Курочкин возник перед Ванзаровым, как обычно, из пустоты и выразил радость по случаю его возвращения, а также заявил, что готов немедленно браться за любое дело.
— Необходимо провести один объект, — сказал Ванзаров. — Тщательно и аккуратно, как всегда.
Курочкин и бровью не повел: дескать, и говорить не о чем!
— Объект уже ведут ваши коллеги из политической полиции.
И это не стало неожиданностью: довольно часто интересы сыска и хранителей устоев пересекались.
— Кто таков? — спросил Курочкин, вытаскивая филерский блокнот и карандаш.
— Некий господин Трупп, Иоганн Самуилович… — Ванзаров четко и кратко описал внешность объекта. — Большую часть дня проводит в Императорской библиотеке. Сведений о нем практически нет. Обязательно сделайте запрос в паспортный стол. Надо установить, где проживает, а также возможные контакты. Опросите дворника и соседей, может быть, что-то расскажут. Ни в коем случае он не должен заметить наблюдение.
Записав все, Курочкин спрятал блокнот.
— Не сомневайтесь, Родион Георгиевич, займусь лично. Никуда не денется, — сказал он и еле заметно улыбнулся: — Рад, что вернулись.
Ванзарову осталось только поймать извозчика и согласиться на двадцать пять копеек до Царскосельского вокзала. Сегодня шиковать было не на что. Жалованье и подъемные чиновник для особых поручений мог ожидать не ранее, чем через две недели.
30. Загадки и отгадки
Провинциальная жизнь приучает к размеренному распорядку. За годы безмятежности организм полицмейстера привык в одно и то же время получать сытный завтрак, полуденный чай, первый полдник, второй полдник, большой обед и что-нибудь легко-молочное на сон грядущий. Заседания Комитета попечительства о народной трезвости и прочие праздники числились сверх программы.
По местным меркам Сыровяткина нельзя было считать выдающимся гастрономом. Горожане коротали времечко, то и дело закусывая или перекусывая. Что и понятно: движение челюстей, как ничто, разгоняет скуку. Последние сутки заведенный режим питания смели, как крошки со стола. Сыровяткин от волнений потерял чувство голода и питался кое-как. Организм терпел, сколько мог, и наконец возмутился. Скрутил так, что несчастный Константин Семенович оставил пепелище, оставил городовых, даже оставил самого Лебедева в мертвецкой и бросился в полицейский дом.
Надо сказать, что проживал Сыровяткин в том же здании, в казенной квартире, на втором этаже, как и большинство полицейских чинов империи. Чтобы всегда быть при службе, так сказать. Супруга его, Ангелина Матвеевна, в должный час заносила в кабинет мужа то, что старательно приготовила для него вместе с кухаркой. Час такой как раз настал. Сыровяткин почти бежал, подгоняемый голодом. Перед глазами у него маячил завтрак — поднос, заставленный тарелками с холодными закусками, перечислять которые не имеет смысла, чтобы не возбуждать у читателей лишний аппетит. Заботливая жена баловала его добротной домашней кухней. Константин Семенович уже представлял, как вопьется зубами в холодное мясо и теплый хлеб. Видение было столь сильно, что ему пришлось сглотнуть ком слюны.
Сыровяткин распахнул дверь кабинета и остолбенел. Перед его столом расположился столичный господин, который за обе щеки уплетал его бутерброды. Рука полицмейстера сама дернулась к шашке, чтобы проучить наглеца. Но Сыровяткин совладал с чувствами. Ему дружелюбно помахали надкусанным бутербродом.
— А я вас тут дожидаюсь!
Сыровяткин нашел в себе силы улыбнуться и пожелать приятного аппетита.
— Мне тут славная и добрая женщина еду принесла, заставила угощаться, а я не завтракал. Не возражаете, что самовольно разделил вашу трапезу?
Долг вежливости требовал сказать, что Сыровяткин этому чрезвычайно рад, а сам вообще не голоден, хотя желудок был совсем другого мнения: мстительно впился в кишки.
Аппетит у незваного гостя был чудовищный. Ангелина Матвеевна готовила с большим запасом, но сейчас от всего изобилия остались жалкие объедки. Сыровяткин с болью смотрел на сиротливые ломтики хлеба и ветчины. Ему предложили присоединиться к трапезе, но Сыровяткин гордо отказался.
— Ну, раз есть не хотите, — сказал Ванзаров, запихивая в пасть остатки бутерброда и стряхивая крошки с усов, — тогда хочу предложить вам скромную игру интеллекта.
— Как вам будет угодно, — сухо ответил Сыровяткин, прощаясь с погибшим завтраком.
— Не ради забавы, а чтобы проверить выводы психологики.
— Так точно…
— Для этого нам потребуется карта вашего прекрасного города.
— Извольте…
Искать не пришлось. Карта висела на стене с тех пор, как ее напечатали и повесили, чтобы закрыть неприличную трещину в стене.
Ванзаров подошел и ткнул пальцем в точку, расположенную в левой верхней части.
— Здесь дом барышни Вольцевой… — дальше палец провел прямую линию по рисунку. — Это 4-я Оранская улица.
— Совершенно верно, — ответил Сыровяткин, косясь на поднос. Его занимала только одна мысль: «Это же надо столько съесть за один присест!»
— Теперь ваш черед, Константин Семенович.
Сыровяткин испугался, что упустил что-то важное. Все поднос проклятый не отпускает.
— Да-да, что я должен делать?
— Буду называть фамилии, а вы показывайте, где находятся их дачи.
— Конечно… Простите, а в чем тут игра?
— Делаю ставку, — сказал Ванзаров, подмигивая. — Они все соседи.
Предположение показалось Сыровяткину не так чтобы фантастическим. В их городке и так почти все соседи.
— Как вам будет угодно…
— Фамилия первая: господин Душинцев…
Полицмейстер знал, где проживает этот почтенный горожанин.
— Госпожа Мамаева…
И эту милую даму, чрезвычайно приятную, с модным гардеробом, Сыровяткин знал. Он показал, где расположен ее дом.
— Чудесно, — сказал Ванзаров, забирая с тарелки последний бутерброд.
— И что это доказывает? — раздраженно спросил Сыровяткин.
— Объясняет… — Ванзаров жевал так смачно, что у полицмейстера свело челюсть, — почему жертва надела плащ с таким капюшоном.
— Простите, не понимаю…
— В хорошую погоду у вас принято сиживать в саду. Она не хотела, чтоб ее заметили соседи.
— Соседи кого? — спросил Сыровяткин, думая не о логике, а о бутербродах, погибших безвозвратно.
— Соседи ее сестры Агнии…
Ванзаров ждал, что полицмейстер, наконец, сейчас начнет соображать. Сыровяткин заметил это и победил себя.
— То есть вы хотите сказать…
— Да, Константин Семенович, хочу. Хочу попросить прощения, что бессовестно уничтожил ваш завтрак. За мной долг: большой обед. Но после того, как найдем убийцу. Передайте вашей супруге, что готовит она изумительно…
Как часто бывает, одно сильное чувство обратилось другим: Сыровяткину стало стыдно. Он вел себя глупейшим образом, недостойно чина и звания.
— Пустяки, Родион Георгиевич, — пробормотал он.
— Раз уж мы нашли двух соседей, надо узнать остальных… Кто живет здесь? — Ванзаров показал на дом чуть правее дачи Вольцевой.
— Господин Руковской, — ответил Сыровяткин.
— Чем знаменит?
— Ничем, мирный обыватель, кажется, любитель театров…
— В этом доме… — Ванзаров указал на следующую дачу, — живет странный господин, который измывается над девочкой лет двенадцати…
Сыровяткин смутился, как будто дело касалось его родственника.
— Ну что вы, это господин Гейнц, Людвиг Янович, учитель французского в отставке. Он занимается физической закалкой Зои… Это его приемная дочь… Честный и уважаемый горожанин.
— А дом с ним по соседству? В нем живет дама, которая носит полный траур.
— Вдова доктора Горжевского, Инна Леонидовна. После смерти мужа живет молитвенной жизнью, частенько бывает на его могиле…
— Остался один неизвестный, — сказал Ванзаров.
— Дом доктора Затонского, из нашей больницы, вы его видели, — ответил Сыровяткин, показав дом на карте.
Ванзаров кивнул.
— Чудесный человек… У вас такой город красивый, а на этой улице все дома на одно лицо.
— Все жадность и коммерческая хватка, будь она неладна. Ловкий господин землицу прикупил, домишки дешевые поставил, барыш хороший наварил. У нас вот такой подарок остался. Не люблю я этих капиталистов…
— Что ж, Константин Семенович, капитализм не наша печаль. Бутерброды ваши кончились, дачи кончились, теперь остается самое трудное.
Предостережение вернуло организму Сыровяткина утраченную бодрость. Он невольно собрался, готовясь к худшему.
— Как прикажете…
— Во-первых, отправляйтесь к барышне Вольцевой…
— Переодеться в цивильное?
— Наоборот, при всем форменном параде. Можете для солидности городового прихватить. Будет мало — берите оркестр пожарной части. Просите ее прибыть в больницу на опознание сегодня…
— Будет исполнено. Что-то еще?
— А еще… — сказал Ванзаров, немного задумавшись. — А еще, есть ли у вас хотя бы один толковый малый, желательно молодой, который может выполнить деликатную миссию?
Вопрос поставил Сыровяткина в тупик. Это было совсем не то, к чему он готовился. К счастью, ответ был не так труден.
— Найдется, — ответил полицмейстер, невольно переходя на шепот. — А что ему предстоит делать?
— Совершить мелкое преступление, — ответил Ванзаров и заговорщицки подмигнул.
Полицмейстер поначалу не понял: это шутка или проверка? Вскоре ему все объяснили.
31. Родственные души
Жители города Павловска еще не привыкли к ароматам знаменитой сигарки. За что винить их нельзя. Жуткую вонь не выдерживали даже столичные извозчики, а они-то запахов не чувствовали с рождения. Ощутив наползающее облачко, городовые морщились и отворачивались, больные, до сих пор оставшиеся в больничном дворе, умоляли прекратить их мучения, как угодно, хоть дав яду на всех. Только доктору Дубягскому было все равно. Потому что ему уже было все равно.
Владелец убийственной сигарки, как всегда, не обращал внимания на последствия курения. Отчасти потому, что Лебедев пребывал в странном и непривычном для него меланхолическом настроении. Он стоял около двери, ведущей в мертвецкую, разглядывал синеву небес и запускал в них струи табачного дыма. Кожаный фартук, надетый на сорочку, делал его похожим на нерукотворный памятник криминалистике.