Наконец прохожий остановился около дома в дальнем конце улицы. На веранде, закутавшись в шаль, сидела барышня. Дом чем-то глянулся ему. Он снял шляпу и, пользуясь отсутствием калитки, поднялся на ступеньку.
— Дача не сдается, — сказали ему громко.
Господин кивнул в знак согласия и вошел на веранду.
— Я же сказала вам…
— Прошу меня простить, госпожа Вольцева?
В полутьме веранды барышня казалась совершенно непохожей на свой снимок двухлетней давности. Женское лицо любит сумрак. Небольшие изъяны скрадываются, достоинства кажутся совершенными, а фантазия усиливает эффект. Быть может потому, что женщина и есть сумрак?
— Кто вы такой? — последовал резкий неласковый вопрос.
— Ванзаров, сыскная полиция, — господин постарался особо подчеркнуть слово «сыскная».
— Что вам надо?
— С вашего позволения, я бы хотел задать несколько вопросов о вашей сестре, Надире Валерьяновне. Это не допрос, протокола не будет. Считайте сугубо частным разговором.
Агния не шевельнулась.
— Спрашивайте, раз пришли.
— Я бы просил разрешения пройти в дом. Время тихое, слышно далеко. Нежелательно, чтобы детали нашего разговора стали известны соседям.
Барышню не пришлось уговаривать. Она молча встала, поправив на плечах шаль, и вошла в дом, оставив дверь открытой. Полицию здесь явно не жаловали.
Незадернутые шторы пропускали в комнату вечерний свет. Агния не зажгла лампу, села за стол посреди гостиной, закинув ногу на ногу, и не предложила гостю стул. Ванзаров осмотрелся. Вещей и мебели было ровно столько, чтобы удовлетворить самые скромные потребности. Обстановка у барышни была спартанская.
— Зря хитрили, сказали бы, что хотите осмотр сделать. Только все пустое. Оружия или типографии у меня нет. Я мирный обыватель. Вам это известно.
Она говорила с вызовом, не скрывая неприязни.
— Госпожа Вольцева, я чиновник сыскной полиции, — сказал Ванзаров, стараясь не отводить взгляда от глазок, что сияли в темноте магическим светом, от которого иголочками царапало душу. Что было совсем не ко времени. Хорошо, что в глазках этих ничего, кроме ненависти, нельзя было разглядеть. Хотя как сказать: порой ненависть бывает куда притягательнее. — Мне дела нет до вашего революционного прошлого…
Агния плотнее закуталась в шаль, забросив ее концы себе за спину и сжавшись, точно встревоженная птица.
— Тогда зачем вы здесь?
— Позвольте вопросы задавать мне. Когда вы последний раз видели вашу сестру?
— Она приехала вчера, утренним поездом.
— И до сих пор ее нет?
Агния поежилась.
— Что тут такого?
— Разве вас не беспокоит, что вашей сестры нет почти двое суток?
— Она взрослый человек, сама распоряжается собой. Вероятно, уехала в столицу.
— У вас приняты такие отношения с сестрой?
— У нас нет никаких отношений, — сказала Агния наконец, опустив глаза, словно признавая поражение в дуэли взглядов. — Мы не виделись, кажется, два или три года.
— Зачем же она приехала?
Не отвечая, Агния подошла к серванту и вернулась с бумажкой, сложенной вдвое. Телеграмма была отправлена позавчера. В ней была всего одна строчка, читаемая даже в темноте:
«Должна срочно приехать ТЧК Прошу встретить».
Дата и печать Павловской телеграфной конторы были на месте. Ванзаров вернул послание.
— Не указан поезд, каким ваша сестра должна приехать, — заметил он.
— Я не прислуга бегать по вокзалу, если ей так захотелось, — ответила Агния. — Прекрасно добралась на извозчике.
— Какое же дело было у Надиры Валерьяновны?
— Понятия не имею, — резко ответила Агния.
Ее глазки пытались взять реванш. Ванзаров не дал им ни единого шанса.
— Простите, я отказываюсь понимать.
— Надира примчалась в нервном возбуждении, в каком пребывает обычно. Заявила, что ей нужно подождать у меня в доме, чтобы ее никто не видел, она же восходящая звезда балета… — последовал смешок. — А вечером она должна встретиться с одним человеком. От этой встречи будет зависеть ее судьба…
— Можете назвать этого человека? — спросил Ванзаров.
— Не знаю и знать не хочу. Пусть сама разбирается со своими любовниками… Господин полицейский, это все?
— К сожалению, нет… — Ванзаров выдержал паузу, на какую был способен под осадой глазок из тьмы. — Сегодня ночью ваша сестра была убита.
Ванзаров знал, что подобные известия люди встречают довольно схоже, особенно барышни. Вот только Агния сделала то, чего трудно было ожидать: она кивнула и улыбнулась. Иного выражения горя не последовало.
— Мне очень жаль, — сказала она, словно речь шла о чужом человеке, некролог о котором напечатан в газете.
— Вас это не удивляет? — спросил Ванзаров, старательно отгоняя выводы, которые так и лезли сами собой в голову.
— Если бы вы знали мою жизнь… Я хотела сказать: наши отношения с Надирой, вы бы так не удивились.
— Она предала вас ради карьеры в балете?
Вот теперь в темных глазках проскользнул не только вызов.
— Откуда вам это известно?
— Это только психо… Только логика, не более того.
— При чем тут логика?
— В полиции мне показали ваше надзорное дело. Да, я видел его. Карьера вашей сестры и ваш переезд на поселение в Павловск совпали. Наверняка это было решение семьи: одна сестра должна расплатиться за свои глупости, пожертвовав ради карьеры другой. Простите, что сделал вам больно…
Агния прикрыла глаза ладонью.
— Мне нельзя сделать больно… Но благодарю вас.
— За что?
— Вы честный человек, не такой, как… они. Я вижу это…
Она встала, сделав движение, словно хотела подойти к Ванзарову, но развернулась и обошла стол, укрывшись за ним, как за преградой.
— Надо опознать тело? — спросила она.
— К сожалению, это необходимо.
— Понимаю… Когда?
— Вас вызовут, Агния Валерьяновна.
— Не называйте меня по отчеству, я ненавижу его.
— С удовольствием… Агния.
— Я не знаю, как вас зовут.
Ванзаров просил, чтобы к нему тоже обращались по имени.
— Родион, — повторила Агния как-то так особенно, что Ванзаров готов был слушать свое имя бесконечно. — Красиво…
— Кто мог убить вашу сестру? — все-таки совладав с собой, спросил он.
— Думаю, для полицейского это очевидно.
— Я бы не мучил вас расспросами.
— Это совсем не муки. Ее убил тот, к кому она шла на свидание.
— Зачем?
— Вероятно, чтобы избавиться от капризной, надоедливой, дорогостоящей бездарной дуры и любовницы…
Трудно дать более точную рецензию восходящей звезде императорского балета. В чем-то Ванзаров был с ней согласен. Только характер балерины и отсутствие таланта никак не объясняли причину ее смерти. И торчащие из тела ветки.
— Во что она была одета?
— Платье светлое… Я не разбираюсь в моде. Накидка дорожная до самого пола с капюшоном. Все боялась, что ее узнают…
— Благодарю. Постараюсь не вызывать вас в участок, — сказал Ванзаров. — Если позволите, загляну к вам.
— Приходите… — ответила Агния. — Приходите, когда захотите. Вы не такой…
Ванзаров заставил себя поклониться и уйти.
…Улица окончательно опустела. Окна в соседних дачах зажглись вечерним светом. Ванзаров шел в одиночестве. Навстречу попалась дама в глубоком трауре, по виду богомолка. Не взглянув на незнакомца, она торопливо поднялась на веранду и исчезла в темном доме. Ванзаров посмотрел на часы: последний поезд ушел без него.
Придется обогащать извозчика.
21. Под крыльями ночи
Тем же вечером.
Аполлон Григорьевич не знал, как отступать перед трудностями. И потому трудности сдавались ему. В своей лаборатории он мог работать сутками, пока не находил решение. Чем больше накапливал он криминалистического опыта, тем реже встречались в лабораторном гроссбухе пустые строчки и вопросительные знаки. Вернее сказать, они не встречались никогда. До этого вечера. Великий криминалист настолько был поглощен битвой с неизвестностью, что не обратил внимания на явление позднего гостя. Зная привычки друга, Ванзаров не стал кашлять или требовать к себе внимания. Напротив, выбрал высокую табуретку о трех ногах и разместился на ней, тихонько ожидая, когда к нему обратятся.
И это, наконец, произошло.
Потушив спиртовую горелку, которая усердно коптила что-то на лабораторном стеклышке, Лебедев сбросил резиновые перчатки и повернулся к Ванзарову, скрестив руки на груди. Вид его не предвещал ничего хорошего.
— Вы чего тут делаете? — строго спросил он.
— Поставил эксперимент, — мирно ответил Ванзаров.
— Да? Эксперимент? И какого рода?
— Важный для практики сыска: сколько возьмет извозчик от Павловска до Департамента полиции.
— Ну-ну, веселитесь, — Лебедев мрачно оглядел кабинет. — Нашли время.
— Десять рублей! Хотел двадцать, но сторговались…
— Напишите доклад на имя Зволянского, может, орден дадут.
— Орден мне ни к чему, мне бы узнать, что же вы нашли в мертво-живой девице, — сказал Ванзаров.
Ответом ему стало мрачное молчание.
— Благодарю, Аполлон Григорьевич, более чем красноречиво…
Невинная плошка полетела в стену и брызнула фонтаном осколков. Что говорило о высшей степени раздражения гения.
— Да не в том дело! — прорычал Лебедев. — Все, что было у нее в крови и мышечной ткани, я определил без труда, вот полюбуйтесь… — Ванзарову кинули блокнот, махнувший, как крыльями, исписанными в столбик страницами. — Видите хоть одно незнакомое вещество?
— Насколько хватает моих скромных познаний в химии…
— Вот именно… Дайте сюда… — Лебедев грубо вырвал блокнот из рук друга. — Две дюжины простейших веществ, в любой аптеке продаются, никаких изысков, никаких алкалоидов и тому подобного. А в результате?
— Вы не знаете, что за вещество было введено, — не сдержался Ванзаров и пожалел.
Лебедев выразился столь крепко и громогласно, что будь поблизости хоть рота барышень, все они, как одна, полегли бы в обмороке. К счастью, это был последний натиск урагана. Аполлон Григорьевич погрузился в мрачную печаль и принялся раскуривать омерзительно пахнущую сигарку.