Демон решил не показывать своего испуга. Нужно поскорее вернуться и обо всем доложить. Наверняка Сатана заинтересуется доктором Морено.
– Давай уже лечи, – потребовал он. – Что ты собрался делать?
– Использовать электричество.
На обоих лицах Бифронса отобразилось смятение.
– Но это же грозная и губительная сила. Хочешь меня распылить?
– В твоем случае результат будет совсем иной, – уверил доктор безупречно успокаивающим тоном. – Готов?
Двуликая голова кивнула. Морено осторожно вышел из защитного круга и приблизился к стене лаборатории, в которую была вмонтирована панель со множеством переключателей. Не отрывая взгляда от демона, доктор медленно потянул за рычаг.
Многочисленные зажимы, на которых с таким удобством расположился Бифронс, сомкнулись на разных частях его тела, притискивая к коже электроды. Еще два внезапно выскочили из устройства и надежно обхватили виски.
Морено взялся за рубильник и врубил машину на полную мощность. Потом так же осторожно вернулся в защитный круг.
Электрошокер в стеклянном шаре исторг вихрь искр и несколько синих разрядов. Бифронс, удерживаемый многочисленными зажимами, корчился и метался, словно загарпуненный осьминог. Потом прямо из его головы и прочих органов повалил дым, полностью скрывший устройство. Темно-коричневое бурлящее облако ширилось; вот оно уже заволокло весь шар. Бифронс, подобно каракатице, мог выпускать такие облака, когда пожелает.
Поскольку сам демон по природе своей был созданием электрическим, он просто-напросто впитал в себя ужасающей силы разряд, ощутив лишь легкий дискомфорт. Темное облако было частью его хитроумного плана.
Морено, видимо, решил, что пациент уже в достаточной степени подвергся электрошоку. При необходимости лечение можно было повторить. Доктор вышел из защитного круга, обесточил машину, переключил рычажок, убирая зажимы. И снова вернулся в круг.
Наступила тишина, а затем из затянутого дымом стеклянного шара донесся голос, громогласный и благостный, совершенно не похожий на голос Бифронса. Неискушенному Морено подумалось, что именно этот глас услышал на вершине горы Моисей.
– Я исцелен. Ты вернул Мне Мою Божественную сущность, о мудрый и благодетельный врачеватель. Произнеси же наконец слова, которые Меня освободят. Ад будет упразднен, а с ним и все зло на свете, все грехи и недуги. Дьявол мертв. Отныне существует один лишь Господь. И Господь всеблаг.
Морено охватил восторг: он поверил, что действительно сумел столь быстро воплотить в жизнь самую главную свою профессиональную мечту. Едва осознавая, что делает, он выговорил ту часть заклинания, которая отпускала на свободу плененного духа, и спросил:
– Теперь Ты явишь себя мне? Чтобы я смог увидеть Тебя во всем Твоем могуществе.
– Не могу, – прогремел голос. – Узрев Мое могущество, твои глаза навсегда ослепнут. Именно поэтому Я и скрываюсь в облаке.
Стеклянный шар разлетелся на осколки, словно гигантская бутыль с молодым шампанским. Облако вылетело наружу и в мгновение ока заполнило собой всю лабораторию. Скрытый им кипящий от гнева Бифронс набросился на оборудование Морено с яростью, которая сделала бы честь дюжине разбушевавшихся павианов. Он опрокинул и изломал столики с кюветками, столкнул на пол шкафы, расколотив бесчисленные колбочки и бутылочки, перекрутил и растерзал свернутые в бухты кабели, изорвав их металлическую сердцевину, словно тонкую бечеву. Древние магические фолианты, сложенные стопкой в углу, вспыхнули, и через миг от них осталась лишь зола. Поднявшийся непонятно откуда сильнейший ветер развеял эту золу по комнате.
Единственным в лаборатории, кому удалось избежать демонического гнева, был Морено: его защитил очерченный на полу круг. Доктор скорчился в его центре, весь съежился и что-то невнятно бормотал себе под нос; меж тем облако вылетело через окна, в которых не осталось ни единого целого стекла.
В тот вечер к психиатру на консультацию пришли коллеги. Так они и застали Морено – скорчившимся на заваленном обломками полу. Доктор их не узнал; он явно пребывал не в своем уме. Судя по тому, что он бормотал, его охватила некая загадочная теологическая мания.
Коллеги устроили импровизированный консилиум. По его итогам Морено аккуратно, но решительно извлекли из лаборатории и отправили в одно из тех заведений, куда он сдавал многих своих пациентов. Его ученых собратьев весьма опечалило, что столь блестящая карьера так внезапно и, возможно, даже насовсем прервалась.
Кто разгромил лабораторию, так и осталось тайной. Может, из-за какого-нибудь эксперимента Морено произошел взрыв? А может, доктор сам уничтожил оборудование в приступе жестокого помешательства? Или же происшествие следовало отнести на счет Божьего промысла?
Бифронс лопался от злости из-за загубленного свидания, но все же, вернувшись в геенну, счел своей обязанностью сразу же сообщить обо всем непосредственно Сатане.
Враг рода человеческого был занят: посреди весьма живописного адского пейзажа он предавался утехам с наполовину освежеванной девицей. Кожу ей содрали, чтобы ласки получались более томными и изысканно мучительными.
Мрачно выслушал Сатана рассказ демона. Замерли вытянутые артистичные пальцы с длинными и острыми агатовыми когтями, меж мерцающих мраморных бровей черным треугольником залегла глубокая морщина.
– Очень занимательно… и весьма неприятно, – сказал он. – Однако же ты проявил похвальное присутствие духа и смекалку. Пока доктор остается в сумасшедшем доме, куда попал благодаря тебе и своим коллегам, все в порядке.
Он замолк и машинально вернулся к прерванному занятию: его пальцы снова принялись легонько скрести по чреслам жертвы.
– Ты, разумеется, понимаешь, что Морено изначально был безумен. Но безумцы, склонные к умозрительным заключениям, иногда слишком близко подбираются к важным вселенским тайнам, а на свете существуют такие заклинания, которым не смогу противиться даже я… Не говоря уже о непроизносимом имени, Шемхамфораш, с помощью которого можно принудить самого Яхве. Когда Морено оправится от потрясения, его могут признать вменяемым… и даже выпустить на свободу, и тогда он снова возьмется за исследования и эксперименты. Это нужно пресечь раз и навсегда. Славный мой Бифронс, немедля возвращайся на Землю и приглядывай за ним. Я ничуточки не сомневаюсь в твоих способностях и наделяю тебя неограниченными полномочиями. Прошу лишь об одном: терзай этого врачевателя и дальше, пусть его официально считают сумасшедшим до самой его смерти.
Когда Бифронс удалился, Сатана собрал в адских залах своих самых главных приспешников.
– Мне нужно ненадолго отлучиться, – объявил он. – У меня есть определенные обязательства… Я не могу пренебрегать ими слишком долго. В мое отсутствие вверяю ад в ваши умелые руки.
Поклонившись, Корсон, Гаап, Зимимар и Амаймон, владыки четырех пределов Ада, вышли задом, оставив своего повелителя в одиночестве.
Он поднялся с круглого трона и тоже покинул зал. Пройдя по многочисленным коридорам и поднявшись по многочисленным лестницам, Сатана оказался наконец около неприметной дверцы.
Дверца распахнулась сама собой. Вокруг Дьявола мгновенно соткалось белое одеяние. Усохли и отпали знаки адской власти. На грудь Элохима опустилась длинная белоснежная борода, и он шагнул через порог в рай.
Монстры в ночи
Он едва успел скинуть перед трансформацией пальто и шарф. Потом легко вылез из ставших не по размеру большими ботинок, дернул поджарыми задними лапами, чтобы сбросить носки, завилял задом, избавляясь от брюк. В теперешнем обличии он был чересчур широкоплеч, а потому от рубашки так просто отделаться не удалось. Он замотал головой, злобно вздыбив шерсть на загривке, и молниеносно разодрал рубашку клыками – только полетели в разные стороны пуговицы и лоскуты. Стряхнув последние докучливые обрывки, он пожурил себя за спешку. До сих пор он всегда с величайшим тщанием заметал следы. А на рубашке – его монограмма. Нужно не забыть потом всё собрать. После трансформации в человека он распихает клочки по карманам, наденет пальто на голое тело и застегнется на все пуговицы.
Внутри заворочался голод – его алчное ворчание поднималось из брюха до самого горла, из горла перетекало в пасть. Казалось, оборотень ничего не ел уже целый месяц или даже несколько месяцев кряду. Сырое мясо из лавки всегда было недостаточно свежим: полежав в холодильнике, оно становилось мертвецки холодным и утрачивало жизненную силу. Где-то там, в далеком далеке, остались настоящие трапезы и теплая, брызжущая кровью плоть. Но сейчас поблекшая память о них лишь усугубляла голод.
В голове воцарился сумбур. Внезапно на миг всплыло воспоминание о том, как впервые проявил себя его недуг: еще до того как ему начало претить жареное и вареное мясо, появилось отвращение к серебряным столовым приборам. Вскоре эта своего рода аллергия распространилась и на другие серебряные вещицы. Его коробило, даже когда он дотрагивался до мелких монет, а потому он расплачивался бумажными деньгами и отказывался от сдачи. Сталь тоже ему подобным была не по нутру; со временем и ее прикосновение стало для него нестерпимым.
Почему он вдруг вспомнил об этом сейчас? Мерзкие мысли вызывали раздражение на грани с гадливостью, и горло свело от приступа чего-то еще более гнусного, чем тошнота.
Голод снова дал о себе знать – его следовало утолить немедленно. Неуклюжими лапами волколак кое-как затолкал одежду под куст, чтобы на нее не падал свет щекастой луны, которая пялилась с неба, круглая, как налопавшийся вампир. Именно луна пробуждала в его крови безумие, принуждала трансформироваться в зверя. Но нельзя, чтобы в ее свете случайный прохожий заметил брошенную одежду: вещи еще понадобятся ему, когда после ночной охоты он превратится в человека.
Стояла теплая безветренная ночь, и лес, казалось, замер в предвкушении. Оборотень не был единственным на свете монстром, обитавшим в двадцать первом веке, и знал об этом. Кое-где по-прежнему жили надежно оберегаемые людским неверием еще более скрытные и смертельно опасные вампиры. Да и ликантропов, кроме него, оставалось предостаточно: его бра