как в калейдоскопе, обретая четкость и перспективу реальных ландшафтов, а затем вновь таяли в расплывчатой радужной дымке. Маал-Двеб, подглядывая за планетой, точно небесный шпион, наблюдал мелькание бьющей ключом разнообразной жизни, невероятные сцены и чудовищные события.
Но, казалось, ни одно из этих необычайных происшествий и экзотических чудес не развлекало и не забавляло его. Перед его глазами одна картина сменяла другую, появляясь и исчезая по воле волшебника, как будто он перелистывал читаную-перечитаную книгу. Схватки гигантских перепончатокрылых вивернов, брачные игры чудовищных полурастений-полуживотных, диковинные водоросли, заполнявшие один океан живой шевелящейся массой, поразительные порождения полярных ледников – все это не зажгло ни искорки интереса в его потухших глазах цвета темного изумруда.
Наконец на том континенте, где безлунная ночь еще только сменялась двойным рассветом, Маал-Двеб заметил одно происшествие, которое завладело его вниманием. Теперь он принялся рассчитывать точную широту и долготу.
– Вот, – сказал он себе, – где складывается небезынтересная ситуация. Пожалуй, происходящее достаточно необычно и любопытно, чтобы мое вмешательство было оправданным. Наведаюсь-ка я на Вотальп.
Он оставил планетарий и приступил к нехитрым приготовлениям. Сменив алую мантию владыки мира, подбитую соболем, на грубый домотканый плащ и сняв все амулеты и обереги, за исключением двух талисманов, которыми обзавелся еще в пору ученичества, колдун вышел в сад, окружавший его затерянный в горах дворец. Никаких распоряжений своим многочисленным слугам он оставлять не стал, ибо слуги эти были роботами из железа и латуни и он знал, что они безо всяких приказов будут исправно выполнять свои обязанности до тех пор, пока он не вернется.
Преодолев хитроумный лабиринт, выход из которого мог отыскать лишь он один, чародей подошел к краю отвесного обрыва, откуда похожие на питонов мясистые лианы свешивались в бездну, а металлические пальмы грозили смертоносными саблевидными листьями бескрайним горизонтам планеты Циккарф. Города и империи, покорные его магической власти, простирались перед ним, но, едва удостоив их равнодушным взглядом, он зашагал по дорожке из черного мрамора вдоль самого края обрыва. Вскоре он добрался до узкого мыса, над которым постоянно клубилось густое бесцветное облако, заслоняя вид на земли, лежавшие под ним.
Тайна этого облака, открывавшего проход в другие измерения и самые укромные уголки вселенной, известна была одному лишь Маал-Двебу. На этом мысе он соорудил серебряный подъемный мост и, перекидывая его на облако, мог попасть в любое место на Циккарфе или даже пересечь безвоздушное пространство между планетами.
Произведя кое-какие крайне замысловатые расчеты, он переместил легкий мостик так, чтобы другой конец опустился в то самое место на Вотальпе, которое планировалось посетить. Затем, убедившись, что расчеты и настройки безупречны, чародей прошествовал по серебряному мосту в сумрачный хаос облака. Погружаясь в непроницаемый серый мрак, он почувствовал, как все его тело словно растягивается над необъятной бездной, а руки и ноги изгибаются под немыслимыми углами. Любой неверный шаг мог забросить Маал-Двеба в такие закоулки вселенной, откуда его не смогло бы вернуть даже самое изощренное колдовство, но он частенько бродил этими тайными тропами и не потерял равновесия. Переход, казалось, занял целое столетие, но наконец колдун вынырнул из облака и спустился с мостика.
Глазам его предстало зрелище, которое и привлекло его внимание к Вотальпу. Перед ним во всем неописуемом разнообразии растительности раскинулась субтропическая долина, ровная и открытая на переднем плане, но постепенно уходившая вверх и ощерившаяся вдали, у скал и ущелий мрачных гор, зубами из кроваво-красного камня. Рассвет еще только занимался, но янтарное солнце, медленно высвобождаясь из плена карминового светила, уже понемногу заливало ночную долину странным медно-рыжим светом. Изумрудное солнце все еще скрывалось за горизонтом.
Выход из межпланетного тоннеля пришелся на поросший мхом бугор, за которым теперь клубилось бесцветное облако, точно такое же, как у потайного мыса на Циккарфе. Маал-Двеб ступил на холмик, нимало не заботясь о мосте. До возвращения странствующего волшебника мост пребудет там, где его оставили. Если же за время отсутствия Маал-Двеба какое-нибудь создание с Вотальпа дерзнет пересечь бездну и вторгнуться в его горную цитадель, наглеца будет ждать ужасная гибель в западнях и закоулках лабиринта или от рук верных железных слуг во дворце.
Спустившись с холма в долину, волшебник услышал жуткое заунывное пение, словно сирены оплакивали какое-то непоправимое горе. Пела группа необычных существ, наполовину женщин, наполовину цветов, росших в низине у сонной пурпурной реки. Маал-Двеб насчитал несколько десятков этих прелестных чудовищ, чьи жемчужно-розовые женственные тела распростерлись на алых бархатных ложах трепещущих лепестков, к которым они крепились. Лепестки эти держались на толстых, напоминающих матрасы, листьях и массивных коротких стеблях с цепкими корнями. Цветы росли неровными кругами, густо теснясь в центре и зияя прорехами в своих рядах по краям.
Маал-Двеб приблизился к женщинам-цветам с некоторой опаской, поскольку знал, что они вампирши. Руки их плавно переходили в щупальца, длинные и бледные, как слоновая кость, стремительнее и гибче змеи в броске; этими щупальцами они обыкновенно опутывали опрометчивых путников, привлеченных их колдовским пением. Конечно, хорошо зная неумолимые законы природы, Маал-Двеб в своей мудрости не порицал такой вампиризм, но при этом отнюдь не жаждал оказаться его жертвой.
Он обогнул эту диковинную клумбу, держась от нее на почтительном расстоянии, скрытый от взглядов женщин-цветов огромными валунами, на которых пышно разрослись высокие желтые и красные лишайники. Вскоре он приблизился к разбросанному в беспорядке внешнему ряду цветов, расположенному чуть выше по течению реки от того холма, где он сошел с моста. И тут глазам его предстала картина, подтверждавшая то, что он увидел в искусственном мирке своего планетария: дерн был разворочен в том месте, где пять цветков, росших поодаль от других, были с корнем выдраны из земли и куда-то унесены. В своем видении колдун стал свидетелем похищения пятого цветка и сейчас понял, что подруги оплакивают ее.
Внезапно, точно женщины-цветы разом забыли свое горе, причитания их переросли в громкое, мелодичное и сладострастное пение Лорелеи. Так волшебнику стало ясно, что его присутствие раскрыто. Хотя и привычный к разного рода колдовским чарам, он обнаружил, что вовсе не остался равнодушен к манящему хору опасных голосов. Вопреки собственным намерениям, словно забыв об опасности, он выглянул из-за поросших лишайником спасительных валунов. Коварно и незаметно песня зажгла в его крови огонь странного возбуждения и ударила в голову, точно хмельное вино. Шаг за шагом, постепенно теряя осторожность, чему он сам впоследствии не мог дать внятного объяснения, колдун приблизился к сладкоголосым цветам.
Теперь, остановившись на некотором расстоянии, которое он в своем колдовском опьянении счел безопасным, Маал-Двеб отчетливо различал получеловеческие черты вампирш, склонявшихся к нему в причудливых зазывных позах. Эти экзотические раскосые глаза, похожие на смертоносные продолговатые опалы чистейшей воды, змеящиеся локоны бронзово-зеленых волос, губительный яркий кармин губ, плотоядно шевелившихся даже во время пения, внезапно пробудили в нем ощущение угрозы. Слишком поздно он попытался воспротивиться искусно наведенным чарам. Распрямившись движением мгновенным, как солнечный луч, длинное бледное щупальце одной из чаровниц обвилось вокруг него, и колдун, несмотря на тщетные попытки отбиваться, в мгновение ока очутился на ее ложе.