— Не все загадки я умею разгадывать.
— Прощайте и оставьте меня…
Агния неспешно пошла прочь.
— Только одно… — крикнул Ванзаров ей вслед. — Вам запрещено покидать Павловск до особого распоряжения полиции!
На ходу Агния обернулась.
— Вы перестарались, Ванзаров. Забыли, что я под полицейским надзором.
Она повернула в сторону от парка, к улицам.
Ванзаров не стал догонять. И не умел забывать.
Вернувшись к больнице, он узнал от Сыровяткина, что Лебедев давно закончил и дожидается чиновника для особых поручений в привокзальном ресторане. Сыровяткин рискнул спросить, что ему предпринять, на что получил краткий исчерпывающий ответ.
Уже знакомый ему.
36. Скучная дорога
Аполлон Григорьевич не был похож на самого себя. Из ресторана сразу пошел на перрон, уселся на лавку вагона 3-го класса, поставив рядом походный чемоданчик, и принципиально смотрел в окно до тех пор, пока поезд не дернулся и мимо не проплыло здание Павловского вокзала. Наконец он тяжко вздохнул и уставился в дверь, ведущую в тамбур. Ванзаров знал, что делать в такие редкие минуты глубокой апатии. Великий криминалист был похож на тесто, которое должно подойти. Его следовало оставить в покое, в теплом месте и накрыть тряпочкой. Лучше всего роль тряпочки играло молчание. Ванзаров так и поступил — он молчал, демонстративно изучая окрестности за окном.
Наконец терпение Лебедева дошло до последнего предела и готово было лопнуть.
— И что это значит? — раздраженно спросил он.
— О чем вы, Аполлон Григорьевич? — невинно спросил Ванзаров.
— Думаете, со своей психоло-ложно-логикой самые умные? Думаете, старик Лебедев уже совсем из ума выжил?
— Да что вы такое…
— Насквозь вас вижу, жулик! — гаркнул Лебедев так, что редкие пассажиры стали испуганно оглядываться.
— И в мыслях не было…
— Да? А что ж не спрашиваете, как я опозорился, сел в лужу, опростоволосился, дал маху, и что там еще…
— Попал, как кур в ощип…
— Да… Что?!
— Всего лишь эпитет. Не понимаю, что вас так…
— Не понимает! — Лебедев фыркнул не хуже загнанного коня. — Все вы понимаете, друг мой… Жалеете, стесняетесь спросить напрямик. А вот не надо жалеть!
— Как вам будет угодно, — смиренно сказал Ванзаров. — Спрашиваю напрямик.
Лебедев отмахнулся от него, как от злобной весенней мухи.
— Да ладно вам, все же ясно… Насладитесь триумфом.
— Радоваться будем, когда убийцу найдем. Пока поводов для радости не наблюдаю.
— Вот именно… Знаете, что я нашел?
— Предположу, — ответил Ванзаров.
Лебедев упер руку в бок, обретя чрезвычайно грозный вид. Непривычный чиновник наверняка уже пал бы в обморок. Ванзарову же все было нипочем.
— А ну, попробуйте! — суровым шепотом потребовал криминалист.
— Предположу… — Ванзаров сделал вид, что колеблется в выборе ответа, — …что у жертвы на ступне разрыв сухожилия или, похоже, балетная травма, гематома от удара.
— Не угадал! — торжественно заявил Лебедев, испытывая видимое облегчение. — Там не травма, друг мой, там перелом.
— Не может быть.
— Может. Преступно, что я обнаружил это только при повторном осмотре, каюсь, решил, что ноги совсем ни при чем, только ступни проверил, глубже не заглядывал. А тут трогаю кости — что-то не то. Ну я снял кожный покров… А там перелом со смещением!
— Как же Вольцева могла репетировать?
— Видимо, репетиции ее добили. Была трещина, а после нагрузок образовался перелом.
— То есть она должна была сильно хромать?
Лебедев победно хмыкнул.
— Сильно! Не могу представить, чего бедняжка натерпелась.
— У нее не было ни палочки, ни трости, — сказал Ванзаров. — Или она пропала. В этом нет смысла.
— Никакого, — согласился Аполлон Григорьевич. — Если только рассчитывать, что попадется местный эскулап, который не будет докапываться до перелома. Но тут появился я и показал высокий уровень ротозейства.
— В этом нет никакого смысла, — повторил Ванзаров. — Убийство рассчитано, чтобы произвести эффект. Какая разница, что у жертвы сломана нога, если в нее воткнули пучок веток.
— Не знаю, глупость какая-то.
— Это не глупость, Аполлон Григорьевич…
— А что же, по-вашему?
— Совершенно другая цепочка причин и поступков. Выходящая за видимые рамки психологики.
— Я всегда говорил, что фокусы эти ваши — чистое надувательство!
— Нет, причины и поступки все те же, человеческие. Вопрос в том, чтобы найти для них правильную логику…
Лебедев успокоился и обрел привычный роскошно-надменный вид.
— Это ваше дело: искать.
— Да, разумеется, — ответил Ванзаров механически, блуждая по тропинкам логики, которые приводили в темноту. Все, как одна. — Чем поджог устроен?
— Примитивно, — ответил криминалист с такой брезгливой миной, словно ему нанесли личное оскорбление. — Бутыль с керосином и тряпица, привязанная к горлышку. Тряпка поджигается. При ударе о твердую поверхность бутыль разбивается, керосин проливается — и сразу возникает большое возгорание. Метод революционеров-бомбистов. Используют, когда не могут раздобыть динамит для бомбы. Если желаете убедиться, осколки бутыли у меня в саквояже.
— Революционеры-бомбисты… — повторил Ванзаров, словно пробуя слово на вкус. — Аполлон Григорьевич, я вам вопрос задам, только прошу не удивляться.
— Ну, рискните, — последовал ответ.
— Если предположить… — начал Ванзаров и запнулся, — если только предположить, что все это уже было…
— Предполагать нечего. Я, конечно, проверю по картотеке, но ничего похожего и близко не случалось. На моей памяти — точно.
— Охотно верю. Но я не о том…
— О чем же? Не понимаю.
— Нет… Простите. Глупость, устал, мало спал, вот и лезет в голову всякая чушь.
— Вот, наконец-то образумились, — сказал Лебедев, чрезвычайно довольный.
Ванзаров вскочил, словно решил выйти на ходу поезда, тряхнул головой и сел.
— Эк вас пробрало, — сочувственно заметил криминалист. — Может, отдохнем у актрисок? Они всегда мне рады.
— Будет у меня к вам просьба, Аполлон Григорьевич, неофициальная, — сказал Ванзаров, глядя на друга ясными глазами, не затуманенными блужданием в дебрях логики.
— Ну-ну, не стесняйтесь…
— Выясните, кто в столице и какие проводил или проводит медицинские эксперименты. Особенно в области применения новых лекарственных средств.
— Вот задача… — Лебедев впал в некоторую задумчивость, недолгую, надо заметить. — А впрочем, есть у меня знакомый, который в этом деле большой знаток. Когда нужны сведения?
— Чем скорее, тем лучше, — ответил Ванзаров.
За окном ему вдруг почудились те самые глазки. Смотрели они тревожно и выжидающе. Словно что-то хотели от него. Знать бы, что…
37. Интриги и тайны
Даже неопытный глаз отметил бы, что заседание известного Комитета подготовлено в спешке. На столе было… Впрочем, не стоит ударяться в детали. Что успели, то и было. Состав заседающих оказался узким. Управляющий не пригласил незначительных господ. За круглым столом нашлось место Сыровяткину, Булаковскому и Дубягскому. Хотя главный врач несчастной больницы присутствовал скорее телесно, дух его обитал в чертогах миражей, выражаясь языком бульварных романов.
Началось заседание как полагается. Утерев губы, Антонов обратил свой взгляд к полицмейстеру.
— Константин Семенович, может, поясните, что у нас творится в городе?
Сыровяткин дожевал огурец и тяжко вздохнул.
— Рад бы, Василий Ильич, да не могу.
— То есть как? — спросил Антонов, решительно не готовый к такому ответу. — Мне, Управляющему городом, не положено знать, откуда у нас мертво-живые барышни разгуливают?
— Да уж, дела, — поддержал брандмейстер.
— Простите, не имею права. Строжайше приказано… — и Сыровяткин многозначительно указал пальцем в область небес.
— Это кто же такие приказы отдает, Ванзаров этот?
— Он… Только господин чиновник для особых поручений наделен такими полномочиями от таких лиц, что и произнести боюсь…
— Но как же… — не мог успокоиться Антонов.
— А вот так, — Сыровяткин нежданно для самого себя проявил решимость не быть предателем. И не мстить за съеденные бутерброды. — Вам хорошо говорить, Василий Ильич, вы по гражданскому управлению. Граф Толь всегда поймет и простит. А по моему ведомству чуть что — голову только так и снимут.
— Ну, как знаете…
— Да уж, погорели, нечего сказать, — опять вставил Булаковский.
— Да помолчите вы, Петр Парфенович! — рыкнул Антонов. — Без вас тошно… Господа, я все понимаю, клятвы и прочее, но призываю вас, как людей, неравнодушных к судьбе нашего Павловска…
Управляющий замолчал. Повисла пауза. Сыровяткин и брандмейстер переглянулись. Как видно, Антонов считал, что сказал достаточно.
— Простите, Василий Ильич, что именно нам делать? — не выдержал Сыровяткин. — У меня городовые вторые сутки не спят, сейчас на всех постах…
— А мои молодцы прямо в форме спят в пожарной сторожке, мало ли что, — поддержал брандмейстер.
— Чего же больше?!
Видя столь преступное непонимание людей, на которых рассчитывал, Антонов поманил их пальчиком. Когда крепкие мужчины через стол нагнулись к нему, он перешел на шепот заговорщика.
— А то и делать, чтобы скорее закончить эту историю! Чтобы раньше столичного хлыща дело завершить. Чтоб мы сами рапорт об успехе наверх отправили. А этому проходимцу — никакой помощи. Знаете, как это делается. Вроде все исполняется, а воз на том же месте. И прошу вас по-дружески, не давайте Ванзарову совать нос в городские дела. Мало ли чего раскопает. Уразумели?
Сыровяткину все было ясно. Он понял, что дела его хуже некуда: попал меж двух огней. Которые и брандмейстер не потушит.
Для закрепления успеха Антонов предложил давно проверенное средство. То есть настоянное на вишне умением его дорогой супруги. Он сказал тост за процветание Павловска, но в этот вечер тост прозвучал как-то фальшиво, а члены Комитета были непривычно мрачны. Как вдруг доктор Дубягский очнулся и обвел собравшихся пристальным взглядом. Члены Комитета замерли с тем, что было у каждого в руке.