Видаль поднялся на холм. За ним шли уцелевшие солдаты. По сравнению с противником их потери были ничтожны. Видаль остановился возле ближайшего тела. Оно не шевелилось, но все же он на всякий случай дважды выстрелил в застывшее лицо. Приятное чувство. Каждый выстрел хотя бы отчасти изгоняет отраву стыда за то, что поддался на вражескую уловку. Но нужно найти хоть одного, кто еще может говорить.
Серрано, как всегда, прибежал на зов, как хорошо обученный пес. Они нашли еще двух врагов, лежащих между камней на вершине холма. Всего лишь мальчишки, лет пятнадцати, не больше. Один умер, а второй еще шевелился, зажимая рукой пулевую рану на шее. Рядом лежал пистолет. Видаль пинком отбросил оружие прочь.
– Покажи-ка, – сказал он почти ласково, отводя окровавленную руку от раны.
Видалю нравилось демонстрировать жертве свое спокойствие.
Мальчик еще сопротивлялся, но сдвинуть его руку было нетрудно. Сил у него совсем не осталось, и почти не осталось жизни. Из раны хлестала кровь.
– Говорить можешь?
Мальчишка с трудом глотнул воздух, глядя вверх, навстречу дождю.
– Проклятье! – Видаль выпрямился и прицелился мальчишке в голову.
Дурачок потянулся окровавленной рукой отвести пистолетное дуло в сторону. В гаснущем взгляде сверкнул вызов, чуть ли не насмешка. Видаль отдернул пистолет и снова прицелился. Тогда мальчик зажал дуло ладонью, но пули с легкостью пробили плоть и кости. Еще одну пулю Видаль всадил партизану в голову.
– Ни один говорить не может. Никакого толку от них. – Видаль махнул на разбросанные вокруг тела. – Всех добейте!
Серрано смотрел с явной тревогой, как капитан убивает мальчишку. Видаль подозревал, что Серрано иногда представляет собственную голову под дулом его пистолета. Вот у Гарсеса точно нет подобных мыслей – сразу взялся за дело, как приказано.
– Капитан! – крикнул Гарсес. – Этот еще живой. В ногу ранило.
Видаль подошел взглянуть и улыбнулся:
– Да, этот сгодится.
24Плохие и хорошие новости
После проигранной битвы солдаты молчат. А люди Видаля, возвращаясь из леса, перекликались и хохотали во все горло. Мерседес поняла – случилось что-то ужасное. Когда она прибежала на кухню, другие служанки столпились в дверях, наблюдая за суматохой во дворе.
– Что случилось? – Мерседес задыхалась от страха.
Когда она в последний раз дышала спокойно? Уже и не вспомнить.
– Поймали одного! Живым поймали! – Голос у Розы стал тонким и пронзительным.
Говорили, у нее племянник ушел в леса.
– Его отвели в амбар!
Все знали, что это значит.
Мерседес выбежала под дождь. Мариана что-то кричала ей вслед, но сегодня Мерседес не могла себя заставить быть осторожной. Страх терзал ее сердце, словно дикий зверь.
– Мерседес! Вернись! – звала Мариана севшим голосом.
Другие служанки столпились вокруг кухарки стайкой испуганных кур. На их лицах застыли страх и надежда: страх, что люди Видаля уволокут Мерседес в амбар; надежда, что у нее получится узнать, кого захватили в лесу.
Кого захватили?
– Педро!
Мерседес шептала имя брата, оскальзываясь в грязи.
– Педро!
Она сделала еще шаг и тут увидела, как солдаты втаскивают пленника в открытую дверь амбара. Его ноги беспомощно волочились по размокшей от дождя земле. Мерседес заглянула в дверь, но рассмотрела только, что солдаты в блестящих дождевиках привязывают обмякшего человека к деревянному столбу.
– Мерседес?
За спиной у нее стоял Видаль, а рядом с ним – Серрано.
– Капитан.
Она удивилась, что ее губы сумели выговорить осмысленное слово. Мерседес не могла отвести взгляд от пленника. Его голова свесилась на грудь, лица не разглядеть под темной кепкой. Брат носит такую кепку.
– Мне нужно… проверить припасы в амбаре.
Конечно, он слышит отчаяние в ее голосе. Ей и самой слышится, что она говорит как маленькая потерявшаяся девочка. К счастью, Видаль не обратил внимания – спешил допросить пленника.
– Не сейчас, Мерседес, – отмахнулся он. – Пусть никто не выходит во двор и не приближается к амбару. Будь так любезна, проведай пока мою жену…
Она послушно кивнула, но так и не могла сдвинуться с места. Стояла столбом и смотрела, как Видаль снимает кепку с головы пленника. Тот поднял голову и посмотрел прямо на Мерседес.
Заика.
Глаза у него были широко раскрыты, как у барашка, которого гонят на скотобойню. Огромные от понимания, что сейчас будет. Для Мерседес его взгляд был как протянутая к ней рука, но Заика ее не выдал. Не закричал, умоляя о помощи, наоборот – крепко сжал губы, стараясь быть храбрым во что бы то ни стало. Эти губы, в которых слова крошились, как рыхлая глина.
Серрано закрыл двери амбара. Мерседес так и осталась стоять под дождем. Ей было стыдно за свою радость, что схватили Заику, а не Педро. Правда, радость прожила недолго. Заика знал, где найти Педро. И он все знал о ней самой и о докторе.
Мерседес не помнила, как дошла до кухни. Служанки шинковали овощи для супа, который подадут убийцам. «Жив ли еще мой брат?» – спрашивала она себя, начиная резать петрушку и коренья. А другие из отряда? Все умерли и лежат в лесу и кровь их мешается с дождевой водой? «Нет! – одернула она себя. – Нет, Мерседес, если бы убили всех, они бы не оставили в живых Заику».
Медленно, будто чужими пальцами, она стала резать очередной корешок на бледные кружочки ножом, который всегда хранила в складке фартука. Мерседес ничего не видела перед собой, кроме острого лезвия. Что сейчас происходит в амбаре? Она из последних сил заставляла себя не думать о мальчике с широко раскрытыми глазами, не представлять, что с ним сейчас делают.
Мариана то и дело косилась на нее. Жизнь расчертила морщинами круглое лицо кухарки.
– Этого много будет, моя хорошая, – сказала она, когда Мерседес пододвинула к ней нарезанные корешки и потянулась за следующим.
Что рисует жизнь на их лицах в эту минуту? Столько штрихов – от страха, от горя… Мерседес удивлялась, почему она до сих пор остается красивой.
Мариана взяла со стола поднос с едой для Офелии и ее мамы.
– Отнести наверх?
Никто из близких Марианы не скрывался в лесу, но у нее было двое сыновей, почти ровесников Заики.
– Я отнесу. – Мерседес забрала у нее поднос.
Все, что угодно, лишь бы не дать воли воображению, только ничего не помогало. Что с Педро? Этот вопрос лез в голову с каждым шагом по лестнице. Что им расскажет Заика?
В комнате Кармен доктор Феррейро разводил в стакане лекарство, но отвлекся, когда вошла Мерседес. Ей хотелось спросить: «Помните Заику? Как его все ругали за то, что слишком медленно читает вслух газету? А сейчас он может всех нас выдать, если его заставят говорить».
Офелия не заметила, что Мерседес боится.
Слишком она была счастливая, чтобы заметить. Маме стало намного лучше. Они играли в карты, а когда доктор Феррейро протянул ей лекарство, мама покачала головой.
– По-моему, доктор, мне это больше не нужно, – сказала она. – Я гораздо лучше себя чувствую.
– Поэтому я вам даю половинную дозу, – ответил доктор с улыбкой. – Вам в самом деле значительно лучше. Не знаю почему, но я очень рад.
Зато Офелия знала. Она посмотрела на кувшин с молоком на подносе, который принесла Мерседес. Скоро мандрагоре понадобится еще молоко. И несколько капель крови. Все будет хорошо, хоть она и нарушила запрет Фавна. Из-за нее погибли феи – Офелия все еще слышала их крики во сне, – но мама снова улыбалась, и, в конце-то концов, Офелия выполнила второе задание, добыла кинжал Бледного человека.
Да, Фавн поймет.
В глубине души Офелия знала, что это неправда, но тревога не могла омрачить ее счастья.
25Заика
Видаль не торопился. Допрос пленника – непростой процесс. Немного похоже на танец: медленный шаг назад, потом быстрый – вперед, и снова назад. Медленно, быстро, медленно.
Пленник трясся всем телом, по лицу катился пот, а ведь его пока еще только слегка побили. Страх уже сделал за них половину работы. Страх перед тем, что последует дальше. Мальчишку нетрудно будет сломать.
– Черт возьми, отличная сигарета! Настоящий табак, такой нелегко найти.
Видаль поднес зажженную сигарету почти вплотную к лицу пленника, чтобы тот почувствовал жар от тлеющего табака.
Заика откинул голову назад, когда Видаль прижал сигарету к его дрожащим губам.
– Ид-д-ди к ч-ч-черту!
– Гарсес, ты представляешь? – Видаль обернулся к подчиненному. – Наконец одного поймали, а он, смотри, заикается. Мы здесь всю ночь провозимся.
– Надо – значит надо, – отозвался Гарсес.
Заика видел, что офицеру происходящее не доставляет удовольствия, не то что командиру. Тот был словно дьявол в военной форме. Заика всегда боялся такого встретить. Он был полностью в руках капитана и знал, что эти руки с ним сделают. «Если тебя поймают, думай о ком-нибудь, кого обязательно хочешь защитить, – наставлял его Педро, когда они отрабатывали, как хранить молчание под пытками. – Ради кого ты умереть готов. Может, это и не подействует, не важно. Думай о ком-нибудь, Заика». О ком? О маме? Да. Хотя от этого может стать еще хуже, если представишь, как она будет плакать.
Заика опустил голову. Хоть бы руки не так тряслись. Даже если совет Педро поможет уберечь разум, тело выдает его страх.
– Гарсес прав, – заметил капитан. – Надо – значит надо.
Он расстегнул рубашку. Сигарета висела на нижней губе. Заика подумал – наверное, капитан снимет рубашку, чтобы не запачкать кровью. Его кровью.
– Расскажи нам все. А чтобы ты не вздумал умалчивать, я прихватил кое-какие инструменты, что под руку попались.
Инструменты были аккуратно разложены на старом деревянном столе. Видаль взял в руки молоток.
Заику била дрожь. Говорят, от страха можно умереть. Если бы он только знал, как заставить свой страх убить его.
– Поначалу я не смогу тебе доверять. – Дьявол взвесил в руке молоток, явно гордясь своим мастерством палача. – А вот после того, как пущу в ход это, ты кое в чем признаешься. Когда мы перейдем к этому… – Он взял со стола плоскогубцы. – Между нами возникнет… Как бы это выразиться?